Набальзамированный и запаянный в металлический гроб, он был перевезен в Бандуровку и похоронен на родовом кладбище недалеко от церкви. Через шесть лет шайка преступников ночью раскопала его могилу, вскрыла гроб, ища драгоценности, но, увидев сохранившийся труп, разбежалась... В двадцатых годах церковь сгорела.
За это время я не раз побывал в Севастополе, Алупке, Никитском саду, даже ухитрился подняться на Ай-Петри, Медведь-гору...
Ялта — в то время курорт мирового класса — зеленая красавица, с ее богатыми особняками, роскошными парками, набережной, сверкающей витринами магазинов, увитыми виноградной лозой балконами, колоритными татарскими домами и красивым местным населением...
Ялта, куда стекался цвет русской интеллигенции—JI.H. Толстой, А.П. Чехов, Федор Шаляпин, Соболев, Серов, Айвазовский, Чайковский...
Ялта — курорт, где по соседству неизменно жили русские императоры. У меня до сих пор стоит перед глазами прибытие Черноморской эскадры, сопровождавшей царскую яхту «Штандарт» до самого порта. По трапу сходят Николай II, Александра Федоровна, цесаревич Алексей, цесаревны Ольга, Мария, Анастасия...
А вечером на набережную сходятся жители немноголюдной Ялты полюбоваться необычным фейерверком!..
После смерти отца, согласно закону, имение перешло ко мне. Моими опекунами стали мать и александрийский помещик, художник Дейнека. Старший, сводный брат получил какую-то долю наследства, а мать — пятую часть имущества. И, таким образом, до моего совершеннолетия никто не мог, даже для моего блага, скажем, продать, заложить имение...
Вслед за этой бедой грянула война!.. И тем больше связала руки и принесла новые заботы и огорчения...
Надо было помогать родине! Осенью Николай II обратился с призывом ко всем честным людям сдать имеющееся у них золото...
Я до сих пор помню, как вся ванна сверкала: отмывали золото. Ассигнации гладили горячим утюгом! Матери в ту пору и в голову не могло прийти, что через несколько лет сданные тысяча-другая червонцев оказались бы настоящим капиталом для нас — беженцев...
Большая часть земли была отдана в аренду известному сахарозаводчику Терещенко, который прислал в качестве управляющего Василия Викторовича Филимонова—красивого энергичного агронома, офицера финляндского полка...
Осенью того же злосчастного 1914 года я поступил в Московский лицей цесаревича Николая, где учился мой сводный брат Николай.
Мать—Евгения Борисовна—дочь крестьянина, волостного старшины Тараненко, была еще молода, хороша собой, понимала, что жизнь для нее еще не кончена, но строить новое гнездо ей в Бандуровке нельзя. Были и другие причины, в том числе, возможно, повторение революции 1905 года, так ее напугавшей: страшно и одиноко жить в помещичьем доме, среди парка, даже если на балконах по ночам сидят сторожа и бегают свирепые доги... Она продала часть своей земли и купила в Елизаветграде на Успенской улице роскошный особняк у известных помещиков Есиповых, со всей обстановкой, картинами, библиотекой, с флигелем, службами, гаражом, закатным двором, конюшней, коровником, погребом, дровяным сараем...
В 1917 году мне и брату пришлось прервать занятия в лицее и поступить в елизаветградскую гимназию Крыжановского на Александровской улице. Однажды меня подозвала мать и спросила: «Володя, скажи честно, ты не против того, если я выйду замуж за Василия Викторовича?» Мне он в то время нравился, и я сказал: «Не против!»... за что потом меня ругал брат... Мать отвергла такие блестящие партии, как сосед по имению Павел Протопопов — самый красивый мужчина Елизаветграда и поручик-князь Голицын, коннозаводчик поляк Жабоклицкий... и предпочла, полюбила нашего управляющего Филимонова...
А вскоре началась вакханалия: немцы, большевики, петлюровцы, гетманцы, добровольцы, григорьевцы, махновцы, анархисты Маруськи Никифоровой и т.д. Много страшных минут было пережито: обыски, убийство жившего во флигеле помещика Казаковского, прятанье евреев от банд погромщиков на сеновале, арест матери и угроза конфискации дома, нашего выселения и многое другое...
Пришли белые... Части генерала Мамонтова приближались к Москве. Стоял вопрос: кто первым на белом коне въедет в Москву — Колчак или Деникин?.. Несогласованность их военных операций заставила откатиться армии Колчака; потом кубанские, а затем и донские казаки оголили фронт и с награбленным добром разъехались по домам... Началось отступление... А вскоре и эвакуация русской интеллигенции из Елизаветграда... Брат ехать отказался. Ему в то время было 16 лет, был красив, подавал надежды стать большим художником... Ныне покойный Арсений Тарковский, елизаветградец, когда я упомянул про брата, сказал: «Кто же не знал Николая Чеботаева?»
Мать, отчим и я прибыли поначалу в Одессу и поселились у нашего нотариуса Волкова, ненадолго... Бегство пришлось продолжать — на этот раз на пароходе в Новороссийск. Там, случайно, на улице я встретил своих лицейских товарищей Каткова и Кановницына. Они собирались поступать в Донской имени Александра Ш кадетский корпус, который готовился к эвакуации в Египет, и звали меня с собой. Но судьба решила по- другому: свирепый норд-ост, опрокидывающий порой стоящие одиноко вагоны, «просквозил» меня, и я не встретился больше с товарищами.
В ноябре 1918 года мы вновь оказались в Ялте, поблекшей, но все-таки прекрасной! Я поступил в гимназию... увы, ненадолго... На этот раз мы — мать, отчим, только что родившаяся сестренка Галя и я—жили в скромной трехкомнатной квартире дачи Новосильцева, среди парка, выходящего на Учан-Су...
Катаклизмы делают людей мудрыми; молодежь—взрослой. Я уже вовсю поглядывал на девочек, особенно нравилась Оля Очеретко — красавица с длинной, ниже пояса, косой и большими выразительными голубыми глазами-озерами. Такие же глаза я полюбил потом! По-настоящему!..
В ноябре 1920 года была добита патриархальная Русь... исподволь готовилась пролетаризация крестьянства. ВКПБ — «Второе Крепостное Право Большевиков» — повела страну к голоду, вырождению, рабству...
Меня судьба бросила в Стамбул (в ту пору Константинополь), потом в Сан-Стефано (где в 1878 году была главная квартира русской армии и заключен трактат, по которому получали независимость Румыния, Сербия, Черногория, создана Болгария и возвращена России отторгнутая часть Бессарабии)... И снова Стамбул, в ту пору оккупированный французами, англичанами, американцами Константинополь, с его незабываемыми мечетями, дворцами, с Айя-Софией, Босфором, Золотым Рогом...
Слоняясь по многолюдным улицам Галаты, Топкапы или Перы, я сразу узнавал своих земляков по вялой походке, рассеянным унылым лицам и словно присыпанным пеплом, наполненным глубокой тоской тазам. И, глядя на них, невольно вспоминал рассказ своего спутника в Сан-Стефано полковника Макарова о том, как в городах, после бегства от большевиков русской интеллигенции, появилось очень много бродячих собак — они, опустив голову, метались то в одну, то в другую сторону или вдруг, остановившись перед прохожими, угодливо виляя хвостом, с тоской и надеждой смотрели на них, будто умоляя: «Скажи, где мой хозяин?»
Так, наверное, по улицам Елизаветграда бродил и мой мудрый Лорд! Помню, на охоте — подстреливал я дичь с десяти лет, сначала из «монтекристо», потом из 24-калиберной бельгийской двустволки —выстрелил в зайца (мой гувернер говорил: «Никогда не стреляйте в убегающего от вас зайца, зад у него «Sac de plomb»[1]), косой кинулся в камыши, собаки догнали его и стали терзать (они ведь дога!), только Лорд подбежал ко мне, схватил зубами за рукав куртки и повел поглядеть, что вытворяют его братья!
В Елизаветграде Лорд любил, как только отворяли калитку или ворота, выбежать на улицу, разлечься поперек тротуара и с любопытством снисходительно поглядывать, как его опасливо, сторонкой обходят прохожие... Бедный Лорд! Где сейчас твое достоинство, уверенность в себе?
И не такими ли мы все—эмигранты—стали... бездомными псами?..
Прошла неделя-другая, и снова в путь: голубое прозрачное Мраморное море, Дарданеллы, неспокойное Эгейское... и ласковое Адриатическое...
Пароход «Владимир», битком набитый русскими беженцами, через несколько дней причалил в бухту Бокарро — Королевство сербов, хорватов, словенцев (СХС). Страну, близкую по крови, языку, вере, истории, с мужественным народом, считавшим русских своими братьями.
Еще до высадки пассажирам «Владимира» сообщили, что, согласно распоряжению короля Александра I (бывшего кадета Пажеского корпуса), их расселят по стране «колониями» по 50 человек.
Каждая колония должна иметь своего председателя. Нашим председателем стал бывший начальник «Южной школы» — Елизаветградского кавалерийского училища — полковник Банковский.
Поселиться нам предстояло в большом словацком селе неподалеку от Белграда, под названием Стара Пазова. Каждому «избеглице» (беженцу), независимо от пола и возраста, правительство выдавало субсидии в размере 400 динаров в месяц, на что можно было существовать...
