Охранник отвернулся.
— Никого уже нет, миссис. Езжайте к себе домой, можете приехать завтра на прием.
— Кретин! — закричал Тернер, сдергивая косынку. — Вызывай всех, кто есть в посольстве.
Испуганный охранник едва не дал сигнал тревоги.
Болгарские милиционеры, стоявшие в тот вечер у ворот посольства, долго потом вспоминали, как неизвестная женщина подъехала к воротам посольства и начала кричать на сотрудника посольства, охранявшего здание. И как потом эта женщина сорвала косынку и оказалась мужчиной. И как из посольства выбежали люди. И как обалдел болгарский водитель такси, когда кто-то дал ему сразу сто долларов. И как на другой стороне улицы из машин, принадлежавших сотрудникам КГБ, выскочили сразу несколько человек, зло переговаривающихся друг с другом.
Некоторые моменты милиционеры уловили, о некоторых догадались, а о некоторых не узнали никогда.
Впрочем, это было уже не совсем важно. На фотографии, полученной Тернером, было совершенно четко видно, что Кемаль Аслан в молодости был совсем не похож на нынешнего Кемаля Аслана, живущего в Торонто. Это было настолько очевидно, что не требовалось даже специальной экспертизы.
На следующий день утром со специальной охраной и на автомобиле американского посла Уильм Тернер и Томас Райт отправились в аэропорт.
Регистрация рейса прошла спокойно. Перед тем как пройти за стойку пограничников, Тернер обернулся и увидел злые лица сотрудников КГБ. Он улыбнулся им и помахал рукой.
— Кажется, они будут долго тебя вспоминать, — со смехом заметил Томас.
— Надеюсь, они не решат, что я гомосексуалист, — пошутил Тернер.
Уже когда они сели в самолет, он вдруг сказал своему напарнику:
— А Милт Берден не верит в чудеса.
— Ну и что? — не понял Томас.
— Ничего. Просто говорю, что он не верит в чудеса.
Томас пожал плечами и отвернулся. Самолет набирал высоту.
Берлин. 23 января 1991 года
Он нервно поглядывал на часы. Было уже около десяти дня, и он выжимал из машины все возможное. Ему был резон торопиться. Услышанное вчера сообщение не просто потрясло его, оно перевернуло все его планы. Всю ночь он ездил из Берлина в Потсдам и обратно. Теперь он ехал к генералу, пославшему срочный приказ явиться в город.
Вениамин Сергеевич Евсеев был всего-навсего майором, но уже занимал должность полковника при штабе Западной группы войск. По образованию экономист, он давно занимался финансовыми вопросами, в том числе и в армии. И вчерашнее известие, переданное по телевидению, просто потрясло его. Неожиданно выяснилось, что в Советском Союзе меняют деньги. Произошло то, о чем все говорили последние несколько лет, но что, как всегда, случилось внезапно.
На весь обмен было отведено всего несколько дней, и миллионы советских людей выстроились у дверей сберегательных касс и банков, чтобы обменять свои купюры на новые деньги, практически ничем не отличавшиеся от старых, если не считать небольшой дополнительной белой полосы, появившейся с левой стороны купюр. Евсеев торопился, хорошо представляя гнев генерала, уже предупреждавшего их о возможном обмене. Сизов, работавший в ГРУ, знал, что во время перевозки секретного груза в хранилище произошла авария и в разбитом ящике инкассаторы и сопровождавшие машину охранники увидели новые деньги.[6]
Информатор исправно сообщил об этом в ГРУ, и руководство военной разведки таким образом было осведомлено о возможном обмене. Не знали, когда и где. И в какие сроки. По расчетам майора Евсеева, это должно было произойти после мартовского референдума по вопросам сохранения Советского Союза. Евсеев считал, что никто не пойдет на столь непопулярный шаг до референдума. Но он предпочитал не афишировать своих взглядов, постоянно успокаивая генерала, напоминавшего об обмене. И вот теперь они не успели. Майор едва не упал со стула, услышав вчерашнее известие. И сегодня утром уже спешил на встречу, с ужасом ожидая гнева генерала, столь помогавшего ему в продвижении по служебной лестнице.
И он не ошибся. Понял это, как только отрылась дверь хорошо знакомой ему квартиры, и майор узнал полковника Волкова из военной контрразведки, часто приезжавшего сюда на свидание с генералом. Сам генерал сидел в глубине комнаты.
Он был не просто мрачен. Он был в таком ужасном настроении, что Евсеев вдруг испугался за свою жизнь, понимая, как невыгоден генералу такой важный свидетель, как он.
— Доигрался? — спросил генерал, холодно посмотрев на майора.
— Виктор Михайлович, — залепетал Евсеев, — товарищ генерал… Мы…
Вы… Они…
— Где деньги? — перебил его Волков, поднимаясь. — Где наши деньги?
— У нас в хранилище, — выдохнул Евсеев.
— Сколько? — спросил генерал.
— По документам там должно быть триста миллионов.
— А на самом деле? — быстро спросил Волков.
— Там… там…
— Ну! — нетерпеливо крикнул генерал.
— Больше миллиарда, — сумел выдавить несчастным голосом Евсеев.
Волков как-то страшно крякнул, удерживаясь от неистового желания треснуть по лысеющей голове молодого майора-финансиста. И отошел к дивану, усаживаясь на него. Евсеев по-прежнему стоял перед генералом.
— Я же предупреждал, — холодно напомнил генерал.
— Мы думали… я думал, они будут менять деньги после референдума. Я считал, что они не пойдут на обмен так быстро.
— Нужно было исполнять то, что тебе приказывают, а не думать, — раздраженно заметил Сизов. — Он думал…
— Наши финансисты тоже так считали… Генерал Матвеев говорил…
— Ваши финансисты говно, — заорал, не сдерживаясь, Волков, — такое же, как и ты. И генерал Матвеев тоже.
— Полковник! — поморщился Сизов.
— Извините, — дернулся Волков, — с таким идиотом делать какие-нибудь дела!..
— Что думаешь предпринять? — холодно спросил генерал. — Можешь предложить нечто конкретное? Вы ведь продавали все имущество на советские деньги и восточногерманские марки. С марками мы тогда разобрались. А как быть с нашими деньгами?
Майор понимал, о чем говорит генерал. После крушения берлинской стены в восемьдесят девятом году и объединения Германии в девяностом было решено обменять восточногерманские марки на западные в пропорциях один к одному.
Обменивая никому не нужные «марки Хонеккера» на «марки Коля», находящаяся в Германии огромная масса советских войск получила таким образом конвертируемую валюту. Собранные от продажи оружия и обмундирования восточногерманские деньги удалось поменять на конвертируемую западную валюту. В обстановке полной бесконтрольности и развала, который постепенно воцарялся в Советском Союзе с начала девяностого года, сделать это было не так сложно. Но Павлов их всех обыграл. Майор был отчасти прав. Никто и не думал, что обмен денег произойдет так спешно и в такие короткие сроки. Теперь следовало думать, куда и как можно перебросить большую сумму.
— Мы должны отправить их в Советский Союз, — несмело предложил майор.
— А у тебя есть документы? — спросил генерал. — Как ты объяснишь наличие такой массы денег? Ты себе представляешь технически, как это можно сделать?
— Нам дали разрешение, — сказал Евсеев, — менять деньги для солдат и офицеров.
— Садись, — разрешил наконец генерал, и майор осторожно опустился на краешек стула, — объясни, в чем дело?
— Часть суммы мы можем отправить как деньги, полученные от обмена для контингента наших войск в Германии, — несмело выдавил майор, облизывая губы.
— Хорошо. Но это только небольшая часть. А с остальными деньгами как быть?
— По полученной инструкции мы должны уничтожить старые деньги, — продолжал Евсеев, — можно будет записать гораздо большие суммы, а часть передать в национальные банки союзных республик.
— Куда? — не понял генерал.
— В банки Грузии и Азербайджана. Можно в Литву, но там после январских событий слишком много ваших коллег из КГБ. Генерал Матвеев, говорил, что в Прибалтику опаснее всего.
— О Литве забудь, — сразу сказал Сизов. — Так что ты можешь предложить? Переправить деньги в Грузию или Азербайджан?
— У нас есть некоторые связи с Закавказьем. Можно через них договориться. Думаю, их банки сумеют провести такую сумму. Особенно в Грузии.
Там сейчас такой бардак.
— Так, — сказал генерал, подумав, — ты считаешь — это выход?
— Как один из вариантов, — осмелев, сказал Евсеев. В финансовых вопросах он разбирался гораздо лучше Сизова и Волкова. Здесь он играл на своем поле.
— Что тебе нужно, чтобы все сделать? — спросил Сизов. — У нас мало времени. Только завтрашний день.
— Я постараюсь успеть. Сегодня мы будем договариваться с Москвой, потом постараемся подготовить Тбилиси или Баку к приему самолета.
