так что до суда и до смертной казни Пеньковскому еще только предстояло дожить. А пока что события разворачивались неспешно, с некоей барской вальяжностью и конечно же необратимо.
Москва. Ресторан отеля «Националь».
Апрель 1961 года
Официант выставил на стол графинчик с русской водкой и мясные салаты, порции которых поражали своими размерами так же, как и размеры тарелок, на которых они были выложены, и, повинуясь едва уловимому движению руки Винна, поспешно удалился.
— Не скрою, — сам взялся за графин британец, — ваша пугающая настойчивость заставила американских коллег не только самим насторожиться — слишком уж неожиданная фигура начала проявлять свою активность на разведывательной игровой доске, но и предупредить соответствующие службы союзников. Прямо скажу, ваше имя давно занесено в черный список дипломатов-шпионов, работающих и за рубежом, и в своей стране под прикрытием и специализирующихся на провокациях.
— В черный список британской разведки?
— Насколько мне известно, подобным образом были уведомлены разведки всех стран-участниц НАТО. И даже некоторых союзников этой «богоизбранной» организации.
— Не знал я, что приобрел такую популярность.
— Для разведчика подобная «известность» столь же пагубна, как и неожиданный успех юного дарования, проснувшегося однажды утром узнаваемой знаменитостью. Хотите сказать, что лично вам она до сих пор не помешала?
— Лучшим доказательством этого служит мое присутствие здесь сейчас, а главное, в том же престижном статусе, в каком я пребывал во время нашей предыдущей встречи.
— В общем-то да, выглядит убедительно, хотя… Не следует забывать, чего в нашем рисковом деле стоят доказательства очевидной безопасности.
Они опустошили рюмки, причем Винн сделал это с явным отвращением: он терпеть не мог «сие русское пойло, водкой именуемое», а Пеньковский — с таким благоговейным видом, словно наслаждался букетом самого изысканного коньяка. И, лишь слегка закусив, полковник неспешно ответил:
— Скажу больше: в некоторых аспектах предвзятость авторов этих «черных списков», как и само их появление, лишь облегчает мне продвижение к цели.
— К какой именно цели?
— Вам нужна четкая формулировка? — удивился Пеньковский. — Вы же знаете, что любая трактовка цели неминуемо разрушает ее святость.
— И все же для меня важно знать её, чтобы отчетливее представлять себе, с кем имею дело.
На несколько мгновений взгляд полковника потерял свою остроту и с каким-то странным безразличием растворился где-то в подпотолочном пространстве.
— Об этом мы поговорим позже. Когда-нибудь… Со временем… Возможно, уже на британских берегах. Для вас должно быть важным только то, что движение к этой цели никоим образом не отразится на наших с вами отношениях — ни личных, ни профессиональных.
— Не отразится в худшую сторону, вы хотели сказать. Впрочем, я и так догадываюсь, в чем суть ваших замыслов.
— Что неудивительно, поскольку мы — люди одного способа мышления.
«Одного? Вряд ли!» — мысленно парировал чистокровный англосакс. Однако вслух произнес:
— Не подлежит сомнению только одно: наше знакомство, а значит, и наша совместная работа откроют перед вами совершенно иные возможности, нежели та партийно-государственная система, в которой вы пока что обитаете.
— Естественно, откроют, но…
И тут уже, не позволяя Пеньковскому застревать в паутине схоластики, британец прямо спросил:
— Вы конечно же отдаете себе отчет в том, что сотрудничество с нами связано с определенным риском?
— С «определенным»? Плохо же вы знаете советские законы.
— Чтобы убедиться в суровости «шпионских» статей страны пребывания, необязательно слыть доктором юриспруденции.
— Насколько я понимаю, зарубежным дипломатам с их иммунитетом эти статьи вообще не интересны.
— То есть химеры быстрого провала, тюремных камер, пыток и в конечном итоге смертной казни вас не пугают?
— Почему же не пугают? Это — как нож гильотины над головой. Однако позвольте напомнить, господин Винн, что в отличие от вас я — профессионал.
— Признаю ваше явное превосходство на этом поприще, полковник, на котором я предстаю всего лишь жалким любителем. Однако согласитесь: у каждого своя миссия.
— Как только я почувствую близость провала, тут же постараюсь уйти за рубеж. Легально. Под любым предлогом и любым доступным способом. В любую страну.
— А вот и «туз в рукаве», на который вы так азартно, напропалую уповаете. Даже мысли не допуская о том, что легально уйти не удастся.
— Если начнем сотрудничать всерьез, буду готовить и нелегальный канал перехода. Причем хотелось бы — с вашей помощью.
Заверять его в поддержке Британец не стал, зато предложил Пеньковскому не обращать внимания на его сугубо ритуальное восприятие им бокалов со спиртными напитками, а спокойно отдавать дань русским застольным традициям. Чем тот сразу же и воспользовался.
Они уже доедали салаты, когда после очередной рюмки Гревилл наконец объявил, что с «ритуальным чаепитием по-русски» покончено, и предложил Пеньковскому во всех подробностях рассказать о своих служебных обязанностях, а значит, и возможностях.
— Как вы понимаете, полковник, в беседе со своими кураторами я должен оставаться убедительным, — объяснил он. — Не забывайте, что это я открыл вас для внешней разведки Британии. И что именно мне поручили разрабатывать вас — и здесь, в Москве, и в Лондоне… Считайте, что в моем лице вы получили импресарио международного класса, маэстро от разведки.
— То есть все складывается, как я и предполагал.
— Отрадно слышать это, полковник Пеньковский. Так блесните же всем богатством своего красноречия!
И был слегка обескуражен тем, что русский вдруг заговорил на сносном английском языке, лишь иногда, для точности, дублируя некоторые названия и термины на русском. Чтобы потом, прослушивая запись, сделанную на миниатюрном магнитофоне, Гревилл мог сопоставлять эти термины, сверяя точность перевода.
* * *
Винн, естественно, догадывался, что Пеньковский неплохо владеет «языком Шекспира», но и во время первой их встречи, и сейчас он почему-то сразу же, после нескольких «вступительных» фраз на английском, переходил на русский.
— Прежде всего вас интересует организация, одним из служащих которой являюсь?
— Увы, моих нетерпеливых шефов интересует информация несколько иного порядка. Тем не менее освежите наши представления.
— Если выражаться общими терминами, — поведал Пеньковский, уже чувствуя себя так, словно пребывал на допросе в Сикрет интеллидженс сервис, — то официально наш, как его следует именовать, Иностранный отдел Управления внешних сношений Госкомитета при Совмине СССР по координации научно-исследовательских работ…
— Только русские способны придумывать для отделов своих учреждений столь безумные названия, — все-таки не удержался британец, чтобы не проворчать.
— … Так вот, этот отдел обязан заниматься организацией обменов делегациями ведущих ученых военно-промышленного комплекса, проводить научные конференции, налаживать сотрудничество между родственными институтами и прочими учреждениями разных стран во имя научного прогресса.
— Такова официальная версия работы вашего отдела. А неофициальная?
— Мы обязаны вербовать агентуру из числа перспективных, амбициозных зарубежных ученых и чиновников, причем прежде всего — из
