Алексей Азаров
Человек без биографии
Те из знакомых женевцев, что вели свою родословную от алеманов и остготов, называли его герр Дорн; другие, гордившиеся принадлежностью к романизированным кельтам, — мсье Дорн; для итало-швейцарцев и ретороманцев он был синьором Дорном, или сьером Дорном. Здороваясь с ними, он отвечал на любом из четырех государственных языков республики Гельвеции — немецком, французском, итальянском или ретороманском, но мог, если требовалось, говорить еще и на венгерском, испанском, русском и английском. И не мудрено: господин Феликс Дорн, владелец издательской фирмы “Геомонд”, имел дело с географическими картами, и положение обязывало его в известной мере быть полиглотом.
Бригадный полковник[1] Роже Массон из швейцарской разведки — ХА, в чьем ведомстве сосредоточивались сведения об иностранцах, считал его обывателем, деятельность и убеждения которого не наносят ущерба Конфедерации. Отзывы о господине Дорне, данные контрразведкой полиции, были положительными.
Не менее положительно отзывался о Феликсе Дорне и Центр, получавший сообщения за подписью “Норд”.
В Центре Дорна считали опытным и знающим сотрудником военной разведки и к сведениям, поступавшим от него из Женевы, относились с исключительным вниманием.
Вместе с Дорном и под его руководством в Швейцарии работали Сисси, Мод и Роза, что дало ему основание для шутки о милых старых дамах, организовавших клуб для совместного чаепития. С некоторых пор, правда, “клуб” этот распался, и члены его встречались, соблюдая особые меры предосторожности. Одновременно резко возрос спрос на продукцию издательства “Геомонд” — карты, схемы и планы, очень подробные и очень точные. Хотя Швейцария и не воевала, храня традиционный нейтралитет, это не значило, что гельветы не проявляли интереса к войне. Напротив, в каждом доме карты заняли почетное место, и отцы семейства, двигая флажки или вычерчивая линии, с опаской приглядывались к черным стрелам, прорвавшимся к самым границам Конфедерации и нацеленным на перевалы.
Нарушит ли Гитлер нейтралитет? И когда это произойдет? Об этом думали не одни обыватели. В военном департаменте Конфедерации срочно разрабатывали планы обороны, с отчаянием убеждаясь, что все они достаточно эфемерны: у Швейцарии не было сил противостоять солдатам, поставившим на колени две трети Европы и ведущим бои у самого сердца могучей России.
Все семеро членов Союзного совета были в ужасе от прогнозов на будущее и от расходов на вооружение и армию. О боже, государственный бюджет республики, привыкшей к экономии, трещит по всем швам, не выдерживая бремени затрат: за один месяц армия “съедает” столько, сколько прежде за год! Эта мобилизация разорит Гельвецию дотла! Банки уже сейчас придерживают платежи и сводят к минимуму межгосударственные операции. Как ни прискорбно, Совет вынужден не увеличивать, а сокращать число солдат. В мае 1940 — 450 тысяч, в августе — 145 тысяч, в октябре сорок первого — 130 тысяч человек во всех родах войск. Это просто счастье, редкостная удача, что Гитлер увяз с блицкригом на Востоке и, кажется, отложил до лучшей поры планы захвата Швейцарии. Бригадный полковник Массон подтверждает правильность вывода: разведке достоверно известно, что в Берлине не намерены сейчас нарушать швейцарский нейтралитет… А завтра?
После бурных дебатов в Совете было принято соломоново решение: держать войска наготове в оборонительных редутах; помогать Англии военными материалами, не отталкивая при этом Германию и всячески демонстрируя дружбу с Берлином; балансировать, балансировать, балансировать… По всей стране ввели правила затемнения; с 20 часов ни один лучик не должен проникать на улицы. Полиции приказали штрафовать нарушителей. Ей же предложили не замечать сигналов, подаваемых с крыш домов самолетам, которые направляются с английских аэродромов на бомбежку Северной Италии и юга империи. Таможни Швейцарии изымали из туристского багажа любые предметы, имеющие военное назначение. Занятые этими хлопотами, они, естественно, не в силах были уследить за посылками, адресованными в Лондон часовыми фирмами. В этих посылках, тщательно упакованные, лежали “запасные части”, с успехом используемые для бомб и снарядов замедленного действия… Одновременно контрразведчики Роже Массона старались не докучать сотруднику германского военного атташе в Берне Вальтеру Крюгеру, закупавшему станки, вооружение и боеприпасы. Они знали, что агенты “Сикрет интеллидженс сервис”, работающие на железнодорожных узлах, ведут точный учет этим закупкам и их отправке в рейх.
Каждому — свое… И все-таки в Совете нацистам предпочитали союзников. Гитлер был слишком агрессивен, и дипломатические гарантии Риббентропа не стоили ни сантима. Германские туристы все время с подозрительной настойчивостью хлопочут о визах, и не всегда находится предлог им отказать. Больше того, Берлин потребовал пропустить через Конфедерацию эшелоны, следовавшие в Италию. Совет скрепя сердце санкционировал этот акт, гадая: а не произойдет ли с Гельвецией то, что было недавно с Норвегией, когда из трюмов германских пароходов, бросивших якоря в бухте Осло, на свет появились не контейнеры с товарами, а головорезы диверсионного полка “Бранденбург”? Отказать Берлину было нельзя: швейцарские банки слишком широко питали кредитами германскую промышленность, и Берну дали понять, что в случае осложнений уплата процентов по кредитным обязательствам будет отнесена на неопределенно долгий срок.
Совсем иного плана тревоги, но тоже тесно связанные с военной угрозой, обуревали бригадного полковника Роже Массона и его прямого начальника генерала Анри Гизана. За последние месяцы Женева с поразительной быстротой возвратилась к обстановке первой мировой войны, когда кафе и пансионы города кишмя кишели представителями секретных служб воюющих стран, а в некоторых ресторанах почти легально функционировали “шпионские биржи”. Здесь в один и тот же вечер одна и та же тайна продавалась несколько раз, оплачиваемая марками, франками, иенами, долларами, кронами и фунтами стерлингов. Вот и сейчас англичане и особенно немцы раскинули сети по всей республике, вылавливая секреты, вербуя помощников из числа швейцарцев и совершенно открыто нарушая закон о нейтралитете… Тысячи агентов — в бюро бригадного полковника вели им учет и составляли особые списки.
Господин Феликс Дорн в этих списках не фигурировал. Фирма “Геомонд” — тоже. Сотрудники секретной полиции, наблюдавшие за ним, как за иностранцем, с чистой совестью подписывались под строчками рапортов: “В предосудительных поступках не замечен”. По их сведениям, господин Дорн жил скромно, не посещал злачных мест и тех ресторанов, где, по данным полиции, охотнее всего встречались со своими агентами эмиссары “Интеллидженс сервис” или разведок третьего рейха. Известно было только, что “Геомонд” испытывает финансовые затруднения, хотя господину Дорну и удалось получить заказы ряда влиятельных и богатых газет на схемы военных операций “Европе. Известно было также, что время от времени владелец фирмы встречается с Александром А.Ярдом, англичанином, служащим, но не имелось никаких данных о встречах с Эдмондом Гамелем и его женой Ольгой, господином по имени “Пакбо” и “Люси” — немецким журналистом Адольфом Гесслером, имеющим статус политического эмигранта. Не установлена была и связь с другими лицами — небольшим по составу кружком антифашистов.
Фирма “Геомонд”, занимавшая тесное и неуютное помещение на седьмом этаже дома 113 по рю де Лозанн, быстро завоевала популярность у клиентуры: карты, изготовленные господином Дорном, всегда отличались четкостью деталей и содержали максимум полезных сведений. Погоня за точностью вынуждала картографа выписывать множество газет, журналов и официальных изданий из европейских стран, переписываться с другими картографами и собирать сведения иными средствами, в частности, расспрашивая компетентных лиц, приезжающих в Швейцарию на отдых из-за рубежа.
В Центре, направляя Дорна в Женеву и ставя перед ним задачу вести стратегическую разведку фашистской Германии, знали, кого посылать на дальний рубеж: военный разведчик Генштаба РККА Феликс Дорн, он же “Виктор”, обладал разнообразными и глубокими дарованиями. Прирожденный лингвист, отличный художник, широко и всесторонне образованный, он был, когда надо, педантом, способным сутками сидеть над уточнением отдельной детали; и вместе с тем в общении с людьми он проявлял достаточную свободу взглядов и мягкость характера, несвойственные педантам по натуре. Наблюдательный и остроумный, он легко становился “душой общества”, если хотел; но умел и молчать, слушая других, и не выдавать отношения к услышанному. Опыт и знания Дорна были выше того уровня, который отмерен для 40-летнего мужчины, сына ремесленника.. Так впоследствии охарактеризовал шефа его бывший помощник по группе, и в этих словах не содержится преувеличения.
