— Спасибо за варенье. Все, иди, я устал.
Галя, сама не зная почему, подошла к Ярославу и неожиданно для себя осторожно поцеловала его в губы.
— Ты поправишься, все будет хорошо, — сказала она уверенно, повторяя интонации матери.
Жесткие складки вокруг его рта разгладились.
Две слезинки, показавшиеся на глазах, так и замерли, не решаясь скатиться вниз.
Однажды Никишин обмолвился, что у него в Ленинграде была невеста. Стало понятно, почему старшина не реагировал на здешних красоток. А желающих забраться к нему в постель было хоть отбавляй.
Взять хотя бы Ольгу Витольдовну Шемякину, артистку театра оперетты, обладательницу мощного голоса и пышных форм. На следующий день после приезда Никишина, она со скандалом выгнала очередного любовника, целыми днями валявшегося на ее огромном продавленном диване. Ее интересовал теперь только старшина. При всяком удобном случае, на кухне или в коридоре, она бесстыдно распахивала перед муровцем японский халат, расписанный драконами. Певице было чем похвастать. Сыщик отличал эффектную соседку, оказывал всяческие знаки внимания, но, как выяснилось вскоре, не более того.
А Галя уже начинала ревновать, по-детски беспомощно и тайно.
Ольга Витольдовна как-то придумала повод для того, чтобы созвать на пирушку избранных соседей. Никишин явился на эту вечеринку с букетом цветов, произнес несколько витиеватых тостов за здоровье хозяйки, но чувствовалось, что она ждала большего. В итоге певица поняла, что ей ничего не светит. Бремя тостов она взяла на себя и примерно каждые две-три минуты поднималась, как-то отчаянно и залихватски произносила:
— За меня и мою красоту!
Вскоре все повторялось с небольшими вариациями на ту же тему.
Но с Никишиным она, тем не менее, наладила прекрасные отношения. Вскоре у Витольдовны появился отставной капитан второго ранга, рубаха-парень, знавший немереное число анекдотов. Певица души не чаяла в новом любовнике.
Одновременно с Витольдовной атаку на старшину предприняла сорокапятилетняя тетя Маня, которая по тем временам считалась старухой. Она перестала по обыкновению выходить на кухню одетой только в фартук. Была ли она эксгибиционисткой, никто не знал. Да и слова такого никто не слышал. Но тетя Маня спокойно выходила в коридор, прикрытая только фартуком, и, если появлялся мужчина, она прислонялась спиной к стене и пропускала его. К этому так все привыкли, что даже инвалид дядя Федя, который иногда пытался огреть ее заранее припасенным офицерским ремнем, потерял к ней интерес. Когда тетя Маня однажды появилась на кухне в красном халате, причесанная, с накрашенными губами, ее почти никто не узнал.
Никишин, конечно же, все приметил и впредь оказывал ни к чему не обязывающие знаки внимания. Застукать же старшину и тетю Маню вместе никто не сумел, так что вопрос об их близких отношениях оставался открытым.
Галя сначала чувствовала себя уязвленной, но потом примирилась с тем, что было между этими людьми или могло быть в принципе. Это взрослые игры, и даже при самой высокой самооценке она не могла поставить себя впереди двух зрелых и полных энергии баб.
Вернувшись домой после знакомства с «Флотским», Галя почувствовала, что может вляпаться в историю, которая так просто для нее не кончится. Первая мысль показалась ей спасительной — рассказать обо всем муровцу. А уж он-то сразу разобрался бы. Может быть, окажись старшина в этот момент дома, она тут же выложила бы ему все. Но Никишин был на дежурстве и ночевать не пришел. И это решило дело.
Софья Григорьевна, вернувшись почти одновременно с Галей, заметила, что та чем-то озадачена. Однако дочь на расспросы отвечать отказалась, насмешливо сказав:
— Люблю себя за красоту и скромность.
— Как знаешь, моя радость, — пожала плечами мать. — И все-таки у тебя что-то произошло…
Тогда Галя показала роскошное платье, подаренное Снегирем. Софья Григорьевна всплеснула руками, она не знала, что сказать по этому поводу.
— Только не думай ничего плохого, умоляю тебя, — попросила Галя. — А Никишину я скажу, что ты подарила, ну мам, я тебя еще раз умоляю. Все чисто. У одного моего приятеля есть знакомый портной. И он попал в неприятную ситуацию. А мой приятель со своими друзьями портному помог.
— Я подарила? — почему-то переспросила Софья Григорьевна. — Ладно, пусть так и будет.
Муровца преподавательница французского уважала. А речи дочери показались ей вполне убедительными.
— Хорошо, я тебе верю, — подытожила Софья Григорьевна. — Это действительно штучная работа. Где живет этот портной?
— В Хамовниках, — соврала Галя и угадала.
— Да, — согласилась Софья Григорьевна, — я что-то слышала о нем еще от твоего отца. Но не слишком ли много у тебя друзей?
На следующий день Галя с нетерпением ждала звонка Кольки Снегирева. Всю ночь она проворочалась и заснула только под утро.
Ее сон нарушил раздавшийся за окном свист Снегиря.
Гали, быстро одевшись, стремительно, через две ступеньки, сбежала по лестнице.
— Ты что такая бледная? Струхнула?
— Да нет, сон какой-то снился дурацкий, — слукавила она.
— Не дрейфь, подруга, где наша не пропадала.
Они быстро дошли до улицы Герцена.
Галя видела, что Снегирь нервничает все больше. Это отчасти передалось и ей. Однако, справиться с дрожью в коленках она решила самостоятельно.
— Стой здесь, — скомандовал Снегирь, — а я пойду к перекрестку.
Он, не спеша, прогулочным шагом, направился в сторону улицы Неждановой. Дойдя до перекрестка, Снегирь остановился и посмотрел на Галю. Она отлично видела его. Колька вытащил пачку папирос, небрежно закурил, снял кепку, повертел ее в руках и засунул в карман куртки. После этого прислонился к телефонной будке, рассеянно посматривая вокруг.
«Как тысячи других», — подумала Галя, — а вот я точно как белая ворона». Чтобы не привлекать к себе внимания, она ходила туда-сюда, поглядывала на часики, чувствуя себя полной идиоткой, потому что потеряла счет времени. Стрелки на циферблате для нее, кажется, остановились на одном месте.
«Все обойдется, — твердила она, — все обойдется, все будет, как раньше, как тогда…»
«Когда — тогда?» — спросила она себя и тут же глянула на место, где только что стоял Снегирь. Но его там не было!
Только сейчас она посмотрел на часы вполне осмысленно. Прошло ровно полтора часа.
А еще через мгновение она увидела знакомый темный плащ, галифе и начищенные до блеска сапоги…
Галя сразу узнала старшину Никишина. С ним были еще два человека, которых она видела у него в комнате. Они шли на некотором расстоянии друг от друга, но с одинаковой скоростью… Руки держали в карманах. Она молила Бога, чтобы старшина не заметил ее.
От испуга ей показалось, что они двигались медленно, как при замедленной киносъемке. Она подумала: «Сейчас должно произойти что-то непоправимое». Какая-то тяжесть придавила ее плечи, и она застыла на месте, не в состоянии пошевелить даже пальцем. «Господи, мне же нужно бежать с этого места. Куда делся Снегирь? Может быть, свиснуть? Но тогда эти трое заметят меня». И страх поборол долг. Она сорвалась с места.
Как она добралась до «моссельпромовского дома», Галя не помнила совершенно. Сбросила туфли, забилась под одеяло и мгновенно уснула.
Софья Григорьевна, вернувшись с работы, возмутилась.
— В чем дело? Спишь в одежде… Ты что, заболела?
Семейную сцену прервал настойчивый стук в дверь.
— Который час, мама? — спросила Галя.
— Семь вечера, — вскинула брови Софья Григорьевна.
— Да, я больна и поэтому проспала шесть часов кряду, — ответила Галя. — Имею право хоть раз вот так покапризничать.
Резко открыв дверь, она почти столкнулась со старшиной. Галя попробовала улыбнуться и пропустить Никишина в комнату, но вместо этого отпрянула и больно ударилась бедром о край стола. Резкая боль немедленно привела ее в чувство.
Вряд ли там, на улице Неждановой, муровец заметил ее. А если и видел, что с того? Разве запрещено днем ходить по улицам?
Софья Григорьевна, увидев Никишина, изобразила на лице живейшую радость.
— Сейчас я соберу на стол, Ярослав Васильевич, почаевничаем. Да проходите же ради бога.
— Нет-нет, — торопливо, как показалось Гале, ответил муровец, — как-нибудь в другой раз. Завтра мне предстоит сдавать домашнее чтение. Может быть, Галя немного поможет мне?
Она все поняла и молча вышла следом за Никишиным. По коридору, освещенному тусклой лампочкой, она двинулась за ним, как на эшафот. Казалось, что на широкой спине старшины было начертано: «Все про тебя знаю. Но лучше будет, если расскажешь сама».
— Несколько часов назад пытались ограбить квартиру народной артистки Пашенной.
