«Должно быть, ничего интересного, — сказал сам себе Веннар. — Если бы это было иначе, тетради бы здесь уже не было».
Однако, не придавая этому большого значения, он прочел конец одного абзаца, вызвавший его любопытство. Вечером того дня, когда Эспинак принял командование, он в нескольких строках подвел итог первых впечатлений о своем офицерском корпусе:
…живые, веселые и физически крепкие, короче, на первый взгляд — превосходная команда. Одно из этих лиц, однако, подозрительно, это меня угнетает; уже видел; где?
На следующий день в конце длинного абзаца — две строки, никак не связанные с текстом:
…реорганизация управления с целью его упрощения. Кроме того, выяснить, почему этот парень кажется мне непонятно подозрительным. Быть может, я идиот. Не отравлен ли я этим чертовым ремеслом?
Веннар продолжил чтение. Имя Анны Брюшо упоминалось в дневнике довольно часто, в нескольких коротких фразах. Даже оставаясь наедине с самим собой, Эспинак сохранял редкий такт и целомудрие. Комиссар отметил такие записи:
…Женщина интересная, умная; тонкость, бесспорный шарм.
…Вероятно, несчастна. В нем неприятна национальная спесь. Он не прав, а она само совершенство.
…Долгая прогулка верхом с мадам Брюшо. Очень доверительна со мной. Не понимаю этого союза. Жемчужины с… бульдогом. Тем не менее никогда не видел так отчетливо, как на этом неравном браке, что такое наш хваленый престиж победителей 1919 года. Что мы с ним сделали?
…Ценная помощь Анны Брюшо в подготовке этого первого вечера. Лишь бы она смогла развлечься, пусть всем здесь будет весело — и особенно ей, несчастной. Ее брак из тех, что не могут уже наладиться. Что она думает? На что надеется? Смирилась? Видимо, да. Тогда — святая.
Вдруг Веннар вздрогнул. Три страницы были вырваны; более чем вероятно, что они были исписаны, ибо на следующей, нетронутой, странице оставался конец фразы в несколько строк. Комиссар бегло отметил про себя, что вырванные страницы были посвящены одному дню — дню накануне преступления. Такое многословие его удивило. Эспинак писал обычно по полстраничке в день — максимум страницу — даже в такой богатый впечатлениями и важный для него день, как день принятия командования. Веннар жадно прочел несколько сохранившихся строк. Увы, испытал разочарование:
…Тем не менее, сам того не желая, виновен в этой сцене. Печальная для несчастной ночь. Он кричал так громко. Капель слышал. Остальные, быть может, тоже. Невозможный скандал. Я положу этому конец.
Веннар хмыкнул и сунул документ в карман. Тем временем инспектора выполнили обычную работу полицейских, но безрезультатно. Лишь один отпечаток был снят в изобилии, несомненно самого д'Эспинака. Последующая экспертиза подтвердила это.
Группа направилась в дом капитана — заместителя командира батальона.
Надрывающая душу скорбь вдовы заставила Веннара отказаться от обыска. Он охотно ретировался бы немедленно, но мадам Дюбуа удержала его, спросив, не привело ли расследование к какому-нибудь результату.
— Нет, мадам, не думаю. Мы перед полнейшей загадкой. Вещественные доказательства указывают на нескольких из бывших товарищей вашего мужа. Но для каждого из них мы не можем найти человеческого и понятного объяснения поступка, который совершен.
— Однако говорят, что будто бы Брюшо находится в самом худшем положении, и я не вижу, кого другого можно подозревать.
Горе захлестнуло ее, она стала сыпать обвинения в адрес капитана, этого грубого пьяницы, Анны Брюшо, этой интриганки, виноватой во всем. Комиссар постарался успокоить ее:
— В обязанность судебного следователя входит взять у вас свидетельские показания, мадам. Они могут быть полезны, особенно если вы дадите точные факты. Впрочем, я буду вам признателен, если вы скажете мне все, что знаете.
Но бедная мадам Дюбуа лишь повторила расхожие сплетни и пересуды про нелады у своих соседей и подтвердила данные о сильной ссоре между ними после вечера у Эспинака.
Веннару, весьма заинтригованному личностью Анны, очень не терпелось увидеть ее. Но в ее доме служанка сообщила ему, что рано утром мадам Брюшо на машине одна уехала в Мец, где собиралась провести день у своих друзей. Комиссар не колебался ни минуты. В то время как один из инспекторов на кухне занимал разговором прислугу, он с помощью второго приступил к незаметному, но тщательному осмотру всей виллы. Однако, хотя он обладал блестящим талантом взломщика и никакой ящик не мог устоять перед его натиском, ему пришлось уйти, несолоно хлебавши.
Поиски, осуществленные без всяких помех в особнячке трех лейтенантов четвертой роты, не выявили ничего полезного для расследования. Веннар тем не менее проявил большое упорство, то становясь задумчивым и недвижным, как бы стремясь проникнуть внутрь того индивидуального облика, который каждый из молодых людей придал своей небольшой двухкомнатной квартирке, то энергично роясь, перебирая бумаги, перекладывая стопки книг, то обнюхивая закоулки ящиков и шкафов с азартом молодого фокстерьера.
В конце концов он сдался, но на пороге дома его рука еще минуту колебалась на ручке замка, прежде чем он закрыл дверь. Этот жест ставил финальную точку на надеждах, которые он втайне питал, несмотря на собственный пессимистический прогноз, сделанный по прибытии в лагерь. Молча идя следом за инспекторами по дорожке, ведущей к административным зданиям в центре поляны, он впервые почувствовал, что устал.
— Все-таки я надеялся на большее, — произнес он, прервав молчание. — Да, никакой улики, никакой внезапной развязки, как обнаружение оружия например. Мы имеем дело с очень сильным противником. Ясными стали разве только какая-то черта личности, характера, какая-то деталь, говорящая об атмосфере этого сообщества людей, о котором мы не можем узнать ничего другого, кроме линии Анна Брюшо — Эспинак. Однако здесь ничего, кроме этого, и не происходило.
Но веселый нрав Веннара одержал верх, и он расхохотался:
— Зато теперь мы совершенно точно знаем, что Брюшо давно уже живут практически порознь. Женщина увлекается музыкой и сентиментальными романами. Мужчина живет на втором этаже, среди своих трубок, приключенческих романов и воспоминаний о войне. Мы знаем, что господин Кунц — будущий великий полководец, если судить о круге его чтения и занятий. Мы знаем, что назначение господина Капеля на должность в эту глушь прервало его карьеру донжуана, которая ему светила, а также остановило пополнение коллекции женских фотографий, которую он уже накопил. И мы знаем, что г-н Легэн — не такой однозначный, более сложная натура, чем остальные: он филолог, интересуется историей дипломатии, прикладными науками и философией. Но о чем мечтают здесь эти трое? Они живут лишь дорогими сердцу занятиями и своими воспоминаниями. У них такое настроение, что здесь они — временно. Однако тут они проводят существенную часть своей прекрасной молодости. Ну, в общем, посмотрим.
Втроем они подошли к батальонной канцелярии. Группа писарей под руководством аджюдана неторопливо делала там какую-то работу. Полицейские прошли в служебный кабинет Эспинака.
Веннар уже ни на что больше не надеялся. Немного усталый, он сел за стол майора, предоставив инспекторам осматривать, без особой надежды на успех, шкафы и полки, где скопились служебные бумаги. Он, не стесняясь, попросил принести ему личные дела офицеров батальона. На какое-то время его заинтересовала история жизни Брюшо, где он ясно прочел между строк весьма сдержанные оценки его вышестоящих начальников; пробежал взглядом несколько чисто военных характеристик, с которых начинались карьеры троих лейтенантов; заскучав, отодвинул дела, освободив бювар, на котором перебирал их.
Профессиональный рефлекс заставил Веннара внимательно осмотреть его. Бювар был почти девственно чист. На нем отпечаталось всего несколько строк, зато очень четких. Комиссар вынул из кармана зеркальце, и то, что он сумел прочесть, заинтриговало его. Это были слова:
Отдел офицерских кадров
Военное министерство
Второе бюро — С. Р.[15]
Он лучше, чем кто-либо другой, знал, что Эспинак был разведчиком и что он должен был вернуться к этой деятельности, будучи из тех людей, кого профессия захватывает, увлекает. Это одно из традиционных правил Службы — предоставлять своим сотрудникам возможность назначаться на два года на командирскую работу в каждом звании, давая им полную свободу, с тем чтобы они без остатка могли посвятить себя своему подразделению, окунуться в гущу войск, пройти переподготовку в своей профессии военачальника, которая остается главной для каждого офицера. Такое внедрение в войска является своего рода разрядкой. Перед этим нужно пройти все необходимые формальности: сотрудник Службы, получив назначение, более не участвует ни в каком деле. То, что Эспинак сохранил переписку со своими бывшими и будущими шефами и товарищами, было нормально в этой профессии, где солидарность является основой успеха, а общие превратности цементируют крепкую дружбу.
