— Ладно, — согласился Нечаев.
Он поднялся и побежал под тусклый свет фонаря. А вот и шалаш! В лицо ударил крепкий кислый запах овечьей шерсти.
«До твоето момиче?..»
Но ему не пришлось спросить об этом. В шалаше все было перевернуто вверх дном. Там кто–то уже побывал. И совсем недавно. Было ясно, что этот кто–то увел с собой хозяина.
Рядом с распоротым тюфяком, в котором, очевидно, что–то искали, валялась обрезанная бутылочная тыква. Из тыквы выпали деревянные ложки (хозяин, как видно, ждал гостей). Тут же лежал черный горшок с остывшей фасолевой похлебкой — Нечаев определил это по запаху. А у входа он нашел шерстяные чулки и стоптанную обувь, похожую на лапти. Больше ничего в шалаше не было.
Выглянув, он позвал Сеню–Сенечку. Что делать?
Горшок с похлебкой еще хранил тепло костра, который был затоптан. Зола, оставшаяся на месте костра у входа в шалаш, была мягкая, не успела еще остыть. Нечаев разгреб ее руками и увидел красный уголек…
— Надо мотать отсюда, — сказал Нечаев. — Я уверен, что шалаш держат под наблюдением. Нас, наверно, прозевали — ждали не с той стороны. Но они сюда опять наведаются, вот увидишь…
— Мотать? А куда?.. — спросил Шкляр.
На этот вопрос не так–то просто было ответить.
Далеко им не уйти. Тем более, в таком виде. Эх, хоть бы у старика нашлась какая ни на есть захудалая одежонка!.. Но в шалаше пусто. Ту овчину, которая валяется у входа, на себя не напялишь. В ней только детишек пугать…
Они сидели молча, думая об одном и том же. Оставаться в шалаше было рискованно. Те, которые увели старика, могли заявиться снова. А что, если они засели за изгородью? Сидят и ждут… И стоит покинуть шалаш, как сразу…
— Чепуха, там никого нет. Они бы нас уже давно зацапали, — сказал Нечаев.
— И то верно… — Шкляр сидел на тюфяке, обхватив колени руками. Куда податься?..
А время шло.
Треск мотоцикла, скатившийся с горы, заставил Нечаева вздрогнуть. Неужто остановится? Тогда — конец… Но нет, мотоцикл снова протарахтел мимо. Немцы или болгарские жандармы патрулировали на дороге. Пройдет минут тридцать, и они опять проедут. И опять… Так что на дорогу лучше не показываться.
Тогда, может, податься в горы?
В шалаше было тепло и уютно. Нечаев согрелся, размяк. Подумал: «Будь что будет, двум смертям не бывать…» Задание выполнено. Мещеряк, надо полагать, узнает об этом. Так что совесть у них со Шкляром чиста… Ему захотелось растянуться на тюфяке и ни о чем не думать. Только теперь он почувствовал, что смертельно устал. Не все ли равно, где встретить врагов? Живым он им в руки не дастся. Пока у него есть нож, пока у него есть силы…
Он сказал об этом Шкляру. Идти некуда.
Но Сеня–Сенечка не был с этим согласен.
— Надо поглядеть на дорогу, — сказал он.
Не хватало еще, чтобы он стал уверять, будто люди — везде люди!.. Нечаев насупился, помрачнел. Куда как просто поднять лапки кверху. Он знает, что болгары тоже борются с фашизмом. Но они не могут довериться первому встречному.
— Чудик, — сказал Сеня–Сенечка. — Я живым в руки тоже не дамся. Впрочем, как хочешь…
— Ладно, пошли, — сказал Нечаев.
Он выглянул и прислушался. Никого!.. Даже ветер как будто утих.
Тогда он что есть духу побежал к изгороди и залег. За изгородью смутно белела дорога.
— Ну как? — Сеня–Сенечка плюхнулся рядом. — Никого?
В тишину неожиданно ворвался треск мотоцикла. Вынырнув из–за поворота, он покатил по дороге. Мотор его довольно урчал — дорога шла круто вниз.
За рулем и в коляске сидели солдаты в касках. Двое.
— Немцы, — пробормотал Нечаев, когда мотоцикл скрылся из глаз. Во рту было сухо, язык его не слушался. — Они скоро вернутся. Минут через тридцать, если не раньше.
— Ты думаешь, ото они проезжали? А что, если есть и другие? Темно…
— Те самые…
На дороге ни камня, ни выбоины — не на чем зацепиться взгляду. Никакой надежды, что мотоцикл опрокинется, никакой… И камнями немцев тоже не забросаешь, у них автоматы.
Он посмотрел на Сеню–Сенечку. Тот дышал шумно, со свистом, а потом вдруг затаил дыхание. Куда он уставился? Нечаев приподнял голову. И сразу, почувствовав на своем плече руку друга, пригнулся.
— Лежи… — сказал Сеня–Сенечка едва слышным шепотом.
Мотоциклисты уже возвращались. Неужели прошло тридцать минут?
У Нечаева было такое чувство, будто остановилось время. Он с такой силой сжимал рукоятку ножа, что онемели пальцы. Ладонь словно бы прикипела к черенку — не отодрать.
Едут!.. Он услышал натужный, захлебывающийся треск мотора, и его сердце забилось ему в такт. Тонкий светлый луч скользнул по листве над его головой, по изгороди и сразу погас. Это мотоцикл уже появился из–за поворота.
Когда он проехал мимо, на Нечаева пахнуло бензином и отработанными газами.
Но что это? Мотор заглох. Мотоцикл остановился в каких–нибудь двенадцати шагах от того места, где они лежали. Заметили, гады! Сейчас начнут поливать!..
Немец, сидевший за рулем, покинул седло. Но вместо того, чтобы прижать автомат к животу, он снял его с груди, отложил в сторону и, нагнувшись, стал возиться с мотором.
Раздумывать было некогда. Сеня–Сенечка пополз по кювету, и Нечаев, стараясь не дышать, последовал за ним.
Вскочили они вместе, одновременно.
Ему попался хилый, тщедушный немец. Нечаев навалился на него, оглушил и, вытащив его из коляски, отволок за ноги в сторону.
Голова немца стучала по булыжнику. Увидев, что он пришел в себя, Нечаев замахнулся трофейным автоматом.
И немец затих.
Тогда Нечаев оглянулся. Сеня–Сенечка все еще возился со вторым немцем — они катались по земле. Но прежде, чем Нечаев пришел к нему на помощь, Сеня–Сенечка, тяжело дыша, поднялся с земли.
— Этот готов!.. — сказал он. Мотоцикл стоял тут же.
Нечаев бросился к машине, чтобы попытаться завести мотор. Ему не терпелось как можно скорее убраться отсюда. Но Шкляр схватил его за руку.
— Ты куда? Помоги…
Немцев было двое. А их тоже двое. Разве не ясно, что делать?
Вдвоем они стянули с немца сапоги, сняли с него мундир. От немца разило потом — чужой едкий запах шибал в нос. Потом принялись за второго немца.
— Одевайся, — сказал Шкляр. — Не тяни…
Нечаев заторопился. Руки его слушались плохо. Сапоги ему были велики, но ничего… А мундир он застегнет позже…
Схватив пояс, валявшийся на земле, он побежал к Шкляру, который уже заводил мотор. Сеня–Сенечка действовал быстро, решительно.
— Подтолкни, — попросил Сеня–Сенечка. — Сейчас заведется.
Мотор зачихал и заработал, увеличивая обороты. Тогда они обоих немцев засунули в коляску. Сеня–Сенечка положил руки на руль, а Нечаев уселся сзади, прижимаясь к его спине. И в ушах у него засвистел ветер.
Небо над морем медленно зеленело, обнажив пустынный горизонт, и Нечаев с тоской подумал о том, что где–то там, далеко–далеко, лежит под солнцем его родная земля, тогда как над ним, над этой горной дорогой и высоким скалистым берегом, поросшим пихтами и сосняком, все еще висит глухая ночь.
Мотоцикл пожирал километр за километром. Шкляр пристально вглядывался в дорогу, ощупывая взглядам каждую изгородь, каждое деревцо и каждый куст, которые неслись им навстречу. Опасность могла быть всюду. Она, казалось, была разлита в холодном воздухе.
Дорога вела в город. Она петляла. Мотоцикл протарахтел по деревянному настилу какого–то мостика, висевшего над горной речушкой, промчал мимо глухой монастырской стены. За ним клубилась, медленно оседая, серебристая пыль.
Разумеется, было заманчиво лихо домчать до самого города. Но об этом не могло быть и речи. Немцы патрулировали все участки дороги. И от мотоцикла надо было поскорее отделаться. Во всяком случае, еще до того, как совсем рассветет.
Сеня–Сенечка затормозил и, выключив мотор, соскочил на землю.
Он остановил мотоцикл над обрывом. Внизу, под дорогой, теснились камни. Из ущелья на Нечаева дохнуло сыростью.
— Подтолкнуть?
— Подожди, — сказал Сеня–Сенечка и заглянул в коляску.
Он обнаружил солдатские пилотки и фляги, Что ж, пригодятся… По городу, надо полагать, солдаты не разгуливают в касках. А им надо в город. И они ничем не должны отличаться от других немецких солдат, которые в свободное время расхаживают по улицам, заглядывая в магазинчики и кабачки. Оттого и автоматы им тоже ни к чему.
— Автоматы жалко, — сказал Нечаев.
— Ничего не попишешь.
— А фляги?
— Фляги, пожалуй, еще пригодятся, — ответил Сеня–Сенечка. — Ну, взяли…
Они подкатили мотоцикл к обрыву и столкнули его вниз, в пропасть, вместе с немцами. Мотоцикл несколько раз перевернулся в воздухе и пропал из глаз.
— Все… — Нечаев выпрямился, вытер пилоткой взмокший лоб. Сунув руку в карман, он нащупал пачку сигарет.
