Сердце мое было разбито, я не на шутку перепугался – стало быть, очередь за мной. Я понимал, что из игры мне так просто не выйти, ибо влез в нее по самую макушку и даже выше. Своими глазами я видел, как за золото разгоралась борьба, которую, очевидно, затеяли «Чародеи». К тому же я, по сути, ничего не соображал – находился в шоке, никак не мог оправиться от утраты Шейлы.
Хотя лица Хэла в темноте уже не было видно, по смутным очертаниям его фигуры я догадывался, что он искренне переживал, вспоминая прошлое, но находился ли в возбужденном состоянии, сказать наверняка не мог. Во всяком случае, сосредоточившись, я попытался настроиться на волну его мыслей и уловить их, но ничего не получалось, так как я сидел от него на порядочном расстоянии.
– Ну а потом они заявились и по мою душу, – между тем продолжал он рассказывать. – Буквально спустя несколько часов после убийства Шейлы двое вломились в мой дом. Но я был настороже, под подушкой хранил пистолет, ну и, само собой, одного из убийц уложил на месте, другой же уцелел… он отскочил в сторону. Ясно, однако, что он старался не просто прикончить меня, а убить более изощренным способом: так, чтобы все выглядело как несчастный случай. Поэтому и действовал как-то скованно и нерешительно.
– И вы пошли с ним на мировую? – догадался я.
– Как это? – не поняла Молли.
– Верно, мы договорились, – ответил Хэл. – Я заключил с ним сделку. В конце концов, у шефа ЦРУ ведь тоже имеется кое-что в запасе, не так ли? По сути дела, я перекупил его, как меня учили, еще когда я был сопливым стажером. В моем распоряжении имелись деньги на непредвиденные расходы, и я смог наскрести для него приличную сумму, а что еще более важно – обеспечить ему безопасность.
Ну так вот: от него-то мне и стало известно, что и задание убить меня он получил от Траслоу, и Шейлу убил тоже он по заданию того же Траслоу. И золото чуть было не уплыло из моих рук, из рук американского и российского правительств, и чуть не оказалось в руках «Чародеев». Траслоу уже начал подготовку к тому, чтобы подвести меня под монастырь, для чего изготовил поддельные фотографии, где я якобы снят на Каймановых островах, сфабриковал подложные проездные билеты и прочие фальшивки. Он намеревался убить меня, а затем взвалить на меня вину за пропажу золота.
Затем я узнал, что Траслоу погряз вкупе с другими в коррупции, что он один из клики «Чародеев», и понял, что он не успокоится, пока все золото не попадет ему в руки, и что я должен исчезнуть.
Для этого первым делом я изготовил фотографию, убедительно свидетельствующую, что я мертв. Эта фотография понадобилась и наемному убийце в качестве убедительного доказательства моей смерти, чтобы содрать с Траслоу обещанные полмиллиона долларов. И вот в один прекрасный день я «умер», поскольку похожий на меня человек погиб в результате автокатастрофы. Ну а убийца получил полное алиби. Для него это была очень выгодная крупная сделка, как и для меня тоже.
– Ну, а где же он теперь? – спросила Молли.
– Не знаю. Думаю, что где-то в Южной Америке. Возможно, в Эквадоре.
И впервые за весь вечер я услышал голос мысли Хэла, четкий и звучный, как звон судового колокола: «А я сделал так, что его убили».
* * *
Теперь отдельные фрагменты стали составляться в единую картину, многое прояснилось, и я решился прервать повествование Синклера.
– А что вам известно, – спросил я, – об одном наемном убийце, немце по происхождению, по кличке Макс?
– Ну-ка, обрисуй его.
Я кратко описал его внешность.
– А-а. Альбинос, – сразу же догадался Хэл. – Так мы называли его. Настоящее его имя – Иоганн Хессе. До падения Берлинской стены он в штази считался ведущим спецом по мокрым делам.
– А что сталось с ним потом?
– А потом он исчез. Пропал где-то в Каталонии на пути в Бирму, где надеялся получить убежище и надежно укрыться, как укрылись там некоторые его товарищи по штази. Мы считали, что он решил начать уединенную жизнь.
– А стал наемным убийцей на службе у Траслоу, – заметил я. – Еще один вопрос: вы предполагали, что «Чародеи» отыщут золото?
– Да, само собой. Но я бы ничуть не огорчился.
– А как же?..
Синклер лишь усмехнулся и пояснил:
– А я спрятал номер счета в нескольких местах, куда, был уверен, они обязательно заглянут. В сейфы в офисе и дома, в папки текущих дел. Зашифрованный счет, разумеется.
– Чтобы придать ему правдоподобный вид, – догадался я. – Но разве не мог объявиться такой умник, который догадался бы, как переделать форму пассивного вклада в ликвидную и дать распоряжение о его переводе? Скрытно, разумеется?
– Да, но вклад был внесен совсем на иных условиях. Прежде всего для того, чтобы сделать его активным, то есть ликвидным, требовалось, чтобы я (либо мои законные наследники) и Траслоу лично явились в банк и распорядились об изменении формы вклада. Но если Траслоу заявился бы самолично в Цюрих, то его появление там не осталось бы незамеченным.
– Теперь понятно, почему Траслоу хотел, чтобы мы поехали в Цюрих, – воскликнул я. – И почему его люди пытались убить меня, раз уж я перевел вклад из пассивного состояния в активное. Но ведь для этого вы должны были иметь своего надежного человека в «Банке Цюриха».
Синклер вяло кивнул головой и устало сказал:
– Мне нужно поспать. Пойду-ка посплю, устал что-то.
Но я не отставал с расспросами:
– Так он все же побывал там? И вы засекли его посещение? Иначе зачем же вы положили там записку о «Банке де Распай»?
– А для чего ты оставил мне в этом банке фотографию? – живо спросила Молли.
– А просто на всякий случай, – ответил ей отец. – Если бы меня выследили здесь и убили, то надо было, чтобы кто-нибудь – желательно вы оба – приехал сюда и разыскал документы, спрятанные в этом доме.
– Так, стало быть, у вас есть доказательства? – поинтересовался я.
– У меня есть подпись Траслоу. Его люди глаз не спускали с Орлова, а я, насколько он знал, был убит – на это от Траслоу большой храбрости не требовалось.
– Жена Берзина, ну та пожилая больная женщина, посоветовала мне разыскать Тоби. Она сказала, что он не прочь сотрудничать.
Синклер медленно поднялся с раскладного стула, опустив глаза. Он начал клевать носом.
– Может, и так, – ответил он. – Но два дня назад Тоби Томпсон у себя дома загремел с крутой лестницы. В полицейском протоколе говорится, что колесо его кресла-каталки зацепилось за угол ковра. Я же сильно сомневаюсь, что это случайность, но все равно: так или иначе, его в живых нет.
От такой новости мы с Молли потеряли дар речи секунд на двадцать – тридцать. Я оставался в растерянности, не понимая, какие чувства обуревали меня: разве можно сожалеть о смерти человека, который убил твою жену?
Молчание нарушил Синклер:
– Завтра утром у меня встреча с Пьером Лафонтеном, мы должны уладить кое-какие срочные финансовые дела в Монреале. – Он улыбнулся. – Между прочим, в «Банке Цюриха» понятия не имеют, сколько золота находится в его хранилище. Вклад был внесен на сумму пять миллиардов долларов. Но несколько золотых слитков исчезли – тридцать восемь, если быть точным.
– А что же случилось с ними? – задала вопрос Молли.
– А я их украл. Просто унес и продал. По тогдашнему курсу чистыми я выручил немногим больше пяти миллионов долларов. Учитывая, сколько всего золота хранится в этом хранилище, никто пропажу и не замечает. Ну а я считаю, что эта сумма – своеобразные комиссионные, выплаченные мне – и вам тоже – российским правительством.
– Как ты мог… такое? – ошеломленно прошептала Молли.
– Но это же всего-навсего крошечная толика, Снупики, – оправдывался Синклер. – Какие-то жалкие пять миллионов «зеленых». Ты же сама всегда говорила, что мечтаешь открыть клинику для бедных детишек, правда ведь? Вот тебе и деньги на клинику. Да ладно вам, что значат какие-то жалкие пять миллионов по сравнению с десятью миллиардами, верно ведь?
Все мы здорово подустали, и вскоре я с Молли уже спал в одной из свободных спален дома. В бельевом ящике нашлось чистое и выглаженное постельное белье, правда немного припахивающее плесенью.
Я прилег рядом с Молли, надеясь немного поспать, проснуться через часок-другой и на свежую голову наметить план действий на следующий день. Но вместо часика-другого проспал несколько часов, а проснулся оттого, что мне приснилась какая-то машина, ритмично издающая непрекращающиеся глухие стуки, словно вечный двигатель, а когда я поднялся и увидел в запыленном окне луну, то понял, что мои сны обрели плоть в форме гула и стука, доносящегося откуда-то извне. Гул мало-помалу все усиливался.
Ритмические постукивания – вамп-вамп-вамп – звучали как-то уж слишком знакомо.
Да это же звук работающего винта вертолета.
