Доклад старшего лейтенанта Мамедалиева был довольно краток:
— Григорий Петрович Павлов, второй штурман танкера «Муром», который позавчера пришел из Ленинграда. Встречался со старыми друзьями в городе, потом в ресторане присоединился к морякам с танкера. Вместе с ними вернулся на корабль. В этот вечер почти не пил — удерживал разгулявшихся друзей. Его корабельная характеристика отличная: общественник, из военных моряков, был на фронте, имеет ранения и награды.
— Да, капитан, — задумчиво проговорил Страхов, — пожалуй, ваш объект оказался не тем, за кого вы его принимали. Но на всякий случай продолжайте наблюдение за ним.
— Товарищ майор, кто же мог подумать: одет модно, даже кричаще, во всем заграничном, колесит по городу с Маневичем, разговаривает с ним довольно оживленно, делает непонятные остановки…
— Да вы не оправдывайтесь, Тимофеев, ошибка понятная. Только вот вдумайтесь сами — станет ли шпион одеваться броско, в заграничный костюм?
— Н-нет, пожалуй.
— Не станет. И после двухчасовой поездки по всему городу давать шоферу яд не станет.
— Другими словами, под подозрением остается только этот, клиент Степана, собеседник Гришина.
— Да.
— Я тоже так думаю, товарищ майор, — заметил старший лейтенант Мамедалиев. — До этого клиента Маневич стоял около полутора часов, до этого пятнадцать минут возил двух офицеров с крейсера, еще раньше стоял: у рынка, привез трех человек с забухтенной стороны и обедал… Товарищ майор! Обедал в столовой!
— И что?
— Может быть, там? Правда, за ним следили, и ничего подозрительного не произошло, за столиком он сидел один, но…
— Хорошо, проверьте столовую…
Начальник Дома флота офицер Гришин принял Страхова в своем кабинете.
— Чем могу служить?
— Я прошу оказать нам маленькую помощь справочного порядка.
— С удовольствием. Слушаю вас.
— Вчера в ресторане вы разговаривали с неким пожилым солидным человеком, который сидел за крайним отдельным столиком у окна. Разговор был короткий, припоминаете? Кто был этот человек?
— Родлинский, фотограф. Он ведет у нас в Доме кружок фотолюбителей.
— Вы его хорошо знаете?
— Только по работе, по кружку… Иногда случайно сталкиваемся вне Дома флота. Отличный фотограф и преподаватель.
— Благодарю. Не буду вас задерживать.
— Всего хорошего. В случае чего я к вашим услугам.
У двери Страхов обернулся.
— Скажите, а почему вы не спросили, зачем мне понадобился этот человек — Родлинский?
— Не маленький, понимаю, — широко улыбнулся Гришин. — Сам когда-то был в разведке и знаю, что вопросы в таких случаях неуместны.
— В разведке? — Страхов задумался. — В какой?
— В войсковой, на фронте. До этого — в морской пехоте.
Страхов быстро подошел к столу, подвинул кресло и сел.
— Значит, в разведке… Скажите, какие сведения мог бы получить руководитель любого кружка в нашем Доме флота?
— Смотря для чего.
— Вы понимаете — и как член партии, и как офицер, и как бывший разведчик, что все, о чем мы говорим, должно остаться в тайне?
— Да.
— Предположим, Родлинский враг. Какие сведения может он собрать, работая в Доме офицеров флота?
Гришин побледнел.
— Черт возьми, действительно, может, — отрывисто проговорил он.
— Какие?..
Устроиться в Доме офицеров флота Родлинскому помог случай. Вернее, не случай: Родлинский терпеливо поджидал именно такой удачный момент.
Начальник политотдела, вернувшись из Москвы, жестоко раскритиковал работников Дома за отсутствие инициативы и выдумки. Действительно, в Доме занимались только несколько групп самодеятельности и кружок художественной вышивки для жен офицеров. Говоря о неиспользованных формах работы, политработник упомянул и о выставке снимков фотолюбителей, которую он видел в одном из столичных клубов.
— Великолепные снимки есть. Просто великолепные. А ведь и у нас многие этим увлекаются. Уверен, снимают, что попало. Нужно помочь фотолюбителям, да и разъяснить лишний раз, что снимать можно, а что не следует.
Гришин старательно записал предложения начальника и приступил к их реализации.
Что Родлинский был одним из лучших в городе фотографов, знали все, проходившие мимо витрины его ателье. Великолепно выполненные портреты и этюды (цветные и черно-белые) привлекали внимание и вызывали зависть многих фотографов. Его пригласили, он поотказывался для виду, ссылаясь на годы и фининспектора, который-де не снизит налога, а времени на «дело» останется меньше, и согласился.
Довольно скоро кружок Родлинского стал одним из популярных в Доме. Работы фотолюбителей получали премии на выставках, публиковались в газетах и журналах. В кружке работало много офицеров, Родлинский без особого труда «привязал» их к кораблям: помогли неосторожные разговоры — в своей среде моряки иногда теряли сдержанность, а к Родлинскому привыкли. Уже через год Родлинский мог точно сказать, когда какой военный корабль уходит в море и на какой срок. Достаточно было заглянуть в журнал посещаемости или просто спросить, почему нет такого-то. Больше того, фотограф свел знакомство с другими руководителями кружков, делал им снимки, снабжал проявителем и бумагой, а исподволь, жалуясь на нерегулярность занятий, узнавал все, что его интересовало. Подозрений ни у кого не возникало. Личное дело фотографа формально проверили и успокоились.
Все эти мысли промелькнули в голове Гришина, когда он обдумывал возможности фотографа получать сведения шпионского характера.
Гришин взял папиросу и, нервничая, изложил все это своему необычному посетителю.
Вечером Страхов анализировал у себя в кабинете события последних двух дней.
…Вскрытие показало, что Маневич за час до катастрофы был отравлен. Маневича убрал фотограф. Это ясно, так как никто другой за час до катастрофы отравить его не мог. Следовательно, Родлинский узнал, что дело о сейсмостанции не прекращено. Откуда? Нужно выяснить. Возможно, что руководит группой он. Доказательства — неоднократные и бесцельные поездки на такси, последняя поездка от ресторана до переулка — пять минут ходу, смысла ехать нет ни ему, ни Маневичу, дальше — работа в Доме флота, дальше — знакомство с Веселовым из редакции многотиражной газеты.
Фотограф живет в городе давно. Маневич тоже старожил. Солдатов — коренной житель этих мест. Следовательно, они были на «консервации» и активизировались лишь недавно.
Следовательно… — Страхов подошел к окну, — группа активизировалась не случайно, во главе ее стал новый руководитель… А значит, появляется еще одно «следовательно». Родлинского нужно оставить на свободе под строжайшим наблюдением, пока он не приведет к последнему звену цепи. Все же действия Родлинского необходимо незаметно парировать.
Юрочка уезжает в командировку
Утро редактора многотиражки Морзавода началось, как обычно. Два десятка корреспонденции ожидали его красного карандаша, в стороне лежала недописанная статья о фрезеровщиках, телефоны трезвонили, как пожарники на учебном выезде, а у стола стояли сотрудники и пытались обговорить свои темы. Редактор передавал им заметки, коротко бросая: «На завтра», «Надо уточнить», «Вежливо отказать», а сам записывал беседу с директором завода для очередного номера. Зазвонил городской телефон. Юрочка снял трубку.
— Редакция.
— Говорят из горкома. Попросите, пожалуйста, редактора.
Юрочка сделал серьезное лицо и шепнул:
— Из горкома!
Редактор взял трубку городского телефона.
— Да, хорошо, хорошо, сейчас буду.
— Вызывают, — с некоторым беспокойством руководителя, знающего, что у него не все в порядке, сказал он.
В приемной секретаря горкома редактор почти не задержался. Секретарь без предисловий сказал:
— Дело вот в чем: мы просим вас срочно послать литсотрудника Веселова в длительную командировку, примерно на месяц.
— Но у нас не бывает командировок, — растерянно ответил редактор.
— Горком рекомендует вам осветить опыт работы завода имени Кирова. С этим заданием и поедет Веселов. Согласны?
— Конечно, мысль интересная. А средства?
— Договоритесь с дирекцией. В случае чего позвоните мне.
— Понятно.
— Ну а теперь, раз уж мы с вами встретились, рассказывайте, как идут у вас дела…
…Вечером радостно оживленный Юрочка прибежал к Родлинскому.
— Аркадий Владиславович, в командировку еду!
— Что?
— Еду, еду в командировку, пришел попрощаться.
— Куда?
— Оказывается, в нашей многотиражке командировки есть! И представьте, меня послали! Говорят, снимать нужно будет. Голубчик, Аркадий Владиславович, дайте мне один из ваших объективов — эльмаровский, который я брал. Он же подходит к «Зоркому».
