– Я не могла знать, в каком номере он остановился, – возразила Инна.
– Вы могли увидеть нас, когда мы туда поднимались. Или проходили по коридору.
– Понятно. Значит, моя откровенность сыграла со мной злую шутку. Вы начали подозревать еще и меня. Спасибо. Теперь вообще замолчу и не скажу больше ни слова.
– Наоборот. Сейчас вас вызовут на допрос к комиссару Морено, с которым беседует ваш муж. Если хотите, я дам вам один совет. Постарайтесь не вспоминать о своей молодости и своем замужестве. Они все равно ничего не поймут. Даже с помощью переводчика. Лучше четко и внимательно отвечайте на их вопросы. Они не знают о вашей совместной встрече. И не нужно, чтобы знали. Иначе эта история сразу попадет в газеты. Представляете, какая травма для семьи погибшего. Да и вам будет сложно вернуться в Москву с такой репутацией.
– Об этом не беспокойтесь, – отмахнулась Инна, – репутации делаются при помощи больших денег. Можно купить сразу несколько журналистов, и они напишут, что мы просто ангелы. И заставят всех в это поверить.
– Вам не говорили, что в свои двадцать восемь вы уже законченный циник и мизантроп?
– А вы думаете, что я могла быть иной? – спросила Инна. – Это с моим опытом выживания? Солицын говорит, что в природе обычно выживают только те виды, которые умеют приспосабливаться. Очевидно, я из такого вида. Это нашей Алисе Владимировне было легко. Она дочь известного профессора, мать у нее была депутатом горсовета. Она росла вместе с двумя братьями на всем готовом. В молодом возрасте вышла замуж за хорошего парня, а когда ей что-то не понравилось, она взяла дочку и просто уехала к своей матери.
– Откуда вы все это знаете?
– Сплетни составляют самую важную часть нашей московской тусовки, – усмехнулась Инна. – И, конечно, ей легко было сидеть и корчить из себя недотрогу. Хотя понимаю, что она комплексовала еще и из-за своего возраста. Но у меня не может быть никаких комплексов. Я должна держаться за Солицына, каким бы он ни был. Мне просто некуда уезжать. Мать у меня живет в таком доме под Архангельском, что вы там свою собаку держать не будете. А мой отец и брат уходят в море на промысел. Куда я поеду, если у меня начнут проявляться собственные амбиции? Я идеальная жена для любого мужа. Готовая стерпеть любое оскорбление, любую блажь, любую выходку своего благоверного. Я ведь сознательно шла на эту жизнь. Или так, или иначе. Или устраивайся как можешь, или проявляй свою гордость и подыхай от голода на улице. У меня есть подруга, с которой мы работали вместе в театре уборщицами. Очень хорошая девушка, ей уже тридцать. Не самая красивая, но добрая и отзывчивая. Можете себе представить, она до сих пор не вышла замуж. Встречается с каким-то парнем, он, кажется, работает в рекламной компании. Зарабатывает гроши. У них нет ни квартиры, ни машины, ничего нет. Она мне говорит, что иногда видит сны, как входит в магазины и покупает все, что ей хочется. Не смотрит на цену и покупает. Она себе этого позволить не может, а я могу. Поэтому я буду держаться за своего мужа изо всех сил. И соглашусь на любую свингерскую встречу, на любое свинство, лишь бы ему понравиться и быть рядом с ним. Вот такая у меня философия.
– Страшная философия.
– Зато очень практичная и реальная. Если у меня родится девочка, я постараюсь воспитать ее именно в таком духе. Плюнь на все эти сказки про любовь, романтику, волшебство. Когда подыхаешь с голоду и не можешь купить себе пару новых колготок, то об этом сразу забываешь. Надеюсь, что моей дочери не придется нуждаться и она выйдет замуж по любви. Но только за обеспеченного человека. За очень обеспеченного человека. Пусть он будет уродом, импотентом, извращенцем, кем угодно. Если у него хватило мозгов заработать миллион долларов, значит, он уже умный и вполне состоявшийся человек. А все остальное только глупые сказки.
– Вы так откровенны, что я даже начинаю пугаться.
– А зачем мне вас бояться? Вы и так уже знаете то, что другие люди не должны знать. И я уже устала бояться. После того, как муж вернул меня Золотареву, пусть даже на некоторое время, я поняла, что ничего святого в моей жизни не осталось. Ничего. Живи как можешь, устраивайся как можно лучше. И не обращай внимания ни на окружающих, ни на их мораль. Это только мешает. Я думаю, мы все такие. Просто Алиса еще не смогла понять всей этой правды. Но теперь и она поймет.
– Как вы думаете, кто мог ударить Петра Золотарева? Кто из вашей группы?
– Не знаю. Не хочу даже гадать. Но это была не я. Может, я бы его задушила, но не стала бы бить лампой. Слишком легко и просто.
– А ваш муж? Он мог убить своего компаньона?
– Вы задаете мне такой вопрос, прекрасно сознавая, что я не могу на него искренне ответить. Конечно, не мог. Неужели вы полагаете, что хоть одна женщина в моем положении может дать иной ответ?
– А если искренне? И не в вашем положении? Вы сказали, что устали бояться.
– Мог. Разумеется, мог. Особенно после того, как Золотарев над ним так поиздевался. По полной программе. Подставил Алису, которая сидела с каменным выражением лица, как прокурор на судилище. И заставил меня лечь с ним в постель. Не понимаю, как он все это вытерпел. Даже если он был до этого «заслуженным свингером» республики.
– А сама Алиса могла нанести этот удар?
– Безусловно. Нужно было видеть, как она на все реагировала. Я бы ему не позавидовала. После такой встречи он должен был опасаться своей супруги каждую секунду жизни.
– Ясно. Спасибо вам за вашу искренность. И за ваше доверие.
– Остался еще один подозреваемый, – неожиданно произнесла Инна, – и мне кажется, что вы напрасно обходите молчанием эту фигуру?
– Кого?
– Его дочь. У нее всегда были проблемы с отцом. Она всегда была на стороне своей матери. Такая же недоступная и отстраненная, как и Алиса. Если Лиза узнала о том, что произошло, она вполне могла выйти из себя. Знаете, у таких особ бывают внезапные вспышки гнева. Я однажды видела, как Лиза разозлилась. Сотрудники ГАИ потребовали, чтобы она сняла темную пленку со своего автомобиля. И вы знаете, что она сделала? Взяла монтировку и разбила стекло. Кажется, это называется подпресс или нечто в этом роде. Просто разбила вдребезги. Вот такой сложный характер. Я понимаю, как это невозможно звучит, но в последние два дня здесь произошло много невероятного. Проверьте заодно и эту версию, господин эксперт.
Дронго поднялся.
– Я все проверю, – твердо пообещал он. – Остался еще пятый член вашей группы. Зять покойного. Надеюсь, он ничего не ломал и не разбивал? И у него не столь сложный характер?
– Он наивный мальчик в свои тридцать лет, – усмехнулась Инна, – мне иногда кажется, что он младше меня на целую вечность. Может, сказывается мой опыт выживания. У этого мальчика его не было.
– До свидания, – сказал Дронго, – извините, что я заставил вас вспомнить некоторые печальные моменты вашей жизни.
– Ничего, – улыбнулась она, поднимаясь со стула, – иногда это даже полезно. Чтобы помнить о пройденной дистанции и не совершать новых ошибок.
Он вышел из номера и увидел направлявшегося к нему Гарригеса. У того был мрачный вид, очевидно, их расследование зашло в тупик.
– Что-то не так? – поинтересовался Дронго. С Гарригесом они говорили по-английски. Так им было легче понимать друг друга.
– Все не так, и все против вас, – откровенно признался Гарригес. – Никто не понимает, почему Золотарев пошел ночевать в другой номер, почему вы, чужой человек, сняли ему эту комнату. Почему он не вернулся в свои апартаменты. Никто из них не понимает его поведения.
– Вы уже допросили всех?
– Почти всех. Жену, дочь, зятя. Сейчас допрашиваем его компаньона, потом будем беседовать с его женой. Больше никого не осталось. И боюсь, что все факты против вас, сеньор Дронго. А ваша специализация на преступниках в глазах нашего комиссара выглядит не смягчающим, а скорее отягчающим фактором не в вашу пользу.
– И все говорят, что ничего не понимают? – весело спросил Дронго.
– Представьте себе, – кивнул Гарригес, – комиссар даже решил поинтересоваться, не встречался ли раньше сеньор Золотарев с мужчинами…
– Он женатый человек, – напомнил Дронго.
– Есть много бисексуалов. Сейчас это модно. А в нашей стране разрешены однополые браки, и двое мужчин вполне могут снять одноместный номер. Вы меня понимаете?
– Спасибо за подсказку. Только я снимал номер совсем не для этого. Я знаю ваши законы, сеньор Гарригес, но уверяю вас, что до сих пор сохраняю традиционную сексуальную ориентацию и надеюсь не менять ее в будущем. Если вы считаете, что мы отправились туда из-за внезапно вспыхнувшей «страсти», то уверяю вас, что это самая последняя версия, которую вы можете рассматривать в качестве возможной гипотезы.
– Тогда зачем вы сняли ему номер? – не выдержал Гарригес. – Для чего? И заплатили своей кредитной карточкой, номер которой остался в главном компьютере отеля. Золотарев был очень состоятельным человеком, миллионером. Зачем вы должны были платить свои двести евро за этот номер?
