— А он и сам точно не знает, — смеясь, ответил Девлин.
— Моя мать была американкой ирландского происхождения. В поисках своих исторических корней она вернулась в Коннахт в 1939 году. Но кроме меня никого здесь не нашла.
— А ваш отец?
— Отца я вообще не знал. Фамилия моей матери Кассен, и она исповедовала протестантство. Некоторые из Кассенов еще живут в Коннахте, они потомки бойцов Кромвеля. В этой части страны Кассены часто называют себя Паттерсонами; это неправильный перевод ирландского слова «кассен» — «тропа».
— Короче говоря, он сам не знает, кто он такой, — повторил Девлин.
— Ну, это как посмотреть, — улыбнулся Кассен. — После войны, в 1946 году, моя мать вернулась в Штаты. Через год она умерла от гриппа, и меня взял к себе единственный родственник, старый двоюродный дядя, у которого была ферма в канадской провинции Онтарио. Прекрасный человек и истовый католик. Под его влиянием и я стал католиком.
— Вот тут-то судьба и свела нас, — Девлин поднял свой бокал.
Фокс недоумевающе посмотрел на него. Кассен пояснил:
— Семинар, в который я был принят, назывался «День всех святых» и располагался в Рейн Лэндинге неподалеку от Бостона. А Лайам преподавал там английский.
— Да, проблем у меня с ним было предостаточно, — вспомнил Девлин. — Его ум острый как бритва. Каждый раз он выставлял меня дураком, когда я на лекциях неверно цитировал Элиота.
— Затем я — работал в двух общинах в Бостоне и позднее еще в одной в Нью-Йорке, — продолжал Кассен, — но не терял надежды однажды вернуться в Ирландию. В 1968 году я был наконец переведен в Белфаст, в церковь на Феллс-роуд.
— Которую уже через год сожгла дотла протестантская толпа, — вставил Девлин.
— Тогда я попытался спасти общину от распада и продолжил службу в спортивном зале одной из школ, — сказал Кассен.
Фокс взглянул на Девлина.
— В то время как вы носились по Белфасту и подбрасывали бревна в огонь?
— Милостивый Господь да простит мне это, — смиренно произнес Девлин. — Потому что сам себе я этого простить не могу.
Кассен поставил перед собой пустой бокал.
— Ну, а теперь я все-таки должен покинуть вас. Было приятно познакомиться с вами, капитан Фокс.
Он протянул руку. Фокс пожал ее, после чего Кассен встал и направился к двери террасы. За стеной сада вздымался монастырь Кассен прошел по газону, открыл калитку и скрылся.
— Удивительный человек, — заметил Фокс, когда Девлин закрыл дверь.
— Можно сказать и так. — Девлин обернулся. Улыбка исчезла с его лица. — Ну хорошо, Гарри. Фергюсон как всегда напускает много таинственности. Так что объясните, пожалуйста, внятно, в чем дело…
* * *
В хосписе царила полная тишина. Он был устроен совершенно не так, как обычная больница, и пациент здесь мог выбирать между одиночеством и близостью к соседу по палате. Над столом склонилась сиделка, и ночник был единственным источником света в коридоре. Она не слышала шагов Кассена, вдруг возникшего из темноты рядом с ней.
— Как себя чувствует Малоун?
— Без изменений, святой отец. У него лишь незначительные боли. С помощью лекарств нам удалось стабилизировать состояние.
— Он в ясном уме?
— Периодически.
— Я пойду к нему.
Кровать Дэни Малоуна, отделенная от других шкафами и книжными полками, стояла наискосок к окну, за которым виднелись деревня и черное ночное небо над ней. Свет ночника резкими линиями теней очерчивал лик умирающего, еще нестарого, лет сорока мужчины с преждевременно поседевшими волосами и лицом, под которым ясно угадывались очертания черепа. На туго натянутой коже буквально читались следы страданий, переносимых этим человеком из-за рака — той самой болезни, которая медленно, но верно переносила его из этой жизни в иную.
Когда Кассен присел рядом, Малоун открыл глаза. В его взгляде, поначалу совершенно пустом, понемногу просыпалось сознание.
— Я уж было подумал, что вы больше не придете, святой отец!..
— Но ведь я же обещал. Пришлось, правда, принять стаканчик перед сном у Лайама Девлина, поэтому припоздал.
— Один перед сном — это полезно, святой отец. Лайам ведь был настоящим борцом за наше дело. Никто больше него не сделал для Ирландии.
— А вы, Дэни? — Кассен пересел на край кровати. — Ведь никого во всем Движении не было смелее вас.
— Но скольких людей я при этом убил. И зачем? Однажды Дэниел О'Коннел сказал в своей речи, что свобода Ирландии вещь праведная, но не стоящая даже и одной человеческой жизни. Тогда я был молодым и оспаривал это. Теперь же, на смертном одре, мне кажется, я понимаю, что он имел в виду.
Он скривился от боли и посмотрел на Кассена.
— Не могли бы мы поговорить об этом, святой отец? Мне кажется, так мне легче будет собраться с мыслями.
— Хорошо, но только недолго, вам необходимо поспать, — улыбнувшись, согласился Кассен. — Умение служить есть одна из важнейших добродетелей священника, Дэни.
Малоун попытался улыбнуться.
— Да, конечно. Так на чем мы остановились? Ах, я рассказывал вам о подготовке серии взрывов в центральной Англии и в Лондоне в 1972 году.
— Вы говорили, что газеты дали вам кличку «Лиса», — напомнил Кассен, — из-за того, что вам, казалось, ничто не могло помешать беспрепятственно появляться то в Англии, то в Ирландии. Арестованы были все, кроме вас. Как же это получилось?
— Все очень просто, святой отец. Самый страшный бич нашей страны — предательство, а второй — головотяпство самой ИРА. Люди, головы которых напичканы революционной идеологией, могут произносить великолепные речи, но очень часто им недостает разумного подхода к тому, что они делают. Поэтому я предпочитал держаться профессионалов.
— Профессионалов?
— Да, да, тех самых, которых вы бы назвали преступными элементами. Например, в 70-е годы не было ни одной конспиративной квартиры ИРА, которая рано или поздно не появлялась бы в списках Скотланд-Ярда. Именно из-за этого аресты были неминуемы.
— А что же вы?
— Уголовники, когда они в бегах или когда полиция напрочь обкладывает их, нуждаются в том, чтобы «лечь на дно». Потому-то есть места, где можно спрятаться, дорогие, но действительно надежные места. Есть, например, в Гэлвее, к югу от Глазго, в Шотландии, незаметная ферма, которая принадлежит братьям Мангоу. Правда, оба они порядочные сволочи.
Боли вдруг усилились, и Малоун начал судорожно хватать ртом воздух.
— Я позову сестру, — участливо сказал Кассен.
Но больной схватил его за край сутаны.
— Оставьте это. Хватит с меня обезболивающих. У сестер добрые намерения, но с меня довольно. Давайте лучше еще поговорим, святой отец.
— Ну, будь по-вашему, — согласился Кассен.
Малоун лег, закрыл и вновь открыл глаза.
— Во всяком случае, оба они — Гектор и Ангус Мангоу — исключительное дерьмо.
* * *
Девлин беспокойно прохаживался по комнате.
— Вы мне верите? — спросил Фокс.
— Все выглядит логично и многое объясняет, — ответил Девлин. — Скажем так: я в принципе принимаю такую версию.
— И что же мы теперь предпримем?
— Мы?! — Девлин гневно сверкнул глазами. — Какая наглость! Вы что, Гарри, не помните, что, когда я в последний раз работал для Фергюсона, он подставил меня? Навешал лапши на уши и попользовался.
— Это было в прошлый раз, Девлин. Теперь совсем другое дело.
— Какая мудрая мысль! И что мне с ней делать?
В этот момент в дверь террасы тихо постучали. Девлин открыл ящик письменного стола, вынул старомодный маузер с грушеобразным эсэсовским глушителем и снял его с предохранителя. Кивнул Фоксу и отодвинул занавеску. За окном стояли Макгинесс и Мерфи.
— О, Господи! — простонал Девлин.
Он открыл дверь и впустил смеющегося Макгинесса.
— Господь да благословит всех присутствующих, — шутливо поздоровался он и, обратившись к Мерфи, сказал: — Не спускай глаз со стеклянной двери, Майкл, — а сам, подойдя к камину, протянул к огню замерзшие руки. — По ночам еще довольно прохладно.
— Чего тебе надо? — недовольно спросил Девлин.
— Капитан обрисовал тебе ситуацию?
— Да.
— И что ты думаешь по этому поводу?
— Ничего, — отрезал Девлин. — И в особенности о том, что касается вашей организации.
— Целью терроризма является распространение террора, — так говорил Майкл Коллинз, — так же резко ответил Макгинесс. — Я борюсь за свою страну, Лайам, и использую при этом все средства, имеющиеся в моем распоряжении. На войне как на войне. — Он явно обозлился. — Я не обязан оправдываться.
— Может быть, и мне будет позволено высказаться? — не сдержался Фокс. — Если мы принимаем факт существования Качулейна, то речь идет не о том, кто с кем воюет, а о том, что он бессмысленно продлевает трагедию прошедших тринадцати лет.
