Ян Флеминг - На тайной службе Ее Величества. Живешь лишь дважды. Человек с золотым пистолетом

Он принял душ и побрился. Завтрак ему принес Питер.

— Есть какие-нибудь новости об этом несчастном инструкторе?

— Я больше ничего не слышал, сэр. Этим занимаются те, кто работает на улице. Я же нахожусь все время в помещении клуба.

Бонд решил спустить все на тормозах.

— Скорее всего он поскользнулся и сломал ногу. Бедняга! Благодарю вас, Питер.

— Благодарю вас, сэр. — Не промелькнула ли в гранитных глазах ухмылка?

Джеймс Бонд поставил поднос на письменный стол и с трудом открыл окно. Он убрал небольшой валик, который лежал между рамами, — специальное средство от сквозняков, сдул накопившуюся там пыль и дохлых мух. Холодный, безвкусный воздух, характерный для больших высот, хлынул в комнату. Бонд подошел к термостату и поставил его на отметку 90, чтобы создать противоток. Он нагнулся к столу, голова его при этом находилась ниже уровня подоконника, и сел завтракать; это был обычный завтрак, подаваемый в европейских гостиницах. Пока ел, прислушивался к голосам девушек, которые собирались около террасы. Говорили они громко, перебивая друг друга. Бонд мог слышать каждое слово.

— Лично я считаю, что Сара не должна была доносить на него.

— Но он пришел, когда стемнело, и начал к ней приставать.

— Ты хочешь сказать, что он действительно пытался изнасиловать ее?

— Так она, по крайней мере, заявляет. На ее месте я бы поступила точно так же. Какая же он скотина!

— Ты хочешь сказать, какая же он был скотина. Кстати, кто из них?

— Один из югославов. Бертил.

— А, знаю. Он действительно был жуткий тип. И зубы просто отвратительные.

— О мертвых так не говорят.

— Откуда ты знаешь, что он мертв? В конце концов, что с ним произошло?

— Он работал еще с одним в начале трассы бобслея. Они заливали стартовую площадку. Ты же знаешь, ходят там каждое утро со шлангами. Следят за тем, чтобы желоб соответствовал всем стандартам, чтобы сани скользили как следует.

— Фриц сказал мне, что он поскользнулся, потерял равновесие — или что-то в этом роде. И все. Он просто полетел вниз, как сани.

— Элизабет! Как ты можешь так спокойно говорить об этом!

— А что? Так все и было. Ты же сама спросила.

— Но неужели он не мог спастись?

— Не будь идиоткой. Это же сплошной лед, целая миля льда. А сани летят со скоростью до 60 миль в час. У него не было никаких шансов.

— А разве он не мог вылететь из желоба на одном из поворотов?

— Фриц говорил, что он промчался до самого конца. Врезался в хронометражную будку. Но Фриц утверждает, что он был уже мертв после первых ста ярдов.

— А, вот и Франц. Франц, мне, пожалуйста, яичницу и кофе. И скажи им, чтобы только не пережарили ее, терпеть не могу, когда перебарщивают!

— Хорошо, мисс. А для вас, мисс? — Официант принял заказы, и Бонд услышал, как под его башмаками заскрипели деревянные доски.

Та девушка, что произносила нравоучительные фразы, опять заговорила нравоучительно:

— Мне абсолютно ясно, что он был наказан за то, что приставал к Саре. За дурные поступки надо платить.

— Не смеши, пожалуйста. Господь никогда не накажет так сурово. — Беседа потекла по новому руслу, девушки утонули в наивных рассуждениях о морали и Священном писании.

Бонд закурил сигарету, откинулся на стуле и задумчиво посмотрел в небо. Нет, девушки правы.

Господь не стал бы прибегать к такому наказанию. А Блофелд стал бы. Состоялось ли одно из собраний, устраиваемых Блофелдом, на котором в присутствии всей команды сообщается о преступлении и приговоре? Был ли Бертил насильно сброшен вниз по желобу? Или, может быть, на его напарника пал жребий, ему приказали поставить согрешившему подножку или слегка подтолкнуть его, что еще нужно? Скорее всего так и было. По характеру крика можно судить, что все сочилось внезапно, человек осознал весь ужас ситуации, в которой оказался, лишь в момент падения, он вцепился в лед ногтями, сучил ногами, а потом, набирая скорость, полетел вниз по голубой отполированной до блеска поверхности желоба и понял, что неминуемое случилось, от судьбы не уйдешь. Что за смерть! Бонд однажды спускался с самой вершины «Кресты», просто чтобы доказать себе, что способен на такое. В шлеме, с маской на лице, защищающей от ледяного потока воздуха, в одежде, подбитой кожей, в дутой куртке, он тем не менее испытал 60 секунд животного страха. Даже теперь он помнил, как дрожал всем телом, когда с трудом выбирался из хлипких саней в конце трассы для бобслея. И всего-то преодолел какие-то 3/4 мили. Тот же человек, или то, что осталось от него, кровавое месиво, пролетел больше мили. Летел ли он головой вперед или ногами? Начал ли он кувыркаться? Пытался ли он, пока сознание не покинуло его, затормозить у края одного из поворотов, специально — по науке — огороженного насыпью, пытался ли сделать это при помощи носка ботинка без шипов или? Да нет. Уже пролетев несколько ярдов, он должен был двигаться с такой скоростью, что утратил способность рационально мыслить. Боже мой, что за смерть! Типичная, в духе Блофелда, смерть, типичный для СПЕКТРа способ мести за самое тяжкое преступление — неповиновение. Это единственный способ поддерживать в своих рядах строгую дисциплину. Итак, сделал вывод Бонд, убрав поднос и садясь за книги. СПЕКТР опять на марше! Куда же он направляется теперь?

Без десяти одиннадцать Ирма Бунт зашла за ним. Они обменялись приветствиями, Бонд набрал кучу книг и бумаг и последовал за ней. Они обогнули здание клуба и пошли по узкой, хорошо утоптанной дорожке мимо указателя, на котором было написано: «Частная собственность. Вход воспрещен».

Все здание, силуэт которого Бонд видел накануне поздно вечером, предстало перед ним. Ничем не примечательное, но на совесть сработанное строение, одноэтажное, сложенное из блоков местного гранита, с плоской бетонной крышей, на дальнем конце которой возвышалась небольшая, вполне профессионально выглядевшая радиомачта. Как теперь понял Бонд, через эту радиомачту вчера вечером пилот вертолета получал информацию по условиям посадки, и это же оборудование было ушами и голосом Блофелда. Здание располагалось на самом краю плато, ниже последней вершины пика Глория, но вне досягаемости снежных лавин. Еще дальше склон горы резко обрывался и исчезал за отвесной скалой. Там, внизу, виднелась граница еще одного лесного массива и долины Бернина, ведущей в сторону Понтресины; можно было различить блеск железнодорожных рельсов, по которым, как крошечная гусеница, полз длинный товарняк, шедший из Ратишбана через перевал горного массива Бернина скорее всего в Италию.

Пневматические двери здания открылись с привычным шипением; центральный коридор был почти точной копией коридора в здании клуба, но двери здесь располагались по обе стороны, и не было никаких картин. Стояла мертвая тишина, и невозможно было догадаться, что скрывается за дверями. Бонд спросил об этом.

— Лаборатории, — ответила Ирма Бунт несколько неопределенно. — Все это лаборатории. И конечно, учебные классы. Кроме того, личные апартаменты графа. Он живет там, где работает, сэр Хилари.

— И правильно делает.

Они подошли до конца коридора. Ирма постучала в дверь.

— Войдите!

Джеймс Бонд весь трепетал, переступая порог, слыша, как закрывается за ним дверь. Он знал, что его встретит не прежний Блофелд, не модель прошлого сезона — добрых 20 стоунов веса, это чуть ли не полтора центнера, высокого роста, с бледным лицом, с коротко стриженными темными волосами, темными глазами и резко выделяющимися на их фоне белками, ну точно как у Муссолини, отвратительные тонкие губы, длинные руки с вытянутыми пальцами, длинные ноги, — но теперь он поразился, до какой степени сумел изменить свою внешность этот человек. Однако мсье граф де Блевиль, который поднялся с шезлонга, стоявшего на маленькой — на одного человека — веранде, и ступил из-под солнечных лучей в полумрак кабинета, протягивая руки в гостеприимном приветствии, даже отдаленно не был похож хотя бы на родственника человека, фотографию которого Бонд видел в картотеке.

Сердце у Бонда упало. Ну хорошо, человек этот роста тоже не маленького, и руки и голые ноги его достаточно длинны. Так-то оно так. Но на этом сходство и кончалось. У графа были длинные, хорошо ухоженные, почти щеголеватого вида волосы с благородной серебристой сединой. Его уши, которые должны были быть прижаты к голове, слегка оттопыривались, а там, где должны были находиться толстые мочки, не было ничего. Тело, в котором было далеко за сто килограммов, сейчас почти обнаженное, если не считать черных шерстяных плавок, весило не более 80 килограммов, и ни одной складки обвисшей кожи, которая обычно бывает у резко похудевших пожилых людей. Полные губы были растянуты в дружеской, довольно приятной, может быть, несколько жестковатой улыбке. Лоб выше носа был испещрен морщинами, а сам нос, который согласно картотеке должен был быть коротким и толстым, выглядел почти орлиным, не считая изъеденной его части за правой ноздрей, по всей видимости, результат перенесенного третичного сифилиса — вот бедолага. Глаза? Ну, они могли бы кое-что прояснить, но сейчас в их темно-зеленой глубине нельзя было прочесть ничего, кроме какой-то явной угрозы. У графа были окрашенные в темно-зеленый цвет контактные линзы, которые он носил, скорее всего, из-за действительно опасного на этой высоте солнца.