Николай Томан - Прыжок через невозможное

Старший сержант Брагин и ефрейтор Голиков не раз ходили в тыл врага, выполняя задания командования. Пошли они и теперь вместе по обоюдному желанию, хотя и знали, что, возвратясь, будут добродушно ворчать друг на друга.

— Форменная беда с этим Голиковым, — скажет, наверное, Брагин. — Одно на уме у человека — жратва. Всю дорогу только и разговор об этом. Аж тошнит! В последний это раз ходил я вместе с Голиковым. Попомните мое слово…

— Ну и характер у старшего сержанта Брагина, — в свою очередь вздохнет Голиков. — Нет хуже, можете поверить мне на слово. Мало того, что сам молчит, будто воды в рот набрал, — другому рта раскрыть не дает. Только заикнешься о чем-нибудь, а он уже рычит: «Разговорчики!» Нет уж, решенное дело, по доброй воле я больше с ним не ходок…

И все-таки всякий раз, когда назначали старшего сержанта в разведку и спрашивали, кого из саперов возьмет он с собой, Брагин, не задумываясь, называл ефрейтора Голикова. А когда попозже сам Брагин, как бы невзначай, задавал вопрос Голикову: «Ну как, ефрейтор, имеете желание разделить со мной компанию?» — Голиков не только охотно соглашался, но и очень гордился доверием старшего сержанта.

К переходу линии фронта, как всегда, готовились очень тщательно, изучали обстановку по карте и по данным разведотдела. Целый день просидели на НП, наблюдая в стереотрубу местность за передним краем фронта. Казалось, что все изучено и учтено досконально, и все-таки всю дорогу волновались — уж очень ответственное было задание.

Линию фронта они переходят, однако, благополучно. Остаются вскоре позади и еще добрых пять километров территории, занятой врагом. Ночь скрывает от глаз окрестные предметы, но саперы, привыкшие действовать в темноте, хорошо ориентируются в обстановке. К тому же они явственно ощущают влажное дыхание реки. Скоро, значит, начнется кустарник пологого берега. Он отчетливо обозначен мелкими кружочками на топографической карте этого участка, да и в стереотрубу удалось его разглядеть.

Спустя несколько минут саперы действительно нащупывают гибкие ветви со скользкими листочками кустарниковой ивы. Она растет почти у самой реки, лишь узкая прибрежная кромка сырого песка отделяет ее густые заросли от воды. Сняв тяжелый груз взрывчатки, Брагин с Голиковым укладываются на плащ-палатках и терпеливо ждут рассвета.

Советские войска готовились в те дни к большому наступлению. Чтобы затруднить врагу маневрирование резервами, саперам было приказано взорвать мост в прифронтовом тылу противника. Командир саперной роты капитан Кравченко посылал уже с этой задачей на территорию врага группу подрывников, но попытка уничтожить его плавучей миной не удалась. Гитлеровцы, видимо, натянули перед мостом какую-то сеть, которая и задержала плотик со взрывчаткой. До наступления остаются теперь считанные дни. Нужно торопиться. Вот тогда-то в штабе инженерных войск армии и возникает решение — предпринять еще одну попытку, поручив уничтожение моста опытному саперу-разведчику Брагину.

Старший сержант Брагин уже в который раз теперь перебирает в уме все возможные способы взрывов подобных препятствий, однако ничего пока нельзя решить наверняка. Все должно определиться с рассветом. Вместе с капитаном Кравченко было, конечно, продумано несколько вариантов, но какой из них пригодится теперь, должна показать дополнительная разведка местности и обстановка у моста.

До войны на своем заводе считался Брагин талантливым рационализатором, но теперь с еще большей изобретательностью придумывает он для фашистов хитроумные сюрпризы из взрывчатки. Ненависть к врагу побуждает его изощряться в выдумках различных ловушек даже в тех случаях, когда под руками у него нет ничего, кроме толовых шашек. И всякий раз, подрывая немецкий танк или автомашину, с глубоким удовлетворением отмечает он мысленно: «Это им за деда, повешенного в Грибове», «А это за мальчишек, заживо сожженных в сельской школе»…

А ефрейтор Голиков, томимый нестерпимым молчанием старшего сержанта, тяжело вздыхает, беспокойно ворочаясь с боку на бок, и наконец, не выдержав, спрашивает:

— Может быть, вскроем одну, товарищ старший сержант?

— Непонятное говорите, — недовольно отзывается Брагин, посасывая незажженную трубку, чтобы хоть немного утолить желание закурить.

— Баночка консервов имеется в виду. Как вы насчет этого?

Старший сержант не удостаивает его ответом, но ефрейтор отчетливо слышит звук его презрительного плевка и снова вздыхает.

На рассвете река покрывается испариной. Медленно, будто на негативе проявляемой фотопластинки, вырисовываются из молочной пелены тумана контуры местных предметов. Сначала проступают в разных местах темные пятна особенно густых массивов кустарника, затем, когда легкий ветерок чуть прижимает туман к поверхности реки, — мутные очертания деревьев на другом берегу.

Осторожно высунувшись из кустов, Брагин осматривается. Внимание его привлекают три ветвистых дерева, растущие поодаль.

«Вот и отлично», — думает старший сержант, решив обосновать на одном из них свой наблюдательный пункт.

— Ефрейтор, — шепчет он начавшему было подремывать Голикову, — пока не рассеялся туман, я взберусь на дерево, а вы тут бросьте в реку несколько веток. Нужно определить, как быстро понесет их течение. Разумеете?

— Так точно, разумею! А как же насчет баночки?

— Вот беда! Ну что вы будете с ним делать? Оставить баночку в покое! Подтяните-ка лучше свой ремень на пару дырочек — кто знает, сколько еще придется проторчать тут, — советует старший сержант.

Повесив на шею бинокль, Брагин взбирается на дерево. Сверху туман кажется огромной рекой, широко затопившей местность. Ветерок, подувший вскоре с запада, всколыхивает ее стоячие воды и медленно влечет в сторону фронта.

Старший сержант прикладывает бинокль к глазам и довольно явственно различает вдалеке низкий, прижатый почти к самой воде, мост. По настилу его мчится машина, проходит группа солдат вслед за походной кухней. С двух сторон въезда на мост мерно расхаживают часовые.

Тщательно изучив обстановку у моста и осмотревшись по сторонам, Брагин подает ефрейтору условный сигнал. Голиков, давно уже ожидавший этого приказания, бросает в реку сучковатую ветку. Она ложится на воду метрах в трех от берега и плавно движется вниз по течению. Путь ее, однако, недолог. У извилины реки ее прибивает к берегу и выбрасывает на песок. Размахнувшись тогда посильнее, Голиков бросает вторую ветку подальше, но и ее постигает та же участь. Лишь четвертая, заброшенная почти к противоположному берегу, благополучно минует извилину реки и беспрепятственно плывет к мосту.

Брагин спускает с дерева на бечевке блокнот.

«Ефрейтор, — написано на первой его страничке, — можете попробовать ваши консервы. Четвертая ветка проложила нам трассу к мосту. Отдыхайте до вечера. Мне, пожалуй, придется проторчать здесь дотемна».

Голиков финским ножом проворно вскрывает консервную банку. Отложив из нее половину содержимого, подвязывает затем ее к бечевке и пишет в блокноте: