Поль Кенни
Коплан возвращается издалека
Присев за столик на крытой террасе небольшого кафе неподалеку от авеню Георга V, Моник Фаллэн рассеянно провожала взглядом прохожих на Елисейских полях. Серое, унылое январское небо, нависающее над Парижем, уже многие недели не радовало ни малейшим просветом.
Стремясь заглушить втайне терзавшее ее беспокойство, молодая женщина зажгла сигарету. Затем, подозвав официанта, она справилась, который час, и заказала третью чашечку кофе за неполный час.
«Как раз то, что нужно, чтобы успокоить нервы, — насмешливо подумала она. — Что поделаешь! Все равно сегодня необычный день».
Праздному зеваке она показалась бы совершенно спокойной, умиротворенной и ничем не озабоченной, и лишь придирчивый наблюдатель смог бы догадаться о внутреннем напряжении, с которым ей никак не удавалось сладить.
Молодой повеса, не успев войти, бросил на нее беглый взгляд, замедлил шаг и принялся с бесцеремонной наглостью рассматривать ее ноги. На вид ему было лет двадцать, на нем был спортивный пиджачишко из коричневого твида и черный свитер с высоким воротом. Вся его внешность источала самоуверенность, граничащую с наглостью.
Расплывшись в дежурной улыбке, выдающей красавчика, умеющего разговаривать с девицами, он расположился за столиком по соседству с Моник и оперся на локти.
Я ищу как раз таких красоток, как вы, для рекламного фильма, — тихо проговорил он снисходительным тоном. — Если вам интересно…
Моник окинула незнакомца ледяным взором и отвернулась.
Нахал, нисколько не огорчившись, продолжал гнуть свое: Назовите мне номер вашего телефона, я позвоню вам вечерком, часиков в девять-десять. Вдруг надумаете испытать судьбу! Приятное занятие, и платят недурно.
Моник, глядя мимо изобретательного юнца на Елисейские поля, откровенно игнорировала его. Он пожал плечами, поднялся и побрел к бару. Еще минут десять, взгромоздившись на табурет у стойки, он наблюдал за ней, вполголоса переговариваясь с барменом.
Даю слово, — цедил бармен сквозь зубы, — ни разу не встречал ее на нашей улице.
Думаешь, туристка? Блондинка, и с таким бюстом… Может, шведка или датчанка?
— Во всяком случае, по-французски она щебечет, как мы с тобой.
— Лакомый кусочек. Представляю, что за прелесть без одежды… Редко когда встретишь такие соблазнительные ножки.
— Больно серьезная, — отозвался бармен.
— Наплевать. У меня вообще слабость к неприступным богиням. И чтобы глаза — как айсберги…
— Ладно, поостынь. Вот ее избранник.
И действительно, представительный господин, лет за тридцать, одетый в плащ, опустился на стул перед очаровательной посетительницей.
Я ужасно опоздал, — заявил вновь прибывший без намека на раскаяние в голосе.
Моник изо всех сил старалась сохранить невозмутимость, но в ее голубых глазах читалось сильнейшее беспокойство.
— Итак, какие новости? — поинтересовалась она едва слышно.
Он долго любовался ею, а потом опустил глаза и едва заметно улыбнулся:
— Не терпится узнать приговор?
— Еще бы! Разве это не естественно? Тем более что я томлюсь здесь уже полтора часа.
— Вы не передумали?
— Что за вопрос? — возмутилась она.
Готов признать, что вопрос идиотский, — добродушно согласился он, — но я обязан был задать его вам.
Он взглянул на часы.
— У вас в распоряжении еще двадцать минут, чтобы переменить свое решение, — отчеканил он.
Вам, наверное, нравится меня разыгрывать?
— Вовсе нет. Я серьезно.
Недоверие сменилось у нее взрывом веселья. Смеялась она недолго и едва слышно, но смех преобразил ее: опечаленное лицо просветлело, глаза заискрились, линия рта изменила свое очертание, отчего лицо сделалось совсем юным. В этот миг любой поверил бы, что ей всего двадцать четыре года и что в ней таится нерастраченный запас жизненных сил.
Вновь помрачнев, она прошептала, потупив взгляд и рассматривая только что зажженную сигарету:
— Мое решение неизменно уже шесть месяцев — с какой же стати передумывать сейчас?
— Когда я поясню вам наш подход, вы все поймете. Дело в том, что ваша жизнь круто изменится. Если вы не до конца уверены в себе, мы сможем дать вам новый срок на размышление. И даже поставить на этом точку и предать забвению все, что происходило эти восемь месяцев. Короче говоря, если вы сейчас дадите задний ход, это не имеет значения и никаких последствий не будет. И наоборот, если мы двинемся вперед, то все обернется по-другому.
— Если я правильно уловила, вы предоставляете инициативу мне?
— Да, в последний раз.
— Означает ли это, что моя кандидатура одобрена?
— Совершенно верно. Комиссия высказалась положительно.
— Наконец-то хорошая новость! — облегченно вздохнула она. — Вы, наверное, садист, раз так долго издевались надо мной?
— Я уже сказал: я выполняю приказ.
Подошел официант. Моник попросила кофе, ее собеседник — чинзано.
Юнец, фантазировавший о рекламных фильмах, пересек крытую террасу, направляясь к выходу. Прежде чем скрыться за дверью, он в последний раз призывно оглядел Моник. Она притворилась, что не замечает его.
— Тот сопляк, который сейчас вышел из кафе, заигрывал со мной, пока я дожидалась вас, — прошептала она, кивая в сторону удаляющейся фигуры. — Он предлагал мне сниматься для рекламы.
— Вот оно что? Выходит, он наделен чутьем. В бикини вы неотразимы.
— Откуда вы знаете?
— Я знаю, о чем говорю. Вы обеспечили бы успех любому новому начинанию. Мне посчастливилось взглянуть на фотографию в вашем досье.
— Я припомню это, если однажды останусь без работы, — пошутила она.
— Не бойтесь, за вас будут помнить другие, — ответил он без тени улыбки.
Через несколько минут они вышли из кафе.
— Сейчас возьмем такси, — решил он.
— И куда поедем?
— К вашему новому шефу. Моя роль сыграна.
— Вы больше мной не занимаетесь?
Нет. Конкретная, реальная работа — не мой профиль. Моя забота — стажеры из Учебного центра. Через четверть часа вы поступите в распоряжение вашего ангела-хранителя.
Жаль. Мне бы так хотелось работать в паре с вами!
Не расстраивайтесь. Уверен, что вам понравится тот, кто заступит на мое место. Это симпатичный, даже привлекательный человек, прекрасно знающий свое дело.
Он открыл дверцу одного из такси, вереницей стоявших вдоль Елисейских полей.
Такси доставило их к началу улицы Пасси.
— Контора моего нового шефа находится в этом квартале? — спросила Моник.
У него нет конторы. Он ждет нас у себя дома. Это в двух шагах отсюда, на улице Рейнуар.
Они остановились перед скромным фасадом далеко не нового дома под номером 172/бис.
— Нам на третий этаж, — сказал спутник Моник, надавив на медную кнопку звонка.
Моник, не в силах сдержать понятного любопытства, принялась читать таблички, на которых были указаны фамилии жильцов. На первом этаже обосновался генерал Эдмон де Тайо; рядом со звонком второго этажа не значилось ничьей фамилии; обитатель третьего этажа звался Франсисом Копланом. Четвертый, последний этаж числился за Эмилем Жайо.
При виде человека, поджидавшего их на площадке третьего этажа, у Моник отлегло от сердца. Он был высок, атлетического телосложения и находился в самом расцвете сил. Его энергичная физиономия, грубоватая, зато открытая, внушала доверие.
Он протянул руку и представился:
— Франсис Коплан. Добро пожаловать.
Обращаясь к коллеге, сопровождавшему Моник, он произнес: Большой привет полковнику Сирану. Скажите ему, что я буду бережно обращаться с сокровищем, которое он мне так любезно доверил. До свидания, Мориэль. Спасибо вам.
Мориэль, миссия которого подошла к концу, положил руку на плечо Моник.
Удачи вам. Не забывайте инструкцию: если нам доведется случайно встретиться, вы не знаете меня, я не знаю вас. Чао, Коплан!
Он повернулся и зашагал вниз. Видя, что он уходит, Моник с удивлением почувствовала, как у нее сжимается сердце. Наблюдавший за ней Коплан спросил:
— Вам страшно, что его не будет рядом?
— Дело не в этом. Я вдруг сообразила, что это единственный мужчина, с которым я общалась ежедневно в течение восьми месяцев и так и не дождалась от него ухаживаний.
— Не сердитесь на него, это профессиональное. Мы привыкли скрывать свои чувства, но это не значит, что их у нас нет.
— Я вовсе не сержусь! — возмутилась она. — Наоборот, это заставляет еще больше его уважать.
— Неужели?
Он проводил гостью в гостиную с окнами на улицу. Комната была просторной, светлой, со скромной, но удобной обстановкой.
— Присаживайтесь, — сказал он, указывая на кресло. — Будьте как у себя дома. Вернее, у меня.
