— Нужно похоронить, — просто сказал им лейтенант с рукой на перевязи. — Негоже нам в эшелоне труп везти.
— Оставьте, захороним, не впервой, — вздохнув, ответил мужчина.
— Да… мне такое не приходилось… спасибо, большое спасибо, капитан, — пожав руку Макушеву, искренне благодарил его Вербицкий, когда все закончилось и эшелон застучал колесами на запад. Он пригласил друзей в штабной вагон, где накрыт стол.
Арефьев пригубил стопку водки и дремал, плотно поужинав картошкой с тушенкой. Макушев и Вербицкий долго сидели и говорили, пока не прикончили почти литровую бутыль. Дорога была дальняя, на душе стало спокойнее, отчего не выпить мужикам.
— Ой, девонька, пропала ты. Тот долговязый на тебя глаз положил. Вчерась вот так же мимо проезжал и зырил через окно, а потом Вальку, докторшу из санбата, к нему уволокли, а назад она уж не вернулась. Замучил, гад, видно, до смерти. Когда ее потащили, она и кричала, что лучше смерть принять. Ты-то будь умней, Ольга, мужики, оне все одинаковы, что наши, что немцы. Дай ему, гаду, да забудь про то, жизнь-то она дороже…
— У меня еще не было мужчины… пусть уже и не будет…
Ольга сделала шаг в сторону из колонны.
— Ты чё, дуреха, может, мне показалось про ентого офицера! — схватила ее за руку тетка. — Может, пронесет еще. Ишь ты, шустрая какая…
Ольга шла в колонне второй день, она не могла понять, что происходит. Вернее, она понимала, что, выходя из окружения, их отряд нарвался на немцев и почти все погибли, но она осталась жива, и ее схватили фашисты. Она видела в колонне еще многих из ее роты, кажется, даже комроты уцелел, лейтенант Афанасьев. Надо его найти, может, он что-то ей объяснит. Столько солдат, наших солдат и командиров в бедственном положении. Еще вчера они с оружием в руках клялись остановить врага даже ценой своей жизни, сегодня бредут вот такими колоннами на запад. Что происходит? Нас вот так легко победили фашисты?
Ольга стала искать глазами лейтенанта Афанасьева. Он шел, сильно хромая, где-то впереди, она заметила его, когда колонна спускалась с холма. Оторвавшись от приставшей к ней тетки из какого-то банно-прачечного подразделения, она стала пробиваться вперед. Она уже видела впереди светлый затылок лейтенанта, но колонна резко замедлила движение и почти остановилась.
Колонну начали разворачивать и загонять в огороженный столбами с колючей проволокой кусок земли. Никаких сооружений, кроме вышек с пулеметами, не было, палящее июльское солнце, от которого негде укрыться, было безжалостным. Выбитая в тонкую пыль земля висела в воздухе над толпой, иссушая рот и горло. Очень хотелось пить, но воды не давали уже несколько часов.
Было очень тесно, даже сесть на землю удалось не сразу. Она опять потеряла из виду ротного, но искать его в этом аду не было сил. На какое-то время она забылась, привалившись спиной к чьей-то спине, и очнулась от гортанных криков немецких солдат, поднимавших пленных с земли и теснивших их в одну сторону лагеря. Потом началась фильтрация, это слово она услышала и поняла из немецких разговоров.
Она неплохо знала немецкий еще со школы, позже в Ленинградском мединституте, в котором она успела отучиться два курса, была хороший педагог, немка по национальности Анна Функ. По вечерам, возвращаясь домой, они общались на немецком, оказалось, жили рядом. Ольга в доме в Поварском переулке, а Анна — в Дмитровском.
Немецкие офицеры в черной форме СС сидели за столом, и мимо них проходили пленные. Они через переводчицу, насколько успела ее разглядеть Ольга, русскую женщину, задавали некоторым пленным вопросы и определяли кого куда.
Все произошло очень быстро. Она попала в ту часть пленных, которых, построив, вывели из лагеря и стали грузить в грузовики, тут она нашла своего ротного и уже не отходила от лейтенанта. Афанасьев не смог ей ответить, что их ждет, но с ним ей было не так жутко и страшно. Ольга видела много крови, она видела страшные раны и смерть солдат, но то, что устроили эсэсовцы, было выше ее сил. Она потеряла сознание, когда в упор из пулеметов расстреливали тех, кого привезли к оврагу в грузовиках.
Очнулась в машине рядом с той немецкой переводчицей и офицером СС, которого видела впервые, он заговорил с ней по-русски, сказал, что ей больше ничего не угрожает. Он назвал свое имя — Пауль, и Ольга ответила ему, она назвала свое имя. Потом она долго пыталась разобраться в себе, почему она так поступила. Она просто потеряла себя, она сдалась врагу… Она замкнулась в себе и приготовилась к худшему.
Но ничего плохого с ней действительно не произошло ни в этот страшный, ни в последующие дни. Ее привезли в санаторий люфтваффе, где после медицинского осмотра поселили в отдельную комнату. Она могла гулять в прекрасном сосновом бору, окружавшем санаторий, не выходя за периметр, охраняемый солдатами СС. Офицер, который ее сюда привез, оказался большим начальником, ему здесь все подчинялись беспрекословно. Он часто навещал ее, справляясь о ее самочувствии, и не более того. Вел при встречах себя вежливо и предупредительно. Потом он предложил ей заняться немецким языком, Ольга скрывала свои знания и потому согласилась. Ольга не доверяла ему, но в душе ее само по себе возникло уважение к этому человеку. Он не только не причинял ей беспокойств, но и старался оградить от них. Она слышала его разговор с одним из офицеров. Тот пытался с ней познакомиться на прогулке и нагло флиртовать. Пауль строго отчитал его и предупредил, что, если он сделает что-либо подобное еще раз, ему придется сменить место службы. Больше этот белобрысый лейтенант с наглыми глазами не подходил к ней вообще, даже обходил ее при встрече на аллеях.
Так прошел месяц, она ничего не знала о том, что происходит там, на Родине; здесь, в Тильзите, в Восточной Пруссии, даже отголосков войны не было слышно. Офицеры летчики, отдыхавшие в санатории, были отделены от нее, и услышать их разговоры она не могла, а больше о войне никто не говорил, как будто войны и не было. Как-то Пауль приехал чем-то расстроенный и предложил ей прогуляться. Они долго молча шли по аллее санаторского парка, пока он не заговорил. Было видно, что он волновался. Он предложил Ольге стать управляющей его домом в поместье — здесь, недалеко, в Лосиной долине. Он дал ей слово чести офицера, что не будет домогаться ее. Еще он сказал, что оставаться здесь она больше не может.
Ольга согласилась сразу, она понимала, что даже ему, высокому начальнику, нужно как-то объяснять ее пребывание здесь столь длительное время. Пауль был очень доволен ее согласием, он предложил отметить это событие и в тот же день увез ее с собой в Тильзит. Они гуляли по улицам и паркам этого красивого городка, и вечером Ольга призналась Паулю, что этот город ей чем-то напоминает Ленинград и ей было очень приятно вот так спокойно погулять с ним по улицам. Пауль просто расцвел от удовольствия, а Ольга поняла, что он безумно в нее влюблен и она может управлять этим человеком. Его отношение еще больше укрепило доверие к нему.
Он привез ее в свой дом, представил прислуге как хозяйку и уединился, ни разу после ужина не вышел в холл, где она читала у камина. Теперь два-три раза в неделю они выезжали вместе в город. Посещали магазины, иногда ходили в театр. Пауль оформил ей документы на имя немки из Литвы, она стала Ольгой Штиль. Как-то они выезжали в Польшу в небольшой городок на бывшей границе с Пруссией, и ей показалось, что она видела пьяного ротного Афанасьева в немецкой форме. Она прошла мимо под руку с Паулем. Впрочем, видимо, это ей только показалось, этого не могло быть. Ольга выбросила странный случай из головы.
Штурмбаннфюрер СС Пауль Штольц был ведущим специалистом отдела «Аненербе» по важнейшему направлению, контролируемому самим Генрихом Гиммлером, — программе «Лебенсборн», что в переводе означало «Источник жизни». В основе данной программы лежали идеи, изложенные Адольфом Гитлером в его знаменитой книге «Моя борьба», — воссоздание чистой арийской расы. С этой целью по всему Третьему рейху отбирались молодые женщины, обладающие чисто арийским происхождением, имеющие чисто арийские черты внешности, крепкое здоровье и сохранившие девственность. Их священным долгом и обязанностью становилось рождение детей от истинных арийцев — офицерского состава СС. Дети, появившиеся на свет по программе «Лебенсборн», становились достоянием нации и рейха. Их взращивание и воспитание находилось под неустанной опекой специалистов «Аненербе» и служб СС.
Пауль Штольц, тщательно изучив в свое время известную работу основателя «Аненербе» Германа Вирта «Происхождение человечества», пришел к выводу о том, что истинно арийское нордическое происхождение подтверждается не столько родословной того или иного индивида, сколько его внешними, антропологическими в том числе, данными и признаками. Основными он считал цвет глаз — серый, голубой, зеленый, цвет волос — светлый, русый, цвет кожи — белый, важным — высокий рост и атлетическое телосложение. Этим, по его глубокому убеждению, высшая арийская раса коренным образом отличалась от всех иных рас «человекообразных», как он обозначал всех имеющих иной цвет кожи людей. В этом он не отличался от своих учителей, однако, столкнувшись в реальной работе с трудностями подбора материала, а именно: большого дефицита немок, несущих необходимые расовые качества, он пришел к выводу о необходимости привлечения к воссозданию чистой арийской расы женщин славянской крови, обладающих всеми признаками нордического происхождения.
