Прошёл час. Станки были в том же состоянии. Кюмметц кусал губы от злости.
— Господин директор, — сказал кто-то рядом, — быть может, помогут русские пленные?
Кюмметц круто обернулся. Рядом стоял заведующий канцелярией Кригер и указывал глазами на угол цеха, где трудилась группа пленных.
Пленные! Директор шумно перевёл дыхание. Пленные — это была хорошая мысль. Где тот русский механик, работу которого он наблюдал несколько дней назад? Ага, вот он.
— Эй, — крикнул Кригер. — Эй, ты, поди сюда!
Кныш оставил ящик, который вместе с товарищами передвигал в угол цеха, неторопливо приблизился. Кригер молча указал на бездействующий станок. Кныш вытер руки, подошёл к станку, стал его пробовать. Все прекратили работу, столпились вокруг. Закончив осмотр, пленный выпрямился.
— Ну? — нетерпеливо сказал Кюмметц.
— С утра займусь. Денька через два сделаю…
Директору перевели.
— Один станок? — вскричал он.
— Ну да, один.
Три станка — и на каждый по два дня работы! Завод недодаст огромное количество продукции. А это может иметь бог знает какие последствия.
— Исправить к утру, — сказал директор. — Все три — к утру, понял?
Кныш пожал плечами. Кюмметц приблизился к нему, взял за плечо. Все притихли.
— К утру!
Кныш качнул головой.
— К утру, — повторил Кюмметц. — Станки будут работать, или отправишься обратно в Аушвиц!
— Один я ничего не сделаю.
— Оставляй кого хочешь из своих. С завода не уйдёшь, пока не кончишь. Сделаешь — двое суток отдыха!
Кныш молчал. Казалось, он в нерешительности.
— Ладно, — сказал наконец он. — Попробую.
Кныш отобрал пятерых пленных. Все они отошли в сторону.
— Останутся эти, — сказал Кныш.
Кюмметц вызвал начальника лагерной охраны. Тот отказался оставить пленных на ночь в цехе. Тогда директор завода позвонил коменданту лагеря и все уладил. Трофим Кныш и его пятеро товарищей принялись за дело.
В одиннадцать часов вечера Кюмметц приехал на завод, прошёл в цех и убедился, что дела идут полным ходом. Кныш показал станок, работа над которым была почти закончена.
— Как видите, осталась самая малость. Ещё немного, и доведём до нормы.
Кюмметц удовлетворённо кивнул и дал Кнышу сигарету. Нет, это была поистине гениальная мысль — самому отправиться в Аушвиц, отобрать и привезти восточных рабочих!
Кюмметц вышел из цеха в отличном настроении. На глаза ему попался грузовик. Машина вне гаража в ночное время? Это был непорядок.
— Что вы здесь делаете? — строго спросил директор возившегося в моторе шофёра.
Водитель, молодой парень с повязкой на глазу, объяснил: он возил песок для литейной, закончил, собирался отправиться в гараж, но закапризничал двигатель. Вот — проверяет топливную систему.
— Все должно делаться своевременно. — Кюмметц досадливо дёрнул плечом. — Заканчивайте и убирайтесь отсюда!
— Хорошо, господин директор, — сказал шофёр. — Это больше не повторится.
Затем Кюмметц отправился домой.
Был первый час ночи, когда вдруг заработала заводская радиотрансляционная сеть. В цеховых репродукторах раздался голос диктора, объявлявшего воздушную тревогу.
К этому на заводе привыкли. Станки и моторы остановились. Рабочие ночной смены поспешили в убежище, расположенное на заводском дворе. Но у входа в подземелье им преградил путь заведующий канцелярией Кригер.
— Сюда нельзя, ремонтируется вентиляция. Задохнётесь, если полезете вниз. Идите за ворота, в общее убежище!
Толпа рабочих хлынула к проходной. Охрана завода уже имела распоряжение Кригера и распахнула ворота.
В эти же минуты шофёр грузовика Вилли закончил наконец возню с машиной, запустил мотор и тоже собирался выезжать со двора. Для него уже освобождали проезд.
Последними появились на заводском дворе шестеро лагерников. Их конвоировали два автоматчика. Люди, вышедшие из ярко освещённого цеха, двигались на ощупь.
— Выход там, — сказал Кныш, прислушиваясь.
И он повёл группу в сторону, откуда доносилось тарахтение мотора грузовика.
Постепенно глаза привыкли к темноте. Впереди обозначился задний борт машины. Люди засуетились. Конвоиры вдруг оказались в окружении лагерников. Больше во дворе никого не было видно. Кныш улучил момент, взмахнул зажатым в руке куском железа. Конвоир слабо вскрикнул и осел на подогнувшихся ногах. Другой солдат вскинул автомат, но тоже был оглушён и повалился на землю.
Пленные подхватили солдат, бросили в грузовик, влезли туда сами и распластались на дне кузова. Ударами кулака по кабине Кныш просигналил шофёру. Взревел мотор, и машина устремилась за ворота.
Четверть часа спустя над заводом взметнулось пламя, раздался грохот взрыва.
4
Старый Людвиг Мюссель, удалившийся от дел бакалейщика, сидел у окна своей комнаты, Мюсселя мучила подагра. Ноги его, обёрнутые пледом, покоились на низенькой скамеечке. Тупая, ноющая боль толчками поднималась от лодыжек к коленям. В таких случаях он старался чем-нибудь отвлечься. И он стал наблюдать за прохожими. Внимание его привлёк хорошо одетый человек. «Здоровяк», — с неприязнью подумал бакалейщик.
Человек удалялся. На пути его была группа деревьев, за которыми прятался одинокий домик. Дальше вновь начинался пустырь. Прохожий дошёл до них, скрылся под кронами вязов и лип.
Острая боль кольнула колени старика. Он глухо застонал, откинулся в кресле, закрыл глаза. Через минуту, когда стало легче, Мюссель вновь посмотрел на улицу. Прохожего не видно. Значит, сейчас появится — он уже должен быть за деревьями. Нет, что-то не показывается. Куда же он девался? Вошёл в дом? Странно.
— Хильда! — позвал бакалейщик.
Дверь в комнату отворилась. Вошла жена Мюсселя.
— Чего тебе?
— Подойди. Подойди к окну… Вон тот дом, он все ещё пустует?
— Уже год, ты же знаешь.
— А сейчас кто-то туда вошёл.
— Не может быть. Утром я шла мимо — на двери замок, окна закрыты ставнями.
— Вошёл, — повторил старик, упрямо дёрнув головой.
— Вечно тебе мерещится бог знает что. — Хильда, шаркая по полу стоптанными туфлями, удалилась.
Мюссель продолжал сидеть у окна. То и дело он поглядывал в сторону дома. Прошло с полчаса. Вдруг бакалейщик вытянул шею, удивлённо засопел. Из-за деревьев появился человек. Теперь он шёл назад.
— Тот самый, — прошептал старик, узнав прохожего. — Хильда!
Жена вошла. Мюссель пальцем указал на прохожего.
— Гляди. Возвращается, а?
— Ну так что?
— Дом-то нежилой!
Уступая упрямому мужу, старуха сменила туфли, надела плащ и вышла на улицу. Она дошла до дома, так заинтересовавшего бакалейщика, и вернулась обратно.
— Ну? — спросил старик.
Хильда выглядела удивлённой.
— Замок, — сказала она. — Замок на месте. И ставни заперты. Все, как прежде.
— Я говорил! — Мюссель разволновался. — Говорил, что тут нечисто. Надо в полицию!
— Но зачем, Людвиг?
— А вдруг — воры?
Он завозился в кресле, попытался встать.
— Хорошо, хорошо, я схожу, — поспешила сказать Хильда.
— Нет, ты не сможешь толком. Я сам!
И, несмотря на протесты жены, он с трудом поднялся на больные ноги, взял палку. Жена помогла ему надеть пальто, подала шляпу.
Через двадцать минут бакалейщик Мюссель сидел у полицейского инспектора и, стараясь не пропустить ни одной подробности, рассказывал о своих подозрениях.
Прохожий, о котором шла речь, был Карл Кригер.
5
— Час прошёл, за ним второй и третий, а Дитрих и Торп сидели друг против друга, почти не меняя позы: Торп на полу, прислонившись к стене, вытянув ноги и положив на колени связанные руки, Дитрих на низенькой скамейке у входа, поигрывая изящным «вальтером». У Дитриха побаливали концы лодыжек, на которые были надеты башмаки-протезы, и он время от времени потирал их свободной рукой.
Что касается Торпа, то он, казалось, отчаялся и покорился судьбе. Пленник не двигался, глаза его были полуприкрыты, лицо выражало усталость. На самом же деле он внимательно наблюдал за своим стражем. Мозг Торпа напряжённо работал, отыскивая путь к спасению. Мелькнула мысль — попытаться соблазнить деньгами сидящего перед ним человека. Но Торп отказался от этого намерения, как только заглянул в глаза Дитриха — ненавидящие, беспощадные…
Что же делать? Торп чуть пошевелил руками. Кисти стянуты крепко. Ноги — тоже. Но вязавший его человек, видимо, неопытен в этом ремесле. Ничем иным не объяснишь, что узел верёвки, связывавшей руки, сделан сверху. Торп прикинул: если как следует изогнуться, пожалуй, дотянешься до него зубами.
Торп решил попытаться…
Вскоре у пленника участилось дыхание, он захрипел и повалился на бок, ударившись головой об пол.
