Изба, в которой жил Будник со своим глухонемым внуком, стояла на краю села. Сразу за ней начинался лес. Когда-то здесь, в этой избе, жила, видимо, большая и дружная семья. Война разбросала ее в разные стороны: кто ушел на фронт, кто погиб на дорогах отступления под бомбами и пулями фашистских самолетов, кто осел где-то в других, далеких отсюда местах. В избе, на стенах, остались семейные фотографии в рамках. Будник не раз останавливался возле них и, дымя трубкой, пристально рассматривал снимки двух молодых парней в красноармейской форме, старика и старухи с тремя маленькими детьми, большой портрет девушки с веселым, чуть насмешливым взглядом. Фашисты не уничтожили фотографии, только в некоторых местах проткнули их штыками.
Рядом, в золотистого цвета рамке, под стеклом, висела грамота, выданная в 1940 году колхознику Петру Ивановичу Антипину за отличную организацию работы в сельской избе-лаборатории. Петр Антипин уже давно ушел из дому, в самом начале войны; его домашние, эвакуируясь, забыли или не успели снять эту грамоту. Так она и осталась висеть как напоминание о том, что здесь жил мирной жизнью и трудился простой колхозник Антипин, любивший родную землю и выращивавший на ней богатые урожаи.
Где теперь находится Петр Антипин — Будник не знал. Да это его, собственно, мало интересовало. Свои дела и свои заботы были у старика. Поглядев на грамоту, он обычно еле заметно пожимал плечами и отходил в сторону. Несмотря на свою внешнюю суровость и нелюдимость, Будник всегда приветливо встречал всех, кто заходил в его невзрачную, темную избу. В особенности радушно встречал он солдат из расположенных невдалеке или проходивших мимо частей, если им случалось остановиться на короткий отдых. Будник никому не отказывал ни в кружке воды, ни в горстке махорки, ни в починке обуви. Делал все это он правда, молча, на вопросы отвечал односложно, будто нехотя, но молчание старика никого не смущало и не удивляло.
Из дома Кирилл Егорович отлучался редко, только когда ему требовалось собрать хворосту, шишек или поискать каких-нибудь лекарственных трав. Эти травки он настаивал в баночках и бутылочках и поил настойкой внука, надеясь, что она поможет вылечить мальчика от хвори и слабости. Уходя в лес, старик очень скоро возвращался обратно. Обычно же целыми днями то сапожничал вместе с внуком, то варил какую-нибудь похлебку, а то просто сидел на пороге хаты, дымя трубкой, и безмолвно глядел куда-то вдаль.
В тот день, когда в кустах у реки появился немецкий парашютист, старик рано утром вместе с внуком, когда вся деревня еще спала, ушел в лес. Через некоторое время он вернулся, опустошил мешок с шишками и хворостом, уложил внука, которому нездоровилось, и снова отправился в лес. В этот раз он и заметил парашютиста у реки, на поимку которого проводил отряд, посланный полковником Родиным. Старик возвратился домой усталый, взволнованный. Он долго не мог успокоиться, о всем случившемся поделился с соседями, бесцельно топтался в избе, часто выходил из нее и, выбив трубку, снова возвращался к себе. Прошло несколько часов, пока, наконец, Будник успокоился и занялся своими обычными домашними делами.
Нина Строева в Черенцах не была ни разу. Впервые увидела она это большое село. В нем было немало обгорелых, полуразвалившихся изб, снесенных воздушной волной сараев и палисадников, огромных ям — воронок от бомб, наполненных дождевой водой и грязью и поросших по краям чахлой травой. Война опалила этот кусочек земли своим огнем, горячим и смертоносным вихрем пронеслась из конца в конец и оставила после себя опустошение, смерть.
Но смерть, явившаяся сюда в облике гитлеровского солдата со свастикой, не могла задушить жизнь. Сразу же, как только на родную землю ступила нога советского воина-освободителя, жизнь началась сызнова. Нина с радостью отмечала про себя, что вот здесь, у этой избы, возятся ребятишки, возле другой женщина красит в голубой цвет рамы окон, а немного подальше два старика обтесывают бревна, готовя сруб для нового дома… Кончится война, и село станет краше прежнего. Его построят заново те, кто сейчас воюет, кто идет вперед и вперед, чтобы потом победителем вернуться в родной дом.
Уже больше часа Нина была в селе. Она побеседовала с несколькими женщинами, с двумя словоохотливыми старичками и одним инвалидом, вернувшимся с фронта без ноги. Возле ее мотоцикла собрались ребятишки, и она с удовольствием объясняла им устройство этой машины.
Будник находился дома, когда Нина постучала к нему. Он открыл дверь, не выразил удивления, увидев на пороге молодую девушку в форме лейтенанта. Старик молча пропустил ее в избу и захлопнул дверь.
В комнате было полутемно: небольшое окно закрывал вместо стекла лист фанеры. Старый покосившийся стол, накрытый куском мятой газеты, небольшой шкафчик, скамейка, два табурета — вот все нехитрое убранство комнаты, которое увидела Нина, когда через минуту ее глаза привыкли к полутьме. От печки к стене тянулась широкая ситцевая занавеска.
— Садитесь, барышня… Извиняюсь, товарищ, — сказал Будник, указывая на скамейку. — Это вас я давеча в штабе видел?
— Да, меня, — коротко ответила Нина.
Она совсем забыла об этом обстоятельстве.
— Такая молодая, а на войне, — вздохнул старик. — Вам кого надо или отдохнуть зашли?
— Интересуюсь, сколько в селе ребятишек есть. — Нина старалась придать своему голосу как можно больше естественности. — Сколько сирот, сколько школьников…
— Дело хорошее. Помощь какую хотите дать?
— Да. Школу новую надо бы строить.
— Школу? А немец опять ее не разбомбит?
— Будем надеяться, что не разбомбит. А у вас дети есть?
— Внук у меня. Большой уже, да только глухонемой и хворает.
— А где он?
— Спит. — Будник кивнул в сторону занавески. — Все беды на него валятся.
— А что случилось? — спросила Нина.
— Вообще-то он слабый, тощий. Глухонемой с рождения. А нынче пчелы его страсть как искусали, вспух весь, пришлось настойкой смазать да завязать. К тому же полез на дерево и свалился. Ногу повредил.
— Если заболел, лечить надо, — сказала Нина.
— Да где уж, вылежится.
— Недалеко санбат стоит. Наши доктора помогут.
— Спасибо. Я и сам, по-простому, по-деревенскому хворь выгоняю.
Нина встала и протянула руку к занавеске, чтобы отдернуть ее, но старик с неожиданной для его грузной фигуры легкостью метнулся вперед и встал между занавеской и Ниной.
— Зачем вам, барышня, глядеть на хворого? Приятного мало.
Говорил Будник спокойно, медленно, даже равнодушно, но все же в его голосе Нина уловила нотки нетерпения и тревоги.
— Может быть, я могу чем-нибудь помочь ему? — сказала Строева, стараясь угадать причину упорства старика. По ее лицу пробежала тень то ли недоумения, то ли беспокойства. Будник, видимо, заметил это и глухо проговорил:
— Ну, а уж коли хотите, извольте. Только не разбудите. Измаялся он.
Старик сам отодвинул занавеску и посторонился, чтобы пропустить девушку. Нина быстро прошла вперед. В углу валялась груда тряпья. В темноте трудно было разглядеть лежащего человека. Строева подошла ближе, хотела было попросить Будника посветить ей, но потом передумала и сняла с пояса маленький карманный фонарик.
Тревожное предчувствие какой-то опасности стеснило сердце. Девушке захотелось поскорее уйти из этой избы, которая сейчас показалась ей еще темнее, еще неприютнее. Она зажгла фонарик и наклонилась к вороху тряпья.
Но тут произошло почти неожиданное. Будник оттолкнул девушку и с яростью схватил ее за руки. Нина вскрикнула и рванулась, пытаясь достать пистолет, висевший у нее на поясе в кобуре. Но Будник крепко держал ее, сжимая кисти до боли в суставах. Резким движением он перехватил обе кисти в свою левую руку, а правой — большой, жилистой, с длинными грязными ногтями — потянулся к горлу девушки. Будник хрипло выкрикнул какое-то слово, похожее на «цирк».
Впоследствии Нина вспоминала, как удивило ее это слово. Почему он крикнул тогда «цирк»? Зачем? Что это означало? Но в те секунды смертельной опасности эта мысль только мгновенно промелькнула в ее голове, раздумывать было некогда.
Слабая и хрупкая на вид, Нина была сильной и гибкой. Почувствовав, как пальцы Будника сжимают горло и становится трудно дышать, она запрокинула голову, коленом ударила старика в живот и громко крикнула неизвестно кому:
— На помощь!
Будник охнул, на мгновение выпустил девушку из своих рук, но тут же снова набросился на нее. Он был сильнее, значительно сильнее. Нина сопротивляться уже не могла. Но вдруг дверь избы стремительно распахнулась, так, что щеколда пронзительно звякнула, и на пороге появился капитан Кленов. Вслед за ним в избу вошли младший лейтенант Семушкин, старшина Орехов и ефрейтор Артыбаев. Орехов ткнул дулом автомата в спину Будника, и старик отпустил Строеву. А Семушкин шагнул к нему с таким злым видом, что тот невольно попятился.
