Капитан «Бенони» был в ходовой рубке, когда, сотрясаясь всем корпусом, судно потеряло ход. На винты мотобота тугими култышками намотались капроновые сети «Вайгача». Генри Лаусон, капитан «Бенони», был опытный человек и отлично знал, что игра проиграна.
Подобрав на борт остатки сетей, «Вайгач» прошел в нескольких кабельтовых от «Вьюги» и отсалютовал тифоном. Команда сейнера сгрудилась на борту, люди кричали, размахивали руками.
Сторожевой корабль передал на сейнер: «Благодарим за помощь!» — и, сбавив ход, пошел на сближение с мотоботом, поднявшим в это время норвежский флаг.
Отливая холодной водой Щелкунова,
Тимка привел его в чувство, с трудом оттащил в глубину рубки и, посадив, прислонил к штурманскому столику. Видимо, ничего не соображая, помощник долго водил глазами, потом хриплым шепотом выл а сил (он потерял голос):
— Пропала… сеть?..
— Половина еще осталась, — успокоил его механик.
Щелкунов схватился за голову и застонал, потом встал на четвереньки, перехватился руками, чуть не стянул со стола штурманскую карту, с трудом подошел к Вергуну и угрожающе сказал:
— Ответишь, Вергун, перед государством!
У капитана раздражение против Щелкунова прошло. Что с него, сквалыги, возьмешь? Другого он и не ждал.
— Видишь, Прохор Степанович, дело какое, — беззлобно сказал он. — Был у меня друг, Завалишин. Мы с ним на охоту хаживали. Я по медвежьему следу иду — от дерева к дереву хоронюсь, чтобы зверя не спугнуть, а Завалишин посередке шастает между двух стволов. Я его спрашиваю: «Отчего, друг, так ходишь?» А он: «Я, — говорит, — двадцать лет шофером на грузовике работаю, окончательно с машиной свыкся и, хотя пешком иду, а все боюсь кузовом зацепить…»
— Побасенки твоей не пойму! — зло бросил Щелкунов.
— Чего тут не понять? — удивился Вергун, но пояснил: — Когда ты, как Завалишин грузовик, будешь по себе государство чувствовать, поймешь и побасенку. Государством меня пугаешь, а того, Щелкунов, не соображаешь, что государство-то — я, и Тимка вот, и он, — Вергун показал на рулевого. — Все мы есть государство! И пограничник государству нашему — часовой!
В числе восьми человек экипажа «Бенони» не было ни одного новичка, они привыкли к азартной игре, где ставкой зачастую бывает жизнь. Даже проигрывая, эти люди сохраняли внешнее спокойствие, в этом заключалось достоинство игрока.
Неуправляемое, легкое суденышко кренило до самого фальшборта. Снег с яростью шрапнели вгрызался в палубу.
Капитан «Бенони» Генри Лаусон, кэп, как его называла команда, спустился в машинное отделение. Здесь он снял подбитый мехом кожаный реглан, замшевую на молнии куртку и, засучив рукава, вместе с глазным механиком попробовал вручную провернуть каждый вал. Два боковых нельзя было сдвинуть с места, средний вал проворачивался с трудом.
— На одном двигателе мы сделаем узлов десять, — сказал механик. — Надо очистить винт.
— Может быть, Траммэр, это сделаете вы? — предложил Лаусон.
— Нет, кэп, много риска. Можно схватить насморк… — У механика было чувство юмора.
— Вы набиваете себе цену. Водолазный костюм — с электрическим обогревом, — надевая тужурку, сказал Лаусон.
— Во что это обойдется моему капитану? — спросил Траммэр.
— Пятьдесят фунтов.
— Пошлите Хугго, он мальчик крепкий.
— В этом водевиле, Траммэр, каждый играет свою роль. Сто фунтов сейчас и через десять минут ни пенса! — резко закончил Лаусон и пошел к трапу.
В это время судно накренило на противоположный борт, Лаусон не успел ухватиться за поручни, и его отбросило назад, к Траммэру.
Поддержав Лаусона, механик сказал:
— Можно, сэр, чеком на Варде. Да пришлите мне двух парией на помощь…
Водолаз еще был под водой, когда справа за бортом показалась шлюпка с «Вьюги». Траммэра вытащили на палубу, он съехал по трапу вниз, и только в машинном отделении удалось снять с него водолазный шлем.
По внутреннему телефону Лаусон спросил:
— Траммэр, вы честно заработали сто фунтов?
— Я, сэр, честно заработал двести! Очищен правый и средний! Гарантирую двадцать узлов хода.
— Швартуются пограничники. Траммэр, чтоб у вас был достаточно кислый вид!
— Есть, кэп!
Ответа Лаусон уже не слышал. Держась за поручни, он шел на ют.
Нагорный закрепил конец. На палубу поднялись капитан Клебанов, боцман Ясачный и радист Аввакумов, в шлюпке остался старшина Хабарнов.
Открыв на первой странице разговорник, Клебанов спросил:
— Ер де ди сом ер капитан?[23] Вежливая улыбка сбежала с лица Лаусона, он не понял вопроса.
— Йей ер репресентант фор Совиет Уни-он гренсе вахт![24] — внушительно произнес Клебанов.
Снова наступила пауза, во время которой Лаусон, любезно улыбаясь, развел руками.
— Вильди комме мед скип докумен-тер![25] — потребовал капитан.
— Послушайте, капитан-лейтенант, на каком языке вы говорите? — по-русски спросил Лаусон.
— Вы же идете под норвежским флагом! — сдерживая растущее раздражение, сказал Клебанов.
— «Бенони» приписан к норвежскому порту. Что касается меня, я англичанин, Генри Лаусон. Рад с вами познакомиться. Впервые я встретился с вашими соотечественниками на Эльбе, в сорок пятом году. Несколько лет работал с русскими в комендатуре Берлина.
Пока капитан объяснялся с Лаусоном, боцман Ясачный, окинув взглядом ют, увидел еще мокрые водолазные калоши с грузом. Внимание его привлекла и шлюпка без чехла, под ее кормовой банкой лежали два туго набитых рюкзака и саперные лопаты. Подтянутая на талях, двойка была поднята с кильблоков и готова к спуску на воду.
Боцман отозвал капитана Клебанова в сторону и доложил обо всем, что увидел на юте.
Выслушав Ясачного, капитан вернулся к поджидавшему его Лаусону.
— На все время, пока «Бенони» находится в наших территориальных водах, радиорубку закрыть, — сказал Клебанов и, сопровождаемый Аввакумовым и Лаусоном, направился к надстройке.
Нагорный с автоматом в руке последовал за ними.
Человек шесть команды мотобота собралось на юте. Подняв воротники подбитых мехом курток, они курили и безучастно наблюдали за происходившим.
Заряд затянулся. Снежная мгла плотно закрыла сторожевой корабль.
Осмотрев рубку, капитан Клебанов приказал Нагорному остаться здесь для наблюдения.
Из рубки осмотровая группа направилась в машинное отделение.
Нагорный остался один. Широко расставив ноги, чтобы удержать равновесие, прижав к груди автомат, он внимательно наблюдал за поведением команды на юте. Сказать, что «Бенони» качало, было бы неточно. Легкое, неуправляемое судно швыряло, как челнок на ткацком станке, но Андрей этого не чувствовал. Сталкивались два мира, и он, каширский парень, с оружием в руках стоит на их рубеже. Это наполняло его волнующим чувством ответственности и сознанием собственной силы:
От группы людей на юте отделился один матрос, направился к рубке и остановился в нескольких шагах от Нагорного. Настороженно, но с интересом Андрей рассматривал этого человека из другого мира.
Матрос улыбнулся и, ткнув себя в грудь, сказал:
— Я Хугго Свэнсон!
Нагорный молчал — он был на посту.
Хугго Свэнсон вынул норвежскую с крышкой трубку, набил ее табаком и ловко раскурил на ветру.
В машинном отделении Ясачный внимательно осмотрел все три двигателя. Он обратил внимание капитана Клебанова на Траммэра — механик сидел на рундуке с ветошью, в то время как рядом стояла удобная банкетка.
— Встаньте с рундука! — приказал Клебанов.
Механик неохотно поднялся и отошел в сторону.
Подняв крышку рундука, Клебанов увидел шлем и еще мокрую водолазную рубаху.
— Та-ак… Интересно, — протянул Ясачный. — Неужели успели? — И, проверяя догадку, мичман провернул вал среднего винта.
— Вы же сказали, что судно потеряло ход, — напомнил Клебанов и потребовал судовые документы.
— Прошу в каюту, — сказал Лаусон.
— Машинное отделение будет закрыто. Пусть механик поднимется наверх, — приказал Клебанов.
Лаусон перевел приказание, и Траммэр, накинув меховую тужурку, пошел к трапу.
Закрыв дверь в машинное отделение, Ясачный поднялся последним.
Каюта Лаусона была небольшой. Полированная панель и мебель красного дерева. Мягкие плафоны освещения, шелковые занавески на иллюминаторах — все свидетельствовало о том, что на отделку «Беиони» не скупились.
Открыв тумбу письменного стола, Лаусон выдвинул несгораемый ящик, достал судовую роль и передал Клебанову.
Список немногочисленной команды был по форме заверен портовой администрацией Нурвогена.
Конечно, агент, предназначенный к заброске, если он был на «Бенони», скрывался под вымышленным именем, и все-таки надо было знать все восемь имен и фамилий по этому судовому списку.
Клебанов обладал тренированной профессиональной памятью. Прочитав несколько раз список, он захлопнул папку, мысленно проверил свою память и сказал:
