— Если человек не в состоянии справиться с устройством собственной квартиры, как же ему тогда справляться с устройством общества! — скромно заметил хозяин.
— Скажите об этом Эмилю.
— В сущности, ваша специальность — торговля, если не ошибаюсь… — заметил я просто для того, чтобы уточнить, в каком именно секторе Тодоров печется об устройстве общества.
Однако хозяин, явно задетый, истолковал мое замечание несколько иначе.
— Но ведь без торговли общество…
— Оставьте! — прервала его Маргарита. — Эмиль презирает все профессии, кроме своей собственной.
Быть может, в ту пору мне была свойственна некоторая самонадеянность, но это не помешало мне почувствовать после реплики Маргариты, что я начинаю сдавать позиции. Правда, я и не собирался участвовать в каком бы то ни было состязании. Вступать в борьбу за женщину почти в одинаковой мере унизительно и для тебя, и для женщины, которая должна потом послужить вещественным вознаграждением победителю. Это напоминало мне сиротский дом, где надзирательница иногда говорила: «Кто будет вести себя примерно, получит на обед рисовую кашу с молоком».
— Я уважаю героические профессии, но считаю, что не только они являются обладателями патента на героизм, — заявил Тодоров.
— Зря вы сердитесь, — успокаивал я его. — Я нисколько не претендую на звание героя.
— Я неточно выразился. Мне хотелось сказать, что круг людей, защищающих интересы родины, гораздо шире, чем вы думаете, и не ограничивается только той областью, где вы служите.
— Совершенно верно, — кивнул я. — Если защита родины будет ограничиваться лишь нашими служебными обязанностями, то родине не позавидуешь.
Эта моя уступчивость приподняла настроение хозяина, и он стал излагать свои мысли о значении торговли — внешней и внутренней — конечно, в самых общих чертах. Вообще Тодоров говорил со мной добродушным и чуть-чуть нравоучительным тоном, пытаясь втолковать мне, без особой надежды на успех, некоторые азбучные истины.
— И все-таки внешняя торговля во многих отношениях заманчивей, — осмелился я заметить.
Однако, учуяв грозящую опасность, Маргарита поспешила воскликнуть:
— Какое роскошное зеркало!..
— Особенно когда видишь в нем ваше отражение, — галантно добавил хозяин.
Затем подали кофе и конфеты.
Шесть часов. Черно-белый пароход исторгает надрывный, решительный рев, словно готовится пересечь океан, хотя рейс до Мальме длится не более часа. Грохот машин становится сильней, и корабль медленно отделяется от причала. Дороти стоит на палубе в очень красивом платье в белую и синюю полоску. Разве мыслимо морское путешествие без такого платья? Она вскидывает на прощание руку, и мы с Грейс отвечаем ей с берега тем же.
К счастью, пассажирский пароход быстро исчезает за товарными судами, так что уставшие от махания руки теперь могут отдохнуть.
— Возьмем такси? — спрашиваю у секретарши, стоящей возле меня, как истукан.
— Зачем? Мистер Сеймур живет совсем рядом.
Пройдя метров сто по набережной, сворачиваем на широкую тихую улицу. На углу высится отель в современном стиле. На его фасаде, облицованном гранитом, неоновая вывеска: «Кодан».
— До чего унылый вид… — произносит Грейс.
— Вы слишком нелестно отзываетесь о моем отеле.
Я действительно перекочевал сюда, притом всего час назад. Верно, окрашенный масляной краской фасад отеля «Англетер» значительно эффектнее этого. Но я не могу себе позволить идти на такие разорительные траты только из-за степени белизны фасада и из-за стиля мебели.
— Я не про отель говорю, а про это вот здание, — уточняет женщина.
Возле самого отеля высится огромное складское помещение почти зловещего вида — бесчисленные окна, закрытые ржавыми ставнями, мрачные островерхие башни.
— До чего унылый вид… — повторяет Грейс.
— Никак не подозревал, что вы склонны придавать значение внешнему виду.
Секретарша не отвечает, продолжая идти ровным, почти солдатским шагом.
— Вот, например, ваш внешний вид и то, как вы держитесь, нисколько не согласуются с вашим именем, — откровенно говорю я, ибо, насколько я знаю английский, слово «грейс» значит «грация».
— Человек не сам себе выбирает имя. Имя вам навязывают родители, а поведение обусловливает профессия, — сухо замечает женщина.
— Только ваше поведение более свойственно секретаршам, которым уже за пятьдесят, стройным, как гладильная доска, и жалующимся на несварение желудка.
Грейс молчит.
— Я даже подозреваю, что и эти вот ваши очки вам совершенно ни к чему.
— О, у них всего полдиоптрии, — небрежно бросает женщина, глядя перед собой.
— А по-моему, и того меньше.
И, прежде чем она успела возразить, добавляю:
— Удивительно, как он не заставил вас имя свое сменить.
Секретарша несколько огорошенно смотрит поверх очков, потом неловко бормочет:
— Не понимаю, что вы хотите сказать.
— Конечно, нельзя не признать, вам присущи какие-то черты женственности, — говорю я. — Но чтобы их обнаружить, надо хорошенько присмотреться.
— Интересно, как это вы сумели присмотреться ко мне, когда были так заняты Дороти?
— При должной организации на все найдется время.
— У вас, видать, организация четкая. Не успели проводить свою бывшую приятельницу, а уже занялись поисками будущей.
— Еще нет. Займусь несколько позже. И вероятно, не в подозреваемом вами направлении.
Эта дружеская пикировка продолжается до самой квартиры Сеймура. Она находится в бельэтаже старинного особняка, скрывающегося за высокими деревьями. Грейс дергает за ручку звонка, падающую из латунной львиной пасти. Но так как изнутри никто не отвечает, женщина еще два-три раза дергает хищника за язык.
— Странно. Говорил, что будет ждать нас тут, и… Ничего. В таком случае мы сами его подождем.
Секретарша достает из сумочки ключ и отпирает дверь.
— Прошу.
Комнаты, по которым мы проходим, кажутся нежилыми. Окна плотно зашторены массивными бархатными занавесями, старинная мебель в белых чехлах, над мраморными каминами огромные мутные зеркала. Похоже, что здешних обитателей давным-давно нет в живых.
— Ваш шеф тоже живет в довольно-таки мертвящей обстановке, — замечаю я, следуя за Грейс, которая зажигает свет и открывает двери.
— Владелец этой квартиры, один наш знакомый, постоянно в разъездах.
Наконец мы попадаем в помещение, с виду более жилое: занавеси на окнах раздвинуты, мебель без чехлов, на небольшом столике стоят бутылки и бокалы, на диване разбросаны газеты. Это нечто вроде кабинета или библиотеки: вдоль двух стен до самого потолка устроены стеллажи, сплошь заставленные книгами в старинных кожаных переплетах.
— Выпьете чего-нибудь? — спрашивает Грейс.
— Почему бы нет?
— Тогда поухаживайте за собой.
Торопливо убрав газеты, Грейс, однако, не садится на диван, а опускается в кресло и тут же замирает в своей обычной позе безучастной сосредоточенности, как бы готовая стенографировать. От нечего делать приближаюсь к столику и наливаю в высокий, вроде бы чистый бокал немного виски. Закурив сигарету, беру бокал и также устраиваюсь в одном из кресел. Мой взгляд, минуя строгое лицо секретарши, устремляется в окно, где на фоне серого полуденного неба темнеют высокие деревья.
— Как видно, разлука с любимой нагоняет на вас тоску, — устанавливает Грейс.
— Любимая? Мне не очень понятно это слово.
— О! — наигранно изумляется женщина.
— Встречаются, знаете, люди, которые не могут правильно взять какую-либо ноту. А вот я отношусь к числу людей, не способных испытать любовь.
— Значит, ваша любовь — игра? Это еще более отвратительно, — отвечает секретарша ровным, бесстрастным голосом.
— Я не играю. Со мной играют.
— Не могу допустить, что вы до такой степени беззащитный.
— Сказали бы «инертный»…
Она вглядывается в меня, как бы заново осмысливая мои слова. Я встаю, подхожу к ней и протягиваю руку к ее плечу.
— Надеюсь, вы не сделаете ничего такого, что испортило бы наши добрые отношения, — тихо произносит Грейс в напряженном ожидании.
Моя рука, застывшая в неподвижности, продолжает свой путь и берет с полки книгу.
— Будьте спокойны, — отвечаю я, раскрывая книгу. — Я не позволю себе ничего такого, что углубило бы нашу взаимную неприязнь.
— О, что касается моей, то она весьма умеренна, — заверяет женщина. — И относится она не столько к вам, сколько к вашему полу. Все мужчины отвратительны, но, увы, без них не обойтись. И от этого они еще более отвратительны.
— Лакло. «Опасные связи», — читаю вслух, затем рассматриваю эротическую гравюру.
Секретарша встает и подходит ко мне.
— «Опасные связи»… — повторяю. — Вам это что-нибудь говорит?
— Говорит! — отвечает Грейс.
И совсем неожиданно заключает меня в свои неловкие объятия…
