— Да у нас в бунгало сейчас лежит плантатор — свалила малярия, — сказал Джереми.
— Обычное дело, — подтвердил то ли Бойс, то ли Эдам. — Если это тебя настигает — лежишь там, где оно к тебе пришло, пьешь хинин. В этих случаях не отказывают никому.
— Именно так… А вы охотник, Джереми?
— Э-э-э, ну…
— Пятьсот долларов вам придется заплатить за право уложить слона или буйвола, но тигры — бесплатно. Зато придется нанимать охотников, носильщиков, и ведь ружья тоже нужны. Наше с вами жалованье не располагает, если только вы не решите стать китайским предпринимателем. Да, нужен ведь еще и охотничий костюмчик. Я бы сказал, что госпожа де Соза одета сегодня вот точно для охоты на тигра. Одних карманов штук десять, войдет уйма патронов, и эти очки, и шорты ниже колена — все вместе внушает уважение. А что это за материал — лучший брезент, не правда ли? Любой американец позавидует.
Когда над тобой издеваются, вот так посверкивая темными глазами и чуть наклоняя в твою сторону весь корпус, то это почему-то приятно. Тем более что я так и чувствовала: даже во время веселых рассказов о тиграх господин инспектор каждое мгновение держит меня в поле зрения — пусть и бокового.
— Мне казалось, что пора стать менее заметной, господин Робинс. Мои прежние костюмы вызывали какие-то нездоровые чувства.
— О, этот наряд бесспорно оздоровит все чувства… Он так решительно контрастирует с вашей женственностью. Но я бы подумал, что есть не столь радикальные способы стать менее заметной.
Плантаторы, так и не воспользовавшись шансом заговорить со мной напрямую, откланялись, их стулья утащили вмиг. Впрочем, весь бар был в движении — все общались со всеми, хлопали друг друга по спинам и улыбались. Нас покинул Джереми, подошли на минуту другие, обменялись репликами, двинулись дальше…
А над баром и толпой висела доска, на которой мелом были выведены имена — больше двух дюжин, список позора. Имена тех, кому в долг больше не наливают, пока они не рассчитаются по накопившимся счетам.
Доску плантаторы демонстративно старались не замечать.
Бедные ребята.
Я вздохнула и придвинулась к инспектору.
— Господин Робинс, как ни неприятно, но у меня в городе действительно есть дела. И если бы вы помогли бы мне с некоторыми подробностями… Я знаю, что дело того китайца, который исчез из отеля, забрали ваши секретные собратья. Но ведь наверняка первыми на месте события были ваши коллеги, то есть просто полиция.
— Вам повезло, госпожа де Соза — не коллеги, а лично я. Что касается секретных собратьев, то я вижу, что с таковыми в данный момент общается солдат вашей личной армии, так что у вас все получается очень грамотно.
Что такое? Я начала озираться и увидела, действительно, Тони — точнее, полковника Херберта, чья инвалидная коляска была придвинута к столику, за которым сидел джентльмен со странно раскрасневшимся лицом. Оба держали в пальцах стаканчики с чистым виски — что я вижу, всего лишь полдень! — и пытались перебить друг друга. Милая сердцу картина, два счастливых ветерана за беседой.
— А что это ваш секретный собрат… как бы сказать… — намекнула я.
— Таунсенд? Да то самое, что видите. Скажем так, серьезно подорванное на колониальной службе здоровье. Климат, знаете ли, и другие факторы. Ваш исчезнувший китаец оказался последней каплей для его карьеры. Замена этому джентльмену уже в городе. Мы называем эту замену — господин библиотекарь. А этот бедняга окончательно распался на части, иногда днями не выходит отсюда, из бара, у него там наверху всегда в распоряжении комната, чтобы отлежаться и прийти в себя. Так вот, тот китаец. Исчез из «Грейт истерн» на Ампанг-роуд, как же не помнить. И что вас интересует?
— Мелочи, господин Робинс. То, на что упал ваш тренированный взгляд. Я читала лишь отчет (тут я постаралась сохранить уверенное лицо). Он слишком короток.
— Ну, главный факт в нем есть. Деньги. Он так спешил, что оставил на секретере бумажник. С немалой суммой. Это необычно.
— То есть он выбежал на улицу без денег?
— И в одной рубашке. На заднюю улицу, чтобы быть точным. В лобби его ждал другой китаец, прямой, как палка. А потом пошел наверх. Вот от него-то…
— Один в чужом городе, без денег? Интересно. И что, вам трудно было найти здесь китайца из Китая, который остался без единого цента?
— Было легко. Сначала. Он пошел к католикам, к святому Джону на Букит Нанас. И жил там, в приюте, сзади школы, четыре дня. Так что насчет денег — все подтверждается. Карман его был точно пуст. А уж потом исчез и оттуда. До того, как мы на него вышли. Потому что за ним опять пришли. Если коротко, пришел тот же длинный китаец.
— А вот это интересно — какой, местный? Или…
— Это пусть уж ваш инвалид уточняет, за тем столиком. Потому что, по описаниям, то был совсем не здешний китаец. А у нас тут гости из Китая — большая редкость.
— Так, значит — святой Джон. То есть этот человек не просто христианин, а католик, как я… Что ж, у китайцев это не редкость. Вернемся в его комнату. Что ее хозяин там оставил?
— Собственно, все. Все оставил, что было. Конечно, нас вызвали только на следующее утро, и за это время… Тот, длинный китаец мог теоретически вынести все. Но ощущение такое, что вещи его не интересовали, следов обыска не было…
— Простите, господин Робинс. Вы сказали, что длинный поднимался к нему?
— Конечно. Дело, по описаниям портье, выглядело так. Подошел чужой китаец — а портье сам, надо сказать, кантонец — и на ломаном кантонском спросил, в каком номере живет господин… ах, как же его зовут, ну, неважно — это ведь был гость господина Таунсенда (тут Робинс кивнул в сторону краснолицего собутыльника Тони), у них, секретных людей, имена не имеют значения. Сегодня одно, завтра другое. Портье назвал номер — и, как положено, снял трубку, чтобы позвонить наверх, вашему китайцу, у них там в каждой комнате есть телефонная связь. Поднял глаза — а длинного у стойки уже нет. Можно предположить, что он быстро пошел наверх. Но недостаточно быстро.
— А по вашей оценке — то был друг или враг нашего постояльца?
— Строго говоря, неизвестно. Мог подняться, чтобы предупредить его о чем-то, а мог… Нет, если бы это был друг, то ваш китаец не повторил бы потом свой акт с исчезновением уже у католиков, как только тот же китаец там его настиг. Сейчас я вспомню: портье произнес в трубку дословно следующее: «к вам высокий человек из Китая». Но, кстати, еще неизвестно, как тот его понял. Потому что постоялец говорит на каком-то ином диалекте. Портье считает, что на шанхайском, но черт же их там разберет, в этом Китае. Но что-то он понял, и в ту же секунду…
— Итак, на следующее утро, когда постоялец не вернулся, вызвали вас, и вы нашли там…
— Очень скромный чемодан, минимум незаметной одежды на вешалках. Всякие пустяки, типа бритвы и прочего. Бумажник на секретере, как я уже сказал. Да, а ведь там был еще и обратный билет на лайнер в Гонконг и потом Шанхай, и паспорт, что немаловажно — он сейчас у коллеги (Робинс снова дернул головой в сторону Тони и его нового друга). Очков не было, но что тут странного — он в них все время ходил, они, значит, были на носу, в них и выбежал. Оружия или патронов — никаких. Бумаг — никаких. Хотя… чтобы быть точным, на этом секретере лежал томик стихов, чуть ли не Верленаили Рембо. На французском. Английским этот постоялец тоже не владел, забыл вам сказать. И единственное, что в комнате было не так — ручка. Отельная ручка на ковре. Пятнышко чернил у кончика пера.
— То есть он что-то все же схватил на бегу с секретера, очень быстро. Уронил ручку. Допустим, лист бумаги, на котором эта ручка лежала.
— Схватил что-то более важное, чем паспорт или деньги? Хм.
— Итак, человек в очках, брюках и рубашке, без денег, без документов, не говорящий по-английски или даже на таком китайском, чтобы был тут понятен, выскакивает чуть ли не из окна второго этажа на заднюю улицу… точнее, в джунгли, потому что я провела как-то раз ночь в «Грейт Истерн», и помню, что видела из заднего окна. Прямиком направляется в католический приют, и сидит там несколько дней, пока не исчезает и оттуда. Интересно. Сколько он тут провел времени до побега?
— По билету — сутки.
— Это что — он, значит, просто ориентировался, на бегу, по кресту на колокольне? Неплохо. А с отцом Эдвардом, главой братьев Ла Салль, он говорил на каком языке?
— А, вы его знаете? Ну, этим фактом отец Эдвард как раз поделился. Они говорили на французском. Но больше из него никаких подробностей вытянуть не удалось.
— Он выходил из приюта?
— Да, прогуливался каждый день. Так что город в окрестностях Букит Нанас, возможно, знал к моменту второго побега хорошо. На взгляд знал — ведь говорить там ему было не с кем. Ни английского, ни диалектов… Все равно что глухонемой.
