Подытожив свои размышления, Громов постарался мысленно воссоздать облик Аркадия Викторовича Сурина, подкинувшего государству столько проблем. На память о себе компьютерный гений оставил только три фотографии, если не считать детские снимки из семейного альбома родителей: Аркаша на горшке, на велосипеде и так далее, вплоть до появления на выпускном вечере, где он едва проглядывал за плечами своих рослых сверстников. Вид у него был не слишком радостный. Вряд ли у такого коротышки имелась пара, чтобы покружиться в последнем школьном вальсе.
На тех фото, что хранились в паспортном столе и в отделе кадров Центробанка, повзрослевший Сурин был официален и пучеглаз – типичный столичный клерк среднего пошиба. Но в квартире у его исчезнувшей любовницы обнаружился снимок, сделанный в более непринужденной обстановке: Аркадий с Любой Бородиной в каком-то шикарном ресторане за ломящемся от экзотических яств столом. Фотовспышка оставила в глазах пары красные огоньки, придав обоим вид алчный и даже кровожадный.
Тогда, разглядывая это изображение, Громов на минуту прикрыл глаза, и оно навсегда отпечаталось в его мозгу. Теперь он узнал бы Сурина среди тысяч людей, даже если бы тот вздумал перекраситься в блондина или нацепить фальшивые усы. Но что это был за человек? Какие у него были манеры, вкусы, привычки? Знание подобных мелочей порой здорово облегчает поиски.
Громов бегло изучил его досье, пытаясь обнаружить там хоть какую-нибудь зацепку. Однако никакой полезной информации из папки выудить не удалось. Не того полета птицей был Сурин, чтобы за ним когда-нибудь велась обстоятельная профессиональная слежка. Родился… учился… работал… Эти сухие факты мало о чем говорили, а других не было. Поэтому Громов с особым вниманием изучил протокол обыска суринской квартиры, надеясь понять, чем жил и дышал этот человек.
И здесь его тоже ожидало разочарование. Вероятно, парень заранее готовился к побегу и позаботился о том, чтобы хорошенько замести следы. Он уничтожил бумаги, записные книжки, личные фотографии, стер всю информацию с двух компьютеров, стоявших у него дома. Лишь одна странность промелькнула в протоколе обыска, и теперь она не давала Громову покоя, занозой сидела в мозгу.
Стены квартиры Сурина были увешаны плакатами с изображением голливудского киноактера Тома Круза. Вся видеотека оказалась составленной из фильмов с его же участием. Плюс масса иллюстрированных киножурналов. Опергруппа их ворошить не стала, но Громов не сомневался, что и в каждом журнале обязательно отыщется портрет кинозвезды с ослепительной улыбкой, над которой на славу потрудился не один дантист.
Итак, Том Круз. Задумчиво хмыкнув, Громов извлек из сумки «Экспресс-газету», в которой, как заверила его продавщица из киоска, имелась статья о голливудском красавчике, к которому Сурин питал несомненный интерес. Статья называлась «ЗАСЛУЖЕННЫЙ ТРЕНЕР ПО ПОЦЕЛУЯМ». Подзаголовок гласил: «КОКТЕЙЛЬ, ЗАМЕШАННЫЙ НА СЕКСЕ И ДЕНЬГАХ». А первый абзац начинался с откровения героя:
«В юности я питался рисом и хот-догами, как зверь в джунглях».
Читать дальше эту белиберду сразу расхотелось. В воображении возник не грозный хищник, с которым хотел сравнить себя Том Круз, а какой-нибудь заурядный мопс или даже домашний хомячок. И все же для порядка Громов пробежался взглядом по остальному тексту.
Перечень кассовых фильмов, список любовных побед, обвинения в гомосексуализме и яростные опровержения, проиллюстрированные фотографиями, на которых Том Круз скалит зубы в компании то одной красотки, то другой.
Самым примечательным в биографии знаменитости был… его маленький рост. Доходило до того, что обаятельный малый предпочитал сниматься в обществе более рослых партнерш сидя или вообще лежа. А когда по сценарию все же приходилось вставать, то он пользовался специальной подставочкой, которая, естественно, не попадала в кадр. Для сцен же, в которых несравненному Тому Крузу предстояло пройтись с кем-нибудь рядом, на съемочной площадке сооружалась длинная узкая платформа. Актер нормального роста шагал по земле, а Круз семенил по помосту, и выглядело это так, словно оба идут плечом к плечу.
Спрятав газету, Громов подумал, что надо будет обязательно посмотреть какой-нибудь фильм с Томом Крузом, чтобы понаблюдать за его отчаянными потугами сохранить имидж полноценного героя-любовника. При росте 156 сантиметров это делать непросто. Кстати, Аркадий Сурин был всего на полсантиметра выше своего кумира. Плюс очень и очень отдаленное сходство с Томом Крузом. Почему-то это обстоятельство показалось Громову чрезвычайно важным. Ведь тридцатилетний Сурин находился не в том возрасте, чтобы фанатеть от придуманного идеала. В чем же тогда дело? Главное, конечно, одинаковые габариты Аркадия и Тома. Это во-первых. А во-вторых…
Дальше ничего путного в голову не приходило. Тем более что соседи Громова не закрывали рты ни на минуту, мешая ему сосредоточиться. Сплошное бу-бу-бу, перемежаемое бульканьем спиртного. Так коротали время полета двое приятелей, которых Громов не захотел разглядывать при их появлении и не имел ни малейшего желания видеть теперь. Не обращая внимания на окружающих, они пьяно обсуждали какие-то свои мутные коммерческие делишки. Вроде бы их недавно намеревался кинуть некто по фамилии Кукин, но они, не будь лохами, сами кинули Кукина, а заодно подставили его фирму налоговикам и теперь праздновали свою победу. Коммерсанты полагали, что они на славу потрудились и заслужили красивый отдых. Праздник как начался в аэропорту, так и продолжался до сих пор. Речь приятелей становилась все менее связной, а вокруг них сгущался запах перегара. Такая уж аура у них была, никуда от нее не деться.
Сузив ноздри, Громов принялся считать заклепки на серебристом крыле самолета. Это помогало сохранять спокойствие, но не очень. Чем сильнее пьянели коммерсанты, тем чаще Громов поглядывал на часы, мечтая поскорее приземлиться и остаться в одиночестве.
Примерно за сорок минут до посадки один из соседей благополучно отключился. Не успел Громов порадоваться тому, что бубнеж наконец прекратился, как ему пришлось пожалеть об этом. Бодрствующий коммерсант очень скоро заскучал и пожелал найти себе нового собеседника.
– Э, мужик, – окликнул он Громова и тронул его за плечо, – что ты как не родной? Присоединяйся. Отметим знакомство, биомать.
Громов неохотно обернулся. На первом плане обнаружилась четырехгранная бутылка виски с белой лошадью на чуточку расплывчатой этикетке. Бутылку держала громадная лапища с расстегнутым браслетом часов, свободно болтающимся на волосатом запястье. Фоном для этого нехитрого натюрморта служила щекастая физиономия, настолько пористая, что казалась изрядно попорченной мелкой дробью.
– Глотни, – предложила физиономия.
– Благодарю, – сухо сказал Громов. – Я не хочу пить.
– Так отдыхать же летим, биомать! – изумился пористый сосед. Иллюстрируя сказанное, он хлебнул прямо из бутылки, а потом опять сунул ее под нос Громову. – На, причастись. А то мрачный весь из себя, как будто на похороны летишь.
– А если и вправду на похороны?
– Тогда помянуть нужно покойничка по православному обычаю.
– Вот ты и помяни, – предложил Громов.
– Кого? – удивился коммерсант.
– А кого хочешь. Хотя бы дружка своего.
– Так он же живой!
– Вусмерть пьяный человек живым быть никак не может, – резонно возразил Громов, поворачиваясь к соседу спиной.
На этот раз тот не просто тронул Громова за плечо, а сжал его пальцами и хорошенько встряхнул:
– Слышь, мужик, ты не особо тут борзей. Я же с тобой по-хорошему, биомать. «Вхите хорсе» тебе предлагаю, от чистого сердца. А ты морду воротишь. На неприятности нарываешься?
Отвязаться от навязчивого попутчика имелось несколько способов, и Громов выбрал не самый жесткий, но зато наиболее оптимальный. Обернувшись, он поинтересовался:
– Послушай, тебя как зовут, дорогой товарищ?
– Вадик, – легко сознался сосед. И, недолго думая, добавил свою любимую присказку про биомать.
Громов приветливо улыбнулся:
– Приятных снов, Вадик Биомать.
Его большой палец коротко ткнул соседа под нижнюю челюсть, безошибочно найдя там нужную болевую точку. Грузное тело обмякло в кресле. Бутылка с подозрительной этикеткой упала на пол, проливая остатки не менее подозрительного напитка. В результате алкогольный запах над рядом кресел значительно усилился, так что вентиляторам предстояло немало потрудиться, чтобы выветрить его окончательно. Но зато полное беспамятство на ближайшие полчаса настырному Вадику было гарантировано. И разве не ради этого приятного состояния накачивался он всю дорогу?
С удовлетворением полюбовавшись угомонившимися попутчиками, которые по-братски уткнулись друг в друга носами, Громов опять уставился в иллюминатор и обнаружил, что знакомое выпуклое крыло окутано белесым туманом. Самолет начал снижение. Вскоре эту догадку подтвердило объявление, сделанное на двух языках. Голос стюардессы звучал из динамиков так интимно, словно в моменте посадки она находила что-то эротическое, а в предложении пристегнуть ремни заключался особый намек. В конце салона засветились табло, запрещающие курить, как будто до этих пор пассажиры самолета дымили напропалую.
