Дронго и его спутница вошли в кабинет Ивашова. Ему было лет пятьдесят. Это был высокий грузный мужчина. Короткие волосы, подстриженные ежиком, мясистые щеки, второй и третий подбородки, крупный нос, небольшие глаза. Увидев вошедших, он радостно всплеснул руками и, быстро поднявшись, проявил грацию, не свойственную столь крупной фигуре.
— Здравствуйте, Эльза, — он пожала руку ей, затем Дронго, — очень хорошо, что вы пришли. Мне стыдно признаться, что нет времени вас навестить. С этой глупой процедурой банкротства. Но мы пока боремся, пока пытаемся отстоять свое право на существование.
— Познакомьтесь с моим юристом, — показала она на Дронго, называя его по имени-отчеству.
— Очень приятно, — Ивашов пожал руку Дронго. — В кабинете Салима уселся этот представитель и пытается доказать, что нужно банкротить и закрывать нашу фирму. Представляете? У нас одних активов на двадцать пять миллионов долларов. А они из-за этого долга готовы закрыть наш «Прометей».
— Неужели вы не можете им объяснить? — поинтересовался Дронго. — Ведь у вас в прошлом году оборот был семьдесят миллионов долларов.
— Верно, — кивнул Ивашов, даже не удивившись, что Дронго знает эти цифры. Он, видимо, считал, что сестра президента компании ввела его в курс дела.
— У нас в стране все происходит подобным образом, — признался Ивашов, тяжело вздыхая, — вы же понимаете, что ничего не бывает просто так. Кому-то понадобилось ликвидировать нашу компанию. Сначала убрали Салима Мурсаева, а теперь придумали этот долг и процедуру банкротства. Они действуют по заказу, это всем понятно. Мы вполне платежеспособны, но нужно уничтожить конкурентов. Вы еще не знаете самого главного. Северная нефтяная компания — наш главный поставщик — отказалась продлить с нами контракт и разрывает договорные отношения. И вы хотите, чтобы я поверил в случайность подобных наездов?
— Они отказались поставлять вам нефтепродукты? — понял Дронго.
— Вот именно, — мрачно подтвердил Ивашов, — в общем, куда ни кинь, всюду клин. Жаль, что с нами нет Салима. Он был такой осторожный, такой умный. Извините меня, Эльза, но я искал какое-нибудь завещание или распоряжение Салима. Он ведь хотел уступить вам часть своих акций. Но мы не нашли никаких письменных распоряжений. Наверно, он просто не успел их сделать. Если понадобится подтвердить в суде, что он хотел оставить вам акции, я всегда готов. Если, конечно, у нас вообще останется компания. Они делают все, чтобы нас уничтожить.
— Кому выгодно вас уничтожить? — поинтересовался Дронго. — У вас были конкуренты?
— У кого их нет, — махнул двумя руками Ивашов, — в наше время нужно больше бояться не конкурентов, а друзей, чтобы не задушили в объятиях. У нас ведь друзья хуже врагов. Мы считали, что в Северной компании наши друзья, а они нам нож в спину воткнули. При Юре Авдеечеве такого бы не случилось.
— Я не понимаю ваших трудностей, — попросил пояснений Дронго, — ведь если у вас есть деньги расплатиться по долгам, почему вы этого не делаете?
— Каким образом? — пожал плечами Ивашов. — Все наши счета заморожены. Нефть с апреля к нам не будет поступать. Чем мы будем заниматься? Вылетим в трубу даже без процедуры банкротства. Скоро нечем будет платить сотрудникам. Нужно разблокировать наши счета для начала и дать людям возможность нормально работать.
— Вы можете сказать, кто за всем этим стоит?
— А все и так знают. Если сверху не будет приказа, ничего не произойдет. Неужели нужно называть конкретные фамилии? Вы же понимаете, что все давно решено, — обреченно сказал Ивашов.
— Я немного туповат, — сообщил Дронго, — и мне трудно понять ваши намеки. Вы не могли бы более конкретно сообщить, кому мешала ваша компания?
— Неужели вы думаете, что я буду называть фамилии?
— Уверен, что вы хотите это сделать. И не нужно стесняться такого хорошего порыва, господин Ивашов. Подумайте сами, что происходит. Убит президент вашей компанией, ваш близкий друг. Через некоторое время убивают одного из руководителей компании, которая была связана с вами договорными отношениями. Потом эта компания объявляет о разрыве всяких отношений с вами. И наконец специально для «Прометея» вводят ускоренную процедуру банкротства. Насколько я знаю, некоторые банки до сих пор не расплатились с долгами населению после августа девяносто восьмого, и тем не менее их до сих пор не считают банкротами.
— Значит, так было нужно, — ответил Ивашов, — не делайте вид, что вы живете на Марсе. У нас всем и про все известно.
— И тем не менее считайте меня марсианином. Кому мешала ваша компания? Мне нужны конкретные имена.
— Мы ведь конкурируем с холдингом «Объединенной нефтяной компании» — ОНК, — выдохнул Ивашов, — а там в руководстве очень известные люди. Говорят, что часть акций принадлежит… — он снова поднял руку вверх.
— Неужели господу богу? — предположил Дронго.
— Шутите, — покачал головой Ивашов, — самому премьер-министру. И еще некоторым заинтересованным людям. Конечно, они могут наехать на нас после убийства Салима. Им ничего не стоит закрыть нашу компанию.
— Подождите, — прервал его Дронго, — мне кажется, вы немного нелогичны. Зачем убивать президента вашей компании, если можно так легко вас закрыть? Если у вас были такие долги и можно было вас уничтожить, зачем прибегать к столь крайним мерам, как убийство? И тем более таким людям. Они могли легко разорить вас и без этого.
— Да, — недовольно признался Ивашов, — все правильно. Но я не говорил, что убийство Салима заказал кто-то наверху. Возможно, это просто совпадение…
— Совпадений такого рода не бывает, — возразил Дронго, — кирпич просто так на голову не падает.
— Наверно, вы раньше работали следователем, — вздохнул Ивашов, — все время пытаетесь поймать меня на слове. Я сам ничего не понимаю. И если бы понимал, то давно бы уже ушел отсюда. Или дал кому-нибудь в морду.
— Это не всегда продуктивно, — возразил Дронго. — Кто сообщил вам о разрыве отношений Северной компании с «Прометеем»?
— Их вице-президент Гаврилов.
— А почему не сам президент компании?
— Не знаю. Гаврилов — исполняющий обязанности. Он заменил погибшего Авдеечева.
— Прямо как на войне, — недовольно пробормотал Дронго, — «погибшего», — повторил он, — хотя, наверно, все правильно. Кажется, Маркс сказал, что перед большой прибылью капиталист не остановится ни перед чем. Самые большие прибыли в стране именно в нефтегазодобывающем комплексе. Поэтому сюда тянутся не только премьеры, но и бандиты. Вы не знаете, зачем Мурсаев в такой ситуации вдруг решил уехать в Париж?
— У него были свои дела, — мрачно ответил Ивашов, — трудно нам без него. Очень трудно. Извините, Эльза, что должен такое говорить при вас.
— Ничего, Матвей, я все понимаю.
— Боюсь, что нас закроют, — вздохнул Ивашов, — вы знаете, Эльза, как мы сопротивляемся. Сколько жалоб написали. И в арбитраж, и в правительство, и в Комитет по антимонопольной политике. Ничего не помогает. Пока не помогает, — добавил он.
— Можно обратиться к журналистам, — предложила Мурсаева. — У меня много знакомых…
— Только не это, — хмуро возразил Ивашов, — вы знаете, как у нас относятся к подобным вещам. Если обратился к журналистам, значит, ты против власти. Выходит, тебе нельзя доверять. Такие вещи у нас не прощают.
— Именно поэтому и не прощают, — сказал Дронго, — что вы всегда чего-то боитесь. Боитесь оказаться не в той команде, боитесь прослыть «чужаками», боитесь испортить отношения с чиновниками. Они нагло закрывают дело, которому вы отдали часть своей жизни, а вы пишете письма с жалобами в арбитраж, надеясь, что вас услышат.
— Вы хотите, чтобы я взял ружье и пошел кого-нибудь стрелять? — спросил Ивашов. — Вы на это меня толкаете? Но я так не могу. Это не мой метод.
— Неужели ваши акционеры так спокойно реагируют на закрытие фирмы?
— Какие акционеры? — переспросил Ивашов. — Я могу вам показать последний список акционеров. Двадцать пять процентов плюс одну акцию Салим заложил в банк, чтобы взять кредит. Пять процентов были у Авдеечева и сейчас должны перейти к его наследникам. Пять процентов у меня. Еще разная мелочовка. Пять процентов имел один пивовар, земляк нашего Мурсаева. Правда, часть акций была у государственной нефтяной компании. И они скупали их у различных мелких держателей. Насколько я знаю, они имели уже до двадцати процентов акций. Но на большее не могли претендовать. Остальные акционеры им ничего не продавали.
— Я не понял, — вдруг сказал Дронго, — вы говорили, что государственная нефтяная компания ОНК конкурирует с вами. А сейчас выясняется, что у них есть двадцать процентов ваших акций? Как это возможно?
— В нашей стране все возможно, — усмехнулся Ивашов, — все, что хотите. Хотя такое возможно и в любой другой стране. Зачем разорять конкурента, если можно купить его компанию? Это называется бороться по-капиталистически. А когда нас давят налоговыми проверками и отказываются без вразумительных объяснений поставлять нефть, то это уже борьба по-социалистически. Хотя какая нам разница? В общем, ОНК владеет двадцатью процентами акций, и слава богу, что у них нет контрольного пакета.
