— Я знал, что вам их недостает!
— А мне вот, например, недостает дамы! — нахально заявил ему Кирилков.
— Тут уж помогайте себе сами! — пожав плечами, сказал майоо.
Так ему и надо, негоднику!
Затем майор предложил нам занять свои обычные рабочие места и попросил профессора поставить фальшивую склянку на место, обозначенное на этикетке. Он отдавал распоряжения, словно первосвященник перед началом торжественной литургии. У меня учащенно забилось сердце, как будто я должен был сейчас предстать перед экзаменатором. А ведь у меня не было никаких причин тревожиться, потому что я не был замешан в краже, а майор Василев не был для меня чужим человеком!
— Каждый занимается тем, чем он занимался в последние два часа рабочего дня двадцать четвертого октября, — сказал майор.
Голос его звучал отнюдь не повелительно, а скорее мягко, но почему-то никак не походил на голос, который терпит или допускает возражения. До чего же хорошо знал я этот голос!
— Сотрудники пусть возьмут пробу из склянки, — продолжал майор, — а лаборантка — выполняет свою обычную работу!
Он расположился на стуле в стороне от ширмы профессорской кабины, так, чтобы у него перед глазами был весь зал, а его самого никто не видел. Вынул сигарету и закурил. Аввакум терпеть не мог сигареты, но майор Василев, похоже, любил их.
Мы принялись налаживать микроскопы, в закутке лаборантки загудел примус. Казалось, как-то сразу потеплело, работа возвращала лабораторному залу его обычную атмосферу, его деловой уют.
А затем мы один за другим направились за пробами к лабораторному столу. Первыми взяли их Войн Константинов и Недьо Недев. Они были ближе других к склянке — им надо было сделать всего три-четыре шага и вернуться с заряженными шприцами.
Хождение к склянке происходило в таком порядке: Войн Константинов шел прямо по проходу, он не обходил никого; Недьо Недев обходил Война Константинова; Найден Кирилков, чтобы подойти к склянке, должен был пройти за их спинами. Тут будет кстати отметить нечто весьма странное: возвращаясь от лабораторного стола и проходя позади Недьо Недева, Найден Кирилков, этот нахальный, циничный тип, вдруг как-то отвратительно захихикал, словно вспомнил ужасно смешной анекдот. О небо, до чего же жутко прозвучал его неуместный, несвоевременный смех! У меня даже волосы зашевелились на голове, как от электрического тока. Марина прижала обе руки к сердцу, и глаза у нее расширились от ужаса.
Наконец пришел черед Марины. Она выполняла свою лаборантскую работу с ловкостью опытного человека, и я не понял, почему майор Василев как-то особенно улыбнулся, когда она направилась обратно в свой закуток.
Затем майор Василев и профессор уединились для разговора за ширмой. Мы называли это место лабора тории «командным пультом». Майор Василев и профессор провели там около получаса. Эти полчаса каж дому из нас показались бесконечными.
Найден Кирилков, который всегда хорохорился, кичился своей беззаботностью, сидел сейчас как пришибленный, уставившись куда-то прямо перед собой бессмысленным взглядом пьяного человека.
Войн Константинов то вынимал из футляра колоду карт и молча перетасовывал их, то снова собирал и укладывал в футляр. Но похоже было, думал он о чем-то совсем другом. Недьо Недев, достав из кармана четки, машинально очень медленно принялся передвигать янтарные зерна; время от времени у него вздрагивали губы, словно с них соскальзывали невысказанные слова. Но самое странное и грустное впечатление производила Марина. Она чинно сидела на стуле, сомкнув колени и положив на них руки, неподвижная, молчаливая, настороженная; она походила на забытую кем-то вещь, которая терпеливо и безнадежно ждет своего хозяина. Бывают такие вещи — не плохие, но с загадочной участью: тот, кто потерял, никогда их не ищет.
Вот так и сидели мы все эти полчаса, чужие друг другу, словно пассажиры из самых разных краев, вынужденные дожидаться прихода нужного всем поезда на какой-то захолустной железнодорожной станции.
Наконец оба «начальника» вышли из-за ширмы. Часы показывали десять минут четвертого. Казалось, вблизи железнодорожной станции появился долгожданный поезд, и на перроне вдруг наступило оживление.
Все вскочили.
— Никто вас больше не задерживает, — обратился к нам с подчеркнутым равнодушием майор Василев. — Можете идти домой или в любое другое место, если по желаете! — добавил он и слегка улыбнулся. — Кроме тех, конечно, у кого есть настойчивое желание остаться тут!
— Я никогда в жизни не отличался похвальными желаниями, — заявил Кирилков.
Как смел этот тип после недавней истерической сцены смотреть нам в глаза! Жалкий, пришибленный еще несколько минут назад, он сейчас нахально ухмылялся и паясничал, переступая с ноги на ногу.
— Я рад, что вы себя хорошо чувствуете, — сказал, словно бы ничего особенного и не произошло, майор Василев. — Во всяком случае, я попрошу капитана Баласчева позаботиться о вас.
— Предпочитаю идти с шефом! — бесстыдно заявил Кирилков и добавил: — Мы живем в одном районе.
— Воля ваша! — пожав плечами, заметил майор. Кирилков торжествующе ухмыльнулся, и я подумал: а не слишком ли благодушен мой друг?
Последней спускалась по лестнице Марина. Мне стало жаль ее, когда я взглянул на ее опущенные плечи. Часы показывали двадцать минут четвертого.
Мы остались втроем — майор, Баласчев и я.
— Наблюдение за всеми обеспечено? — спросил майор.
— Так точно! — ответил по уставу Баласчев. Майор вынул сигареты, чиркнул спичкой, но огонек ее колыхнулся в сторону и погас. Мы стояли в коридоре у выхода.
— Откуда дует? — спросил меня Аввакум.
Кивком головы я указал на туалетные комнаты. Напротив нас на расстоянии пяти-шести шагов зияли раскрытые двери.
— Бьюсь об заклад, что ваши люди не снимали отпечатков в этих благопристойных заведениях! — Слова Аввакума, обращенные к Баласчеву, звучали шутливо, но глаза его смотрели совсем невесело. — Признайтесь, — настаивал он, — вы просто не догадались сделать это? Или, что еще хуже, недооценили их как объект?
— В самом деле, — смущенно признался Баласчев, взгляд его остановился на моем лице, как будто я мог подсказать ему какое-то оправдание. — Отпечатков мы не снимали, но склянку искали везде, даже в бачках унитазов.
— Не считайте этих людей глупцами! — Аввакум нахмурился. — Если бы вы украли склянку, разве вы спрятали бы ее в бачке? Ведь при первом же дерганьи цепочки для спуска воды ее бы сразу обнаружили!
Он зашел в туалетные, чтобы осмотреть их, а в дамской задержался подольше. Из чувства деликатности мы оставались в коридоре, хотя в данном случае это чувство было излишне и мы выглядели форменными ослами.
— В нашем деле предназначение объектов, их так называемая функциональность, не увеличивает и не умаляет их значения, не делает ни важными, ни незначительными, — сказал Аввакум, выходя и закуривая сигарету. — В нашем следствии, например, одна из этих туалетных может оказаться важнее директорского кабинета. Я не говорю, что так непременно и будет, но так может быть. Мы еще в самом начале следствия, и нам стоит предположить, что заяц может выскочить из самого чахлого кустарника!
— Да, — согласился Баласчев, виновато глядя на человечков, нарисованных на дверях туалетных. — Понимаю, для вас эти заведения — тот самый чахлый кустарник, откуда может выскочить заяц!
— Допустим! — снисходительно согласился Аввакум. — Поэтому попрошу вас, капитан, немедленно вызвать дежурных и сфотографировать все, что заслуживает внимания. Тщательно исследовать отпечатки пальцев, следы ног, царапины, а также обнаружить с помощью электрофотометрической аппаратуры наличие волокон ткани на окнах. Я мог бы и сам выполнить эту работу с помощью моей примитивной лупы, но опасаюсь, как бы специалисты не сказали, что я отстал от времени. Элефтеров и еще кое-кто и прежде обвиняли меня в отсталом отношении к технике. Элефтеров и иже с ним забывают, что для хорошего врача и допотопная деревянная трубка-стетоскоп — инструмент, а плохому не поможет даже самая совершенная электронно-акустическая труба! Все зависит от слуха, мой милый, от слуха! Итак, капитан, после того как вы вызовете специалистов и предупредите их, что снимки и данные мне необходимо иметь еще в самом начале дня, немедленно свяжитесь по радио с людьми, на которых возложено наблюдение. Обо всем, что им удалось установить, сразу же ставьте меня в известность. Я буду дома, на улице Настурции, мы с доктором Буковым ждем вас к восьми часам, к завтраку.
Аввакум улыбнулся. После строгих слов, сказанных по поводу туалетных, его улыбка была, как луч солнца в пасмурную погоду.
— Я сам отправлюсь за результатами вчерашнего осмотра, — воодушевился Баласчев. Он вырвал из записной книжки листок и, написав на нем что-то, протянул Аввакуму. — Это мои позывные. — Щелкнув каблуками, он спросил: — Разрешите быть свободным?
