— Дороти явно увлекается, — изрекает Грейс, однако ветер воет с такой силой, что ее почти не слышно.
— Безумства она любит, особенно если за них не надо платить, — ровным голосом говорит Сеймур.
Больше за все время никто не сказал ни слова. Всего лишь две реплики, которых Дороти не слышит, но, кажется, угадывает, потому что скорость возрастает, словно Дороти не терпится во что бы то ни стало растормошить эти два бесстрастно восседающих существа и заставить их вскрикнуть: «Довольно!»
Лодка то поднимается, то зарывается в огромные борозды из черной воды и белой пены, корпус ее угрожающе сотрясается, брызги свирепо хлещут по пластмассовому колпаку, хищно разинутые пасти волн время от времени заглатывают лодку, и кажется, что мы сейчас отправимся на дно, однако крикнуть «довольно!» никто не решается.
Машина мистера Сеймура, на которой мы приехали в порт, ждет нас возле склада. Сеймур садится за руль и, заметив, что я готовлюсь сесть рядом с ним, предлагает:
— Садитесь сзади, Майкл. Вы же знаете, что рядом с водителем место смертника. Давайте-ка лучше предоставим его нашей милой Дороти.
Дороти, все еще красная от возбуждения, вызванного морской прогулкой, охотно садится спереди. Сеймур так резко нажимает на газ и включает сцепление, что «плимут» буквально прыгает с места и уже летит на третьей скорости по разбитому асфальту, с буграми на переездах и бетонных мостах. Дорога то устрашающе сужается, то делает крутые повороты; перед нами то и дело вырастают гигантские грузовики, однако все это не мешает водителю гнать машину все быстрей и быстрей. Он проносится на волосок от транспортных чудовищ, не обращая внимания на плохую видимость, стремительно мчится вперед, резко сворачивает то вправо, то влево, словно играя в прятки со смертью; машина, того и гляди, слетит с проезжей части и врежется в гору ржавеющего на обочине металла.
Наконец мы выезжаем на более широкую пригородную дорогу, и тут Сеймур переходит на предельную скорость. Наш «плимут» делает сто шестьдесят километров в час, чудом не сталкивается с выезжающими из проулков грузовиками, сшибает шест с красным фонарем перед ремонтирующимся участком дороги и едва не опрокидывается, преодолевая образовавшуюся в асфальте яму.
Мы несемся как ошалелые по пригородам безо всякой цели, вероятно, только для того, чтобы почувствовать, какому риску он нас подвергает. Все так же стремительно машина выходит на Ньюхаун.
— А вы что-то побледнели, моя милая, — смотрит Сеймур на Дороти, резким торможением приколов машину к тротуару. — Должно быть, это реакция на чистый морской воздух…
— Не думайте, что я боюсь больше, чем вы, Уильям, — устало бросает дама в розовом. — Для меня главное — не оказаться обезображенной.
— Именно от этого я и хотел вас застраховать, — любезно поясняет Сеймур. — Случись авария при той скорости, с какой я гнал машину, вам бы ни за что не уцелеть.
И тут происходит нечто сверхъестественное. В разговор вступает Грейс.
— Раз уж вы оба такие смельчаки, то мне кажется, что мы могли бы заглянуть в одну из этих дыр, — замечает она, очевидно имея в виду матросские бары. — Говорят, там не столько пьют, сколько бьют.
— Басни, — презрительно бросает Сеймур. И, обращаясь ко мне, спрашивает: — Что вы на это скажете, Майкл? Виски, я полагаю, везде одинаково. И потом, сегодня нам сам бог велел подчиняться женским прихотям.
В районе Ньюхауна нижние и подвальные этажи старых домов вдоль канала сплошь отданы под кабаки. Лишь изредка тут попадаются лавчонки, где за небольшую плату тебе могут вытатуировать на руке, на спине либо на груди китайского дракона, морскую сирену ли голую женщину. Все здешние кабаки разнятся лишь цветом неоновых вывесок, поэтому мы заходим в первый попавшийся.
Быть может, этот бар работает по какому-то своему расписанию или просто-напросто дела его слишком плохи, потому что в полутемном помещении почти пусто. У стойки на высоких стульчиках скучают три унылые проститутки, а в одном углу за столиком, заставленным пивными кружками, сидят четыре матроса. Заведеньице, прямо скажем, не ахти, но раз уж мы вошли, что делать — направляемся в другой угол.
Хозяин заведения, выступающий в роли старого морского волка, если судить по его матросской тельняшке, тут же подбегает к нам с заискивающим «что вам угодно?». Грейс и Дороти нерешительно переглядываются, так как женщины никогда со всей определенностью не могут сказать, чего им угодно, однако Сеймур мигом решает процедурный вопрос:
— Бутылку «Балантайн» и содовой.
— Целую бутылку? Вас сегодня просто не узнать, Уильям! — замечает дама в розовом.
— В принципе, я ненавижу пьянство, — поясняет Сеймур, обращаясь не столько к Дороти, сколько ко мне. — Но порой мне хочется надраться до положения риз, чтобы возненавидеть его еще больше.
Проходит несколько минут, и на столе появляется бутылка виски, содовая и ведерко со льдом. И для подтверждения своих слов наш собутыльник, по традиции плеснув дамам и мне понемножку, наливает свой бокал чуть не до краев.
— Ваше здоровье, Дороти, — произносит он. И, отпив глоток, добавляет: — Все же невероятно, что при вашей жизни, полной риска, вы до сих пор не застраховались.
— Единственное, что мне хотелось бы застраховать, так это молодость, — замечает дама в розовом и тоже поднимает бокал. — Но поскольку это невозможно… и молодость безвозвратно уходит, на все остальное мне наплевать, поверьте, Уильям!
Сеймур хочет что-то сказать в ответ, но в этот миг заведение наполняется оглушительным воем твиста. Два здоровяка из компании напротив подходят к музыкальному автомату и опять заряжают его монетами — значит, утихнет не скоро. Покончив с выработкой музыкальной программы, верзилы лениво проходят мимо стойки. Со стульчика слезает увядшая красотка и пытается увлечь одного из матросов в танец, но тот молча отстраняет своей лапищей угодливо улыбающееся лицо. Двое продолжают путь в нашу сторону, останавливаются и жестами дают понять, что им хочется потанцевать с Дороти и Грейс. Но так как никто не обращает на них внимания, они бесцеремонно хватают дам за руки с явным намерением увести их силой.
— Майкл, избавьте меня, ради бога, от этого грубияна, — произносит Дороти с чувством досады.
Расстояние между мною и упомянутым грубияном едва ли больше метра, поэтому я встаю и без особых усилий резким движением отталкиваю лапу матроса. Для него это не было неожиданностью, и его левый кулак мгновенно устремляется к моему лицу, однако, успев отстраниться, я тут же наношу противнику довольно точный удар в живот. Вес у меня, между прочим, восемьдесят килограммов без одежды, а удар мой образует, полагаю, не менее шестидесяти, поэтому я не удивляюсь, что грубиян, скорчившись вдвое, летит кувырком.
Другой верзила оставляет Грейс и, не дав мне отдышаться, занимает место первого. И он тоже получает свое — бутылку виски в физиономию, которую я посылаю точно в цель. Ослепленный струей алкоголя и заливающей глаза кровью, матрос, пошатываясь, отходит к соседнему столику и, опершись на него, погружается в то смутное состояние между жесткой болью и обмороком, какое мне самому не раз приходилось испытывать. Во всяком случае, он пока в счет не идет. А вот остальные двое из той же компании уже спешат на помощь своим пострадавшим дружкам. Один из них хватает по пути пивную бутылку, ударом об угол стола отбивает ее нижнюю часть и с этим устрашающим оружием идет на меня. Опершись спиной о стену, я с голыми руками жду двух устремившихся ко мне верзил. Часть моего сознания выбирает в качестве оборонительного средства ближайший стул, другая же часть с бесстрастием стороннего наблюдателя оценивает обстановку. Сидящие у стойки проститутки следят за происходящим почти со спортивным азартом, словно за ходом матча. Хозяин заведения побежал позвать кого-нибудь, хотя помощь все равно придет слишком поздно. Сеймур все так же спокойно сидит на своем месте, как будто вокруг ничего особенного не происходит. На лице Грейс тоже всего лишь безучастное внимание. И только Дороти, если судить по ее расстроенному виду, вероятно, сочувствует мне и с тревогой глядит, чем же все это кончится.
А чем кончится, угадать нетрудно, поскольку я вижу, как матрос, выставив вперед бутылку-трезубец, медленно идет на меня, следя за каждым моим движением. Этот наглый тип совсем недавно, может быть вчера, участвовал в другой подобной потасовке, потому что у него большая ссадина под бровью и явно подбитый кроваво-красный глаз. Более безобидным от этого он не кажется. Напротив. Однако в данный момент меня тревожит не столько он, сколько поведение его дружка. Тот выхватил из кармана какой-то предмет, щелкающий у него в руке, — знакомый сухой щелчок издает пружина, выбрасывающая вперед узкое лезвие ножа. Верзила владеет ножом с профессиональной сноровкой. Локоть у него прижат, большой палец покоится на обушке лезвия.
