Заметив, что у витрины мелькнула импозантная фигура Мери Ламур, я тихо обращаюсь к Тони:
— Только что на тебе задержала взгляд Мери Ламур.
— Не говори глупостей, — машет рукой Тони. — Такие, как мы с тобой, ее не интересуют.
— Почему? Мы что, уроды?
— Нужна ей твоя красота! Не красота ее заботит, а совсем другое.
— А ведь, должен тебе заметить, баба она не плохая… Хотя и тяжеловата.
Тони, против обыкновения, воздерживается от оценок.
— Ты не пробовал счастья с нею? — настаиваю я на затронутой теме.
— Я не сошел с ума. Мне, браток, жизнь еще не надоела.
С того момента, как разговор коснулся Мери, Тони заметно понизил голос, хоть его уже основательно развезло, и то и дело косится на стол, за которым сидят Ворон и Уж.
— Что ты хочешь этим сказать? — недоумеваю я.
— Хочу сказать, что если ты вздумаешь приволокнуться за Мери и об этом пронюхает Димов, то тебя и французская полиция не спасет.
Мимо нас проходит пожилой гарсон с пустым подносом, и Тони рукой преграждает ему дорогу.
— Ворон, вы еще выпьете по одной?
— Можно, при условии, что ты угостишь, — хмуро отвечает тот.
— Два мартини и два бокала вина! — приказывает Тони кельнеру. Затем он облокачивается на стол и смотрит на меня помутневшими глазами.
— Ты меня, браток, не охмуряй: толкуешь о Мери, а сам за другой бегаешь.
— Ничего подобного.
— Скажи еще кому-нибудь об этом. Во всяком случае, вкус у тебя неплохой: дочка у старика что надо…
— Что от них толку — одна обуза.
— Насчет обузы ты прав. Хлопот с ними не оберешься. Как это у тебя получается, что ты все с Кралевым схлестываешься, милый человек?
— При чем тут Кралев?
— То есть как при чем? При том же, что и ты. Он тоже волочится за Лидой. Дважды уже приглашал ее на ужин…
— Потише, — говорю я. — Младенов…
Младенов и в самом деле входит в сопровождении Кралева и Димова. Все трое устраиваются за угловым столом, где обычно сидят гости хозяина. Если принять во внимание, что у входа колотит по автомату Милко, Центр в полном составе.
— Центр в полном составе, — замечаю я.
— Восемь человек нас… Ничего, скоро останется семь, — бормочет Тони, расчесывая волосы желтыми от табака пальцами. — Хотя семь плохое число.
— Кто вылетит? Я, что ли?
— А кто же еще?.. И не по моей вине, разумеется.
— Не прикидывайся ягненком, ты тоже помог основательно. «Только сегодня выложил шестьдесят франков по счету», — напоминаю реплику, которую он бросил в тот вечер.
— Что мне велели, то я и сказал, — объясняет Тони. — Ты на моем месте поступил бы точно так же.
Подходит кельнер с переполненным подносом и, оставив два мартини, идет дальше.
— Ты с самого начала прицепился ко мне как репей, — припоминаю я с безучастным видом. — Все твои излияния были не чем иным, как дурацкими уловками.
— Говорил то, что было велено, — повторяет Тони. — И если ты попался на удочку, не моя вина.
— Почему это я попался?
— Потому что попался!
Тони выливает остатки из рюмки себе в рот, закуривает сигарету и усмехается своей мокрой усмешкой:
— Ты пишешь про ловкачей, и, может случиться, сам со временем станешь ловкачом, однако еще не стал. Когда кто-нибудь прилипнет к тебе и начнет болтать против начальства да угрожать, что вернется обратно, что тебе остается? Ясно, одно из трех: либо согласиться с ним, либо молчать, либо пойти и доложить. Верно, ты не согласился, потому что не предатель, но и докладывать не пошел. А должен был это сделать, будь ты ловкач. И тогда бы ты прошел проверку.
— Зато ты настоящий ловкач, — замечаю я, отпивая из рюмки. — Если бы я доложил, знаешь, чем бы все это кончилось? Кралев постарался бы тебя настрополить, чтоб ты все отрицал и доказывал, будто говорил я сам, а теперь приписываю тебе. Так что во всех трех случаях меня ждало одно и то же, потому что Кралев заранее решил мою судьбу.
Я нарочно дважды повторяю имя Кралева, чтоб заметить реакцию Тони. Но никакой реакции нет. Тони уже изрядно выпил и утратил способность отрицать свою связь с Кралевым. Если, спохватившись, он все же отрицает, то совсем другое:
— Чудак ты человек, ну зачем ему заранее решать твою судьбу? Кому ты стал поперек дороги?
— Никому, разумеется. Я мелкая сошка. Но поскольку они имеют зуб против Младенова, а я считаюсь его человеком, все шишки сыплются на меня.
— Не принимай близко к сердцу, — успокаивает меня Тони. — Парень ты башковитый. Без дела не останешься. Только вот двух маток сосать тебе не придется.
— А вы что? Уж не одной ли маткой довольствуетесь? Все вы…
— Ш-ш-ш! — прерывает меня Тони, поднеся к губам пожелтевший палец. — Слово — серебро, молчание — золото! Соси хоть десять маток, только умеючи… Ничего, время есть, научишься…
— Ты, я вижу, опять накачался… — равнодушно замечает подсаживающийся к столу Милко, устав, вероятно, колотить по лотерейному барабану.
— С горя, браток… Страдаю, опять останемся без редактора.
Милко не реагирует. Он ищет глазами кельнера и, обнаружив его, делает заказ, молча показывая пальцем на рюмку Тони. Милко, как видно, тоже в курсе дела. Похоже, что все в курсе, кроме меня.
— Возьмете еще по одной? — спрашивает молчальник, когда гарсон приносит ему рюмку мартини.
— Почему по одной? Нам по одной мало, — с готовностью отвечает Тони. — Заказывай бутылку, хватит забавляться рюмками.
— Тебе только бутылки недостает, — бормочет Милко.
И приказывает кельнеру:
— Еще две того же самого.
Мне, однако, не суждено воспользоваться угощением. В глубине поднимается из-за стола Младенов и, неуклюже пробираясь между столиками, направляется к нам.
— Эмиль, ты отвезешь меня домой?
Поднимаюсь и иду за ним. Предстоящий разговор мне уже известен. Поэтому меня даже несколько удивляет, когда бай Марин, едва тронулась машина, принимается совсем за другую тему:
— Скажи, ты в своем уме? Зачем тебе понадобилось дразнить Лиду?
— Как это дразнить?
— Не так одета, в таких, мол, нарядах одни потаскухи появляются… Что, по-твоему, Эмиль, у меня денег куры не клюют, да?
— Погоди, бай Марин, я ей говорил не про деньги, а про то, что надо иметь приличный вид. Она может одеваться еще дешевле и выглядеть прилично.
— И я ей говорил то же самое. Купи, говорю, себе платьице в уцененных товарах, как делают скромные женщины. Так нет, Мери Ламур послушалась и накупила этих страшил. А теперь, извольте радоваться, давай денег на новые туалеты. Можно подумать, что я лопатой их загребаю, эти деньги.
— Кое-кто и лопатой загребает, — вставляю я. — Взять хотя бы Димова.
— Знаю, сколько он получает, Димов. Тоже не бог весть как процветает, особенно допустив к карману такую мотовку, как эта Мери.
Младенов замолкает и окидывает меня беглым взглядом.
— Не гони. Нам спешить некуда. Хочется поговорить с тобой и о другом…
Значит, приближаемся к главной теме. Я и так еду совсем не быстро, потому что в эти часы на бульварах такое скопище машин, что, если бы и захотел, не сможешь прибавить скорость. Но дело в том, что от Центра до Рю де Прованс слишком близко, чтоб заводить разговор о серьезных вещах.
— Уже два-три раза эта пара заводила речь о тебе. Я все стараюсь оттянуть, но они не унимаются: требуют твоего увольнения. Трогать его, говорят, мы больше не будем, может жить спокойно, только пускай убирается с глаз. Мы не нуждаемся в надзирателях.
— Хорошо, бай Марин. Если надо, я уйду.
Младенов бросает на меня оторопелый взгляд, его очень удивило, что я так вот, сразу, отступил. Я всматриваюсь вперед, стараясь протиснуться между старым «ситроеном» и огромным блестящим «бьюиком».
— Я, конечно, тебя не оставлю. Сделаю все, что можно. Кое-где я позондировал почву и должен тебе сказать, что дела не так уж плохи. Можешь устроиться и в «Свободной Европе», и в других местах — была бы охота. Наши эмигранты, к сожалению, в большинстве тупицы изрядные, а тут нужны подготовленные ребята, вроде тебя.
— Обо мне не беспокойся, — говорю я, чтоб несколько охладить его. — Как-нибудь сам справлюсь.
Младенов снова испытующе смотрит на меня, но как раз в этот момент я пробираюсь между двумя машинами, и мне некогда разговаривать и глядеть по сторонам. Чтоб избежать столкновения, «ситроен» немного отодвигается влево, что позволяет мне обогнать «бьюика», покрыв его позором и тучей синего бензинового дыма.
— Эмиль, ты не должен на меня сердиться, а если сердишься, то несправедливо. Учти, я реагировал предельно остро, но эти вещи зависят не только от меня.
Круто повернув, я выкатываю на Рю де Прованс. Теперь другая забота — где найти местечко для моего «ягуара» среди длинного ряда стоящих впритык машин. Пока мы медленно ползем вдоль цепочки застывших у тротуара машин, одна из них выбирается из ряда и уезжает. «Ягуару» тут слишком тесно, однако после нескольких манипуляций мне все же удается пристать к тротуару.
