Вечера муж и жена любили проводить вместе в столовой, занимаясь каждый своим делом. Он — рослый, сильный, без малейших признаков приближающейся старости, несмотря на без малого пятьдесят лет, с характерными чертами лица: прямой, крупный нос, пристально глядящие из-под мохнатых бровей глаза, крепкий подбородок. Она — живая, энергичная, тоже казалась бы моложе своего возраста, если бы не глубокие морщины на лбу — следы постоянной тревоги за мужа. Но в такие вечера все забывалось, и казалось Георгию Николаевичу, что не было тревог и опасностей прожитых лет и сидит за столом против него та самая Глаша, с которой познакомился он в трудные годы своей молодости.
Не имел Георгий Николаевич оснований сетовать и на сыновей: один учился в медицинском институте, второй плавал штурманом на торговом судне.
В общежитии капитан первого ранга (каперанг иногда сокращенно говорят моряки) Марченко слыл человеком общительным, веселым.
Его считали интересным собеседником, и был он во многих домах желанным гостем. Он тоже охотно принимал у себя гостей.
В Энске Георгий Николаевич особенно сблизился с соседом — морским инженером-конструктором Василием Петровичем Борисовым. Борисов был вдов, жил с восемнадцатилетней дочерью Асей, студенткой института иностранных языков, и частенько Марченко и Борисовы проводили вечера вместе.
Мужчины играли в шахматы, Глафира Прокофьевна вышивала, а Ася рассказывала об очередном увлечении: то это была музыка, то парусный спорт. Сейчас ее заинтересовала вышивка «крестиком» — занятие хитрое, требующее сноровки. Глафира Прокофьевна была великой мастерицей этого дела и охотно делилась с Асей его секретами. Муж и жена Марченко в свое время мечтали о дочке, — веселая, бойкая Ася нравилась им. Сыновья были далеко, и, может быть, девушка в какой-то мере смягчала тоску о вылетевших из родительского гнезда птенцах.
Однажды вечером все четверо друзей были в сборе. Глафира Прокофьевна и Ася разбирали новый рисунок покрывала, раздобытый Асей у подруги, мужчины окончили очередную шахматную партию и беседовали.
— Георгий Николаевич, — неожиданно заговорила Ася, — скажите, был ли хоть один случай в вашей жизни, когда врагам удавалось уйти от вас? Мы поспорили с Глафирой Прокофьевной, и я говорю, что от вас не удрал бы даже самый ловкий шпион.
— Ты не права, Асенька. Враг ведь хитер. Чувствуя близкий провал, он не складывает оружия. Именно здесь начинается самая ожесточенная борьба, и, что греха таить, не всегда дело идет так, как тебе хочется. Иногда неудача постигала людей и потолковее меня.
— Кстати, что значит «потолковее» применительно к вашей профессии? — вмешался Борисов. — По-моему, чекистом надо родиться. Есть ряд определенных качеств, необходимых для этой работы, выработать которые, по-моему, нельзя. Например, самообладание, постоянная выдержка, храбрость наконец. Не все же могут стать храбрецами.
— Конечно, — Марченко ответил не сразу, а помедлив долю секунды, как бы предоставляя собеседнику возможность высказать мысль до конца. — Храбрость — качество, присущее далеко не каждому. Но выработать его возможно. У меня был подчиненный. Когда он пришел к нам, он был очень труслив но со временем из него выработался храбрый, надежный работник.
— Почему же он перестал бояться? — спроса инженер. — Откуда взялась храбрость?
— Попробую объяснить. Он, конечно, боится. Боится опасности, боли, смерти, да и вряд ли есть люди, которые не боятся этого. Но он знает: иногда нужно, не раздумывая, рисковать жизнью. Вот этому он научился, работая у нас.
— В этом и я с вами согласен, но я говорю о другом, — не сдавался инженер. — О тех качествам которыми должен обладать именно чекист. Педагог допустим, должен любить детей, иначе он не станет хорошим педагогом, летчик — не бояться качки. Такова специфика профессии. Есть она и в вашем деле. Меня например, поражает ваша способность замечать и запоминать все до мелочей.
— Привычка, — Георгий Николаевич начал расставлять шахматные фигуры на доске. — Иногда пустячной мелочи зависит многое. В какой руке? — Марченко протянул Борисову зажатые в кулаке фигуры. — Сыграем еще партийку? Или вы устали?
— Нет, отчего же. Давайте… Я даже последнее время решил подражать вам, попробовал столь же внимательно смотреть на все вокруг.
— И что же получилось? Ваш ход.
— Сейчас. Долго вообще ничего не получалось. А сегодня вот могу немного похвалиться: наверное, сказалась тренировка — заметил, что встречаю одного и того же человека трижды в течение дня, причем в разных частях города.
— Одного человека трижды за день? — каперанг сказал это совершенно спокойно, но Глафира Прокофьевна, за много лет совместной жизни изучившая значение малейшего оттенка в голосе мужа, подняла глаза от вышивки, пристально посмотрела на Георгия Николаевича и, не сказав ничего, снова занялась делом.
— Где же вы его видели? — спросил Георгий Николаевич.
— Конем мы походим сюда… Хотя нет, постойте, дайте подумать. А, была не была… Первый раз встретил у ворот нашего дома, потом, когда выходил из конструкторского бюро, — он шел по другой стороне улицы, а в третий раз в трамвае.
— Ваш конь может наделать мне хлопот. Пешку беру. Посмотрим, как теперь вы выйдете из положения.
— Без особых затруднений. Шах.
— Этот вариант я предусмотрел. Ухожу от шаха.
Несколько минут игра продолжалась в молчании, прерываемом только короткими возгласами: «Так!», «А вот так!», «А мы его сюда», — и односложными замечаниями женщин, занятых вышивкой.
— Да, — грустно сказал инженер. — Сдаюсь. А всему виною тот конь. Не надо было им шаховать. Сегодня вы из четырех партий три выиграли.
— Не огорчайтесь. Давайте лучше чай пить.
— Не возражаю.
Пока Глафира Прокофьевна с помощью Аси накрывала на стол, беседа продолжалась.
— Выработать в себе постоянную внимательность к окружающему не так сложно, как вы думаете, — сказал каперанг. — Нужна определенная система и тренировка. Чем привлек ваше внимание человек, о котором вы только что рассказывали?
— Ничем особенным. Когда я в первый раз его увидел, то подумал: могу ли я, как вы, например, угадать профессию первого встречного? Вгляделся в него получше, стал определять, что он собой представляет.
— И что определили? — улыбнулся Марченко, — улыбка очень шла к нему.
— Мужчина лет под сорок. Одет в потрепанный военный костюм, — инженер невольно стал подражать манере каперанга говорить короткими фразами. — Значит, демобилизованный. На ногах ботинки с обмотками. Значит, бывший солдат. Офицеры ботинок не носят. А дальше, как ни ломал себе голову, догадаться больше ни о чем не мог.
— Но были у него свои приметы, характерные черты?
— Нет, физиономия неопределенная, роста среднего.
— Поношенный военный костюм, — повторил Mapченко. — Ботинки с обмотками? Коричневые или черные?
— Не помню.
— На голове пилотка?
— Тоже не заметил.
— Короче говоря, — сказал Марченко, — вы по-настоящему не рассмотрели ничего. Сейчас на улицах можно видеть сотни людей в военных костюмах и ботинках с обмотками вместо сапог. Поэтому-то вам показалось, что вы снова и снова встретили одного и того же человека.
— Вовсе нет, — чуть обиженно возразил инженер. — Не настолько уж я рассеян. У бюро был именно тот, кого я видел утром: в том же костюме, шел так же неторопливо, засунув руки в карманы.
— Ага, вот выясняется конкретная деталь. Ходит неторопливой походкой. Держит руки в карманах. Но почему вы так уверены, что в трамвае оказался опять он?
— Я ведь внимательно рассматривал его в первый раз, потому запомнил и костюм, и обмотки, и манеру держать сигарету в углу рта.
— Вы настоящий Шерлок Холмс! — с насмешливой интонацией воскликнул Марченко. — Сколько примет рассказали! Среднего роста. Черты лица без особых изъянов или других примет. Одет в старый военный костюм. На ногах — ботинки с обмотками. Ходит неторопливой походкой. Руки в карманах. Курит не папиросы, а сигареты. Держит сигарету в углу рта. Неплохо.
— Неужели я все это вам рассказал? — искренне удивился Борисов.
— А кто же еще?
— Действительно, я оказался зорче, чем думал.
— Вы сами опровергли свое утверждение о моей необыкновенной наблюдательности. Я вижу то, что и все люди, но умею систематизировать наблюдения и делать из них выводы. Сначала для этого требуется определенное усилие. Потом входит в привычку, совершается автоматически, незаметно для самого себя.
— Побежден, сдаюсь. В споре, как и в шахматах, вы одержали верх. Хотя то, о чем мы говорили сейчас, наблюдательность, так сказать, самого низшего сорта. В настоящем чекистском деле требуется гораздо более сложная и тонкая.
— Конечно, я показал вам простейший пример. А бывают гораздо более трудные.
