— Есть ли что-нибудь внутри?
— Нет, — почти хором ответили пять-шесть голосов из задних рядов.
— Смотрите хорошенько, — посоветовал Асен.
Он встряхнул шляпу, натянул ее на локоть и снова повернул дном к публике.
— Есть что-нибудь внутри?
— Послушай, до каких пор ты будешь спрашивать? — сердито пробурчал из середины первого ряда бригадир полеводов Михал. Он был не в духе, потому что председатель запретил ему бороновать озимь.
— Весьма сожалею, — сказал Асен. — Зрение у вас неважное.
Он повернул шляпу дном книзу и вынул из нее вышитый женский платочек, головку лука и ручные часы с ремешком.
— Что я вам говорил? — обратился он к онемевшей публике. — Неважное у вас зрение! А еще сердитесь…
Зал загрохотал — люди кричали, топали, аплодировали.
— Бис! — вопил кто-то из задних рядов.
Бригадир первой полеводческой бригады смущенно улыбнулся и начал протирать глаза.
Занавес опустился, а когда снова поднялся, все увидели посреди сцены высокий круглый столик на трех ножках. Тотчас же появился Асен — он нес в руках довольно увесистый и объемистый сундучок. Поставив его на стол, он вздохнул с облегчением и отер лоб. Видимо, ноша была нелегкой.
Сам по себе сундучок не производил особого впечатления. Все видели, что он заперт на самую обыкновенную железную задвижку.
Переведя дух, Асен обратился к публике.
— Товарищи, — начал он, — этот номер только для зрителей с крепкими нервами. Если среди вас есть впечатлительные особы, то пусть они немножко прогуляются. Итак, все видели, что я поставил на столик сундучок. Вы, наверное, не сразу поверите, что в сундучке спрятана человеческая голова. Настоящая человеческая голова. Сейчас я открою крышку, и вы сами убедитесь. Вот!
Эффектным, точно рассчитанным жестом он откинул крышку. По залу пробежал тревожный трепет. Какая-то женщина вскрикнула, где-то в середине зала расплакался ребенок.
В сундучке действительно оказалась человеческая голова! Мужская голова, зловеще посиневшая, с закрытыми глазами. Она немного напоминала голову кинооператора. Но оператор был безусый, а у головы торчали в стороны огромные, лихо закрученные усы, как когда-то у борцов тяжеловесов. Короче говоря, вид у головы был жуткий.
— Может быть, кто-нибудь из вас подумал, что это голова восковая. — продолжал Асен. — Конечно, каждый волен думать, что хочет, но истина лишь одна: то, что вы видите, — живая человеческая голова.
— Рассказывай своей бабушке, — воскликнул председатель. Он все еще злился на бригадира первой полеводческой, который нажимал на него с боронованием озими.
— Извините, — сказал Асен. — Один из ваших товарищей уже осрамился со шляпой, а теперь вы слишком поспешно судите о голове.
— Этот товарищ осрамится и с боронованием, — пробурчал председатель, — но на этот раз я не поддамся, пусть так и знает!
— Цыплят по осени считают! — тотчас отозвался бригадир. Асен поднял руку.
— Прошу внимания! Даю слово голове в сундучке. Как видите, я стою в стороне.
В этот миг голова открыла глаза и басовито прокашлялась.
— Ой, мамочка! — взвизгнули разом несколько женщин.
Наступила суматоха, зал гудел как улей. А голова уставилась в черноглазую, грудастую деваху во втором ряду и бесцеремонно подмигнула.
— Ей, Радка, тебе подмигивает этот вурдалак! Тебе! — вскричала, обернувшись, худенькая жена бригадира Михала и так завизжала, что жилы на шее посинели.
— Прошу тишины! — крикнул Асен. — Вы видите, что у этой головы нет ни тела, ни диафрагмы, ни прочих подробностей, но она может говорить и рассуждать не хуже вас. Пусть те, кто думает, что их морочат, задают ей любые вопросы — она будет отвечать, как живая голова.
— Как твоя фамилия? — спросил кто-то.
— Бестелов, — спокойно ответила голова.
— О господи, свят, свят! — охнула и закрестилась какая-то старушка.
— Постойте, — крикнул бригадир Михал; он приподнялся, прокашлялся: — Я задам ей вопрос. Скажи-ка: как лучше сажать кукурузу — рядовым или квадратно-гнездовым способом?
— Только квадратно-гнездовым, — ответила голова категорическим тоном. И, повысив голос, выкрикнула: — Механизаторы, внедряйте квадратно-гнездовой способ — залог вашего светлого будущего.
— Я доволен, — пробормотал бригадир Михал.
— Ну и голова! — воскликну то несколько голосов. Старушка снова перекрестилась.
— Послушай-ка, — продолжал бригадир Михал и, утерев губы ладонью, спросил: — Пора бороновать озимые или погодить? Ты как думаешь?
— День год кормит! — мудро заметила голова.
— Вот, слышишь? — просиял от удовольствия бригадир и многозначительно поглядел на председателя. — Ты хорошо слышал?
— Слышать-то слышал, но их благородие, голова, живет в сундучке и не ходит по полю. Она не знает, что корешки еще тонкие, как нитки. Пройдет борона и выдерет их начисто. Что тогда делать будем?
— Ничего не выдерет, — возразила голова. — Корешки доживут до глубокой старости. Меня слушайте!
— Был бы ты человеком, я б еще поверил, — со вздохом сказал председатель. — А то — голова без тела! Не согласен я.
В зале раздался веселый, раскатистый мужской хохот. Смеялся Аввакум. Он сидел в первом ряду и, упершись руками в колени, хохотал от души.
— Неужели вы не догадались, что это фокус! — воскликнул он, обращаясь к зрителям.
— Как не видеть, — сказал бригадир Михал. — Что это фокус и больше ничего, нам ясно. Но я хотел бы знать, как живет эта голова без тела и куда, к примеру, делось тело? Для меня это очень важно, потому что товарищ председатель заявил публично перед всем собранием, что поверит голове, если увидит, что она с телом. Так ведь, товарищ председатель?
— Есть порядок на этом свете, — степенно заметил председатель и, помолчав, добавил, глядя на публику: — Дал слово — держи!
— Вот это настоящий председатель! — обрадовано воскликнул бригадир. — Браво!
— Браво! — закричали из публики и зааплодировали.
— Если у этой головы отрастет тело, — продолжал председатель, — и она вылезет из сундучка, пройдется на своих ногах но сцене, закурит мою сигарету, тогда я разрешу Михалу бороновать. Но пусть сначала агроном подпишет это распоряжение.
— Готов хоть сейчас подписать, — заявил молодой человек, поднявшийся из задних рядов.
— Ты сиди, — сказал председатель. — Не спеши. Пусть голова подойдет ко мне и закурит из моих. Только тогда.
Аввакум кивнул Асену, который во время этой перепалки невозмутимо стоял на сцене в позе Наполеона.
— Прикажи голове вылезти из сундучка, — сказал он, улыбаясь. — И пусть она закурит у председателя.
Асену не хотелось огорчать председателя. Он даже успел тайком подмигнуть ему, дескать, не беспокойся, я тебя понимаю и поддержу. Поэтому он недовольно и даже враждебно поглядел на Аввакума.
— Какого тела вам надо от меня! Нет у меня никаких тел! Есть только голова — умная, живая голова. И живет она одинокая и неподвижная, в этом сундучке. Оставьте меня в покое, прошу вас!
— Эй, парень, гак не пойдет! — воскликнул бригадир Михал с молящими нотками в голосе.
— Именно так! — отрезал Асен, который начал сердиться. — Оставьте меня в покое. Что надо было показать, я вам показал. И за эго вы должны сказать спасибо. А сейчас опустим занавес. — И Асен, огибая столик сзади, направился к левой кулисе.
— Подожди, — остановил его Аввакум. Он встал и подошел к сцене.
— Куда так заторопился? Хочешь ускользнуть, даже не поклонившись публике?
В голосе у него звенели острые, стальные нотки. Никто, кроме Асена, не видел выражения глаз Аввакума. Режиссер застыл на месте и побледнел.
— Подойди-ка сюда! — сказал Аввакум, не спуская с него глаз. — Еще! Еще один шаг! Стоп!
Теперь Асен стоял справа от столика, между передней и задней ножками. Он пытался изобразить подобие улыбки, но зрители, сидевшие в правой половине зала, начали вдруг топать ногами, свистеть и улюлюкать.
Только старушка, которая недавно истово крестилась, с удивлением оглядывалась по сторонам, и на лице ее блуждала натянутая, глуповатая улыбка.
