— «Распалась связь времен», — вспомнил Дронго знаменитую фразу, — раньше это были красивые слова, а сейчас сама жизнь. Тогда, в девяносто первом, убивали друг друга по всей территории бывшего Советского Союза. Горбачев заботился о том, как уцелеть, а другие думали о том, как его свалить. И по пьянке развалили нашу страну в Беловежской пуще.
— Я не уверен, что по пьянке, — поправил его майор Ахмедов, — там были такие умные люди, как Гайдар, Шахрай, Бурбулис. Они знали, что предлагали.
— Если бы больше не погиб ни один человек, то и тогда вина за сто тысяч убитых таджиков лежит на этих людях, — горько сказал Дронго, — они обязаны были подумать и об этих жертвах. И о Грузии, где погибло столько людей. Они должны были думать и об Абхазии, где сосед убивал соседа, и о трагедии Карабаха, в котором начались широкомасштабные военные действия сразу после развала Союза. А резня в Приднестровье? Иногда я думаю, что они им должны сниться по ночам все убитые. Но они не чувствуют своей вины, и поэтому спят спокойно.
— Многие полагают, что такова логика истории, — заметил Ахмедов, — и воля народов, населявших нашу страну.
— Только не говорите мне про народы, — отмахнулся Дронго, — семьдесят процентов населения хотели сохранения Союза. Будем считать, что все они поддались на агитацию властей. Но как тогда объяснить, что три лидера крупнейших республик, подписавших этот позорный договор, ушли со своих постов ненавидимыми и проклинаемыми народами? Двух из трех не переизбрали, а третьего, больного и немощного, избрали, но он не смог доработать до конца срока. Разве это не логика истории? Хватит про Таджикистан. У меня всегда болит сердце, когда я вспоминаю тысячи убитых в бывшей моей стране… Значит, муж Ольги принимал участие в боевых действиях?
— Да, — сказал Аббасов, — он сражался на стороне «вовчиков». Там были тогда «юрчики» и «вовчики».
— Я знаю, — перебил его Дронго. — Они приехали сюда несколько лет назад? У него остались враги?
— Наверно, — кивнул Раис, — он нам рассказывал, как однажды в горячке боя задушил врага голыми руками. Вот я и вспомнил эту историю.
— Надеюсь, что муж Рабиевой не поднимался с вами в горы? — ядовито осведомился Ахмедов.
— Нет, не поднимался. Он привез Ольгу прямо к автобусу.
— Вы говорили, что приезжал и муж Кирсановой? Верно?
— Бывший муж, — уточнил Аббасов, — верно. Но только они в городе остались и с нами в горы не пошли.
— У меня однажды был случай, — вспомнил Дронго, — сказались последствия таджикской войны. Потерпевшая случайно узнала своего насильника, он понял это и решил с ней расправиться. Но там был конкретный повод, а здесь, похоже, убийца действует по установленному ритуалу, убивает одного человека раз в год. Может, нам подождать еще шесть лет? — невесело пошутил он. — Последний оставшийся в живых и будет убийцей.
— Нам не дадут шести лет, — напомнил Ахмедов, — и шести дней тоже не дадут. Я не смогу объяснить руководству, куда делся убийца в закрытом здании, которое охраняли сотрудники полиции. Боюсь, что начальство меня не поймет.
— Убийца еще здесь, — убежденно сказал Вейдеманис, — это не святой дух, чтобы его никто не видел. Нужно проверить и остальных людей, находящихся в школе.
— Это я уже поручил нашим людям, — вздохнул Ахмедов.
Он посмотрел на Дронго, словно ожидая от того последнего вопроса к Аббасову. И тот спросил:
— Вы знали Керимова много лет. Как вы думаете, почему он поднялся на третий этаж, вместо того чтобы спуститься на первый? Что могло произойти? Что могло заставить его изменить решение?
— Не знаю. Но отступать — не в его характере. Может, он узнал что-то про убийцу. Он пошел на риск, чтобы найти убийцу. Он был гордый, самолюбивый и сильный.
— Похоже, убийца действовал внезапно, — сказал Дронго, — иначе Керимов не дал бы ему шанса. Он вам ничего не говорил перед смертью?
— Нет, ничего. Он вообще был обижен на меня, считал, что я зря пригласил вас из Москвы. Он хотел сам найти убийцу, я это чувствовал. Поэтому он отказывался от любой помощи.
— Понятно. Спасибо. Позовите Ольгу Рабиеву, — попросил Дронго.
— Хорошо, — Аббасов поднялся, чтобы выйти, потом повернулся к сидящим:
— У нас отняли мобильные телефоны, чтобы мы никому не звонили. Может, нам разрешат теперь позвонить? Предупредить родных и близких.
— Я думаю, вам вернут ваши телефоны, — громко сказал Дронго, взглянув на Ахмедова. — А вы как думаете, майор?
Ахмедов встал и, подойдя к дверям, крикнул в коридор:
— Курбанов, верните всем мобильные телефоны. Пусть предупредят родных, что задерживаются.
— Спасибо, — поблагодарил его Аббасов, выходя из комнаты.
Ахмедов вернулся к своему столу. Тяжело опустился на учительское место.
— Разговоры, — сказал он недовольно, — одни разговоры. Думаете, так вы что-нибудь найдете?
— Мы пытаемся установить истину, майор, — строго ответил Дронго, — и найти виновного. Если вы знаете другой способ поиска, то я вас не задерживаю.
— Ладно, извините, — буркнул Ахмедов.
Дверь открылась, и в класс вошла Ольга Рабиева.
В этой располневшей женщине трудно было признать тридцатидвухлетнюю ровесницу остальных. Она выглядела гораздо старше. Войдя в комнату, она остановилась посередине, словно ученица, готовая отвечать на вопросы.
— Садитесь, — предложил Дронго. После ухода Габышева он все еще стоял. — У нас к вам несколько вопросов.
— Скажите, его действительно убили? — спросила Ольга.
— Да, — сказал Дронго, — его действительно убили.
— Какой ужас, — она всхлипнула, доставая платок, — он был такой сильный. Такой мужественный.
— Габышев сказал, что он был самым сильным парнем в вашем классе, — вспомнил Дронго.
— Это действительно так, — кивнула Рабиева, — он был спортсменом, с детства хотел поступить на юридический. Они с Вовой всегда состязались.
— А остальные? Остальные с ними не пробовали состязаться?
— Иногда Олег Ларченко. Он был легкоатлетом. Но, конечно, нет. Эти двое были для нас словно боги, остальные были где-то внизу. Остальные были просто хорошие ребята. А эти задавали тон.
— У вас был дружный класс?, — Очень. Мы много лет собирались вместе, пока… пока не произошла эта трагедия в Шемахе, — она снова всхлипнула.
— Вы хорошо знали Рауфа?
— Конечно. Он безотказный был. Мягкий такой, мямля. Мы его жалели.
— А Эльмиру Рамазанову?
— Она такой выдумщицей была. На первое апреля всегда ребят разыгрывала.
— Что вы можете сказать об остальных? Я имею в виду четверых мужчин, которые сидят сейчас в соседней комнате. Если можно, подробнее.
— Габышев — наш кумир. Мы все были в него влюблены. Вообще-то, все парни были влюблены в Свету Кирсанову, а все девочки в — Вову Габышева. Когда они начали встречаться, вся школа была в восторге. Но потом что-то у них не заладилось.
— Почему не заладилось? — быстро спросил Дронго.
— Не знаю. Но мне кажется, Вова никогда ее не любил. Он вообще не способен на сильные чувства. Хороший парень, но никогда он не будет связан с женщиной. Есть мужчины, которые всегда сами по себе.
— А Раис Аббасов?
— Вот он всегда при деле, — улыбнулась Ольга, — он у нас бизнесмен. Всегда такой рассудительный, спокойный. Очень хороший парень, всем старается помочь.
— У них были нормальные отношения с погибшим?
— Не знаю. Кажется, да. У него со всеми были хорошие отношения.
— Остаются двое — Магеррамов и Альтман. Что вы можете сказать о них?
— Нормальные ребята, — пожала плечами Ольга.
— Это не характеристика, — сказал Дронго, подходя ближе. — Мне нужно знать ваше мнение о каждом. Как они учились, с кем дружили, с кем ссорились?
— С Фазиком никто поначалу не дружил. Он ведь маленького роста был, все смеялись, когда он рядом вставал. И с девочками у него всегда проблемы были. В пятом-шестом классе мы вытянулись, а мальчишки еще маленькими оставались. Так на нашем фоне Фазик вообще коротышкой казался. По-моему, он только с Рауфом дружил, с погибшим. Знаете, как он переживал, когда мы в горах Рауфа потеряли! Уже ночь была, а он все не успокаивался, звал нас искать его.
— Рауф тоже был маленького роста?
— Нет, — ответила Ольга, — он был высокий. Выше среднего роста, — уточнила она. — Они не из-за этого сошлись. Просто у Рауфа был мягкий характер, вот он и опекал маленького Фазиля. Дружили, друг к другу ходили в гости. У Фазиля сестра была младшая, и у Рауфа тоже. Так они тоже дружили.
— А Леня Альтман?
— Этот сам по себе, — отмахнулась Ольга, — такой законченный единоличник. Мы его тогда с трудом заставили вступить в комсомол. Представляете, в те времена не хотел вступать в комсомол. Такой скандал был, меня чуть из комсоргов не выгнали. Восемьдесят второй год был, мы в седьмом классе учились. Вы же помните, какой это был год. Брежнев умер, Андропов стал генсеком. Как раз в ноябре, мы тогда уже в восьмой перешли. Так к нам первый секретарь райкома комсомола приехал, чтобы с Леней поговорить. В то время за такой отказ могли и из школы выгнать. Тем более, что Леню тогда в Артек не пустили. Он хорошо учился, но почему-то его не пустили. Я думаю, из-за его фамилии.
