Хотя попал я в замазку и нос еще чуть побаливал от ласковых прикосновений, ситуация, по сути дела, оборачивалась вполне благоприятно: целеустремленному Алексу удалось наконец установить контакт, ради которого его и забросили в опасный Каир, – впрочем, не было ли это самоутешением подстреленного фазана, гордящегося тем, что из него на радость охотникам сварили превосходный бульон?
Источая благовонные ароматы, я покинул ванную, надеясь прямо у дверей увидеть бдящего “Конта”, терзаемого опасениями, что я либо удушился на крючке для полотенца, либо нырнул в унитаз и поплыл прямо до любимого Мекленбурга. Но оба заговорщика мирно сидели в гостиной.
– Прежде всего я хочу извиниться перед вами. Если бы не “беретта” в кармане, я, конечно, не прибег бы к таким крайним мерам… – заметил Юджин.
Откуда он знал о “беретте”? Ох, легкомысленный Алекс, глупая голова, разве ты не помнишь, что во время первого визита к Матильде повесил пиджак с револьвером в прихожей? Ай да Матильда! Бой-баба, прощупала карман на ходу, когда приносила кофейные чашки! Поделом тебе, кочан капустный с пробором, еще клички развешиваешь и издеваешься, именно ты и есть Задница, причем первая по величине в Книге Гиннесса!
– Я всегда ношу оружие, когда выезжаю в места, где орудуют террористы. – Мы перешли на родной язык, и я чувствовал себя, как в ресторанчике, что у памятника незабвенному Виконту. – Честно говоря, вы так хорошо знаете мою биографию, что невольно задумаешься, не занимались ли вы мною более плотно?
За моим игривым вопросом скрывались весьма основательные подозрения, не перестававшие мучить меня: а что, если меня бросают в костер так же, как бросили Генри и его пассию? Тут уже страхами не отделаться, пахнет хорошим сроком, хватит времени на изучение Гегеля или языка племени мяу-мяу. Неужели и мною пожертвуют ради поимки зловредной Крысы?
Или это проверка меня американцами?
Все это очень походило на монотонное блуждание между Сциллой и Харибдой с завязанными шелковым платком глазами – не расплатиться бы потоками кровавых слез и выпущенными кишками, что ж, будем глядеть в оба, пусть каждый дергает за ниточки куклу-Алекса, не передергали бы только, не заигрались бы!
– Я вас не спрашиваю, зачем вы носите с собой оружие, – улыбнулся Юджин, – мне и так ясно, что вас направили сюда с совершенно определенной целью. Разве не так?
Он заложил в рот свою пятерню, накрыл ее своим крючком и начал вожделенно грызть ноготь на мизинце, словно после месячной голодовки дорвался наконец до пищи.
– Не говорите чепухи, Юджин, – ответил я спокойно, – разве вам неизвестно, что мы уже давным-давно не проводим “эксов”? Разве вы не знаете, что все “эксы” запрещены?
– И вы хотите заставить меня в это поверить? Мы всю жизнь шумим на всех углах о том, что выступаем против индивидуального террора, а на самом деле… Бросьте, Алекс! Мы живем в царстве беззакония! Интересно тогда; зачем же вы пришли ко мне? Хотели пригласить на осмотр пирамиды Хеопса?[37] Или попали в дом случайно, увидели Риту и влюбились в нее с первого взгляда? Как вы узнали мой адрес?
– Разве вы никому не оставляли его в Лондоне? – подкинул я, как сказал бы Чижик, наводящий вопрос.
– Не был там никогда и не собираюсь!
Игрок передо мною сидел класса экстра-люкс, на кого бы он ни работал – на янки, на Мекленбург, на Израиль или на самого дьявола, – метал карты смело и сейчас спутал все разом, с ходу отбрил Алекса: не был – и все тут! А если у “Эрика” ночные галлюцинации на почве старческого маразма, то место ему в комфортабельной богадельне, пусть беседует там с привидениями и не поднимает на ноги сразу две секретные службы!
– Значит, не были? – повторил я, ощущая свою беспредельную глупость.
– По-моему, вопросы задаю я. Мне не нравится, как вы себя ведете, Алекс! Вас взяли с поличным, а вы все крутите. Неужели мне придется вызывать полицию?
Он многозначительно указал на телефон и сделал грозный жест.
– Не волнуйтесь, Юджин, я как раз собираюсь все вам рассказать. И забудьте о покушении! Какой идиот будет пользоваться в этом пчелином улье “береттой” без глушителя? Ведь на звуки сбежится весь квартал!
– А аэрозоль?
– Я же оставил его в гостинице. Я был до этого в Бейруте, там ночью опасно ходить без оружия. Кстати, заряд аэрозоля не смертелен, просто вам попалась кошка, которая только и ждала удобного случая, чтобы издохнуть. Я не скрываю, что искал вас. Мне поручено провести с вами беседу.
– Что это вдруг за ветры повеяли в Монастыре? – удивился он. – Неужели мы превращаемся в буржуазную демократию? Переговоры с перебежчиком? Это неслыханно! И все же я вам не верю! Волков нельзя превратить в овец. Только ради Бога не предлагайте мне вернуться на родину! Не говорите, что мне все простят! Не предлагайте искупить свою вину здесь! – Он рубанул рукою воздух.
– Почему вы меня не слушаете? И я сомневаюсь, что вы отрезали все концы. Ведь у вас там семья… – Я искренне сочувствовал ему, совсем вошел в роль.
Он аж взлетел – словно джинн вырвался из бутылки в небеса:
– Не напоминайте мне об этом! Вот мерзавцы! Я же вижу насквозь весь ваш сценарий: если вы не вернетесь, семье создадут такие условия… да? Сучьи потроха – вот вы кто! Думаете провести на мякине старого воробья? А если обращусь в Международный суд, в Комиссию по правам человека ООН? Да если вы их хоть пальцем тронете, я такое устрою… я выплесну на страницы газет такое, что все вы позеленеете от злости! И не предлагайте мне никакого сотрудничества и не обещайте златые горы!
Тут не ошибался уважаемый “Конт”, наши уста всегда пели сладко, а стелили мы мягко – много дураков клюнуло на эту удочку, иных уж нет, а те далече, как Саади некогда сказал. Я уже сгорал от нетерпения, уже жаждал швырнуть на стол свою козырную карту, и предложить ему союз со штатниками, и увидеть застывшие от изумления глаза над его крупным, чуть крючковатым носом! Но Матильда слонялась по квартире, и я не хотел втягивать ее в наши маленькие тайны.
– У вас нет виски? – обратился я к ней, ласково поглядывая на мучительные колыхания груди под галобеей.
– Я не пью, – ответил за нее “Конт”, – а Бригитта иногда балуется кальвадосом, популярным у нее на родине, особенно до знаменитого добровольного присоединения к Мекленбургу. Я совсем забыл представить хозяйку дома. Для света она – Грета, а в жизни – Бригитта. Она эстонка.
Новая оплеуха Алексу от француженки с гастонским акцентом, даже не заподозрил этого проницательный Задница с Ручкой, тешился, напевал “Где же вы, Матильда?”, охламон!
– Увы, кальвадос не выношу, хочется хорошего виски. Может, мы сходим вдвоем, если вы не боитесь, что я убегу… – Тут я ностальгически вспомнил, как нам вечно не хватало одной капли во время тончайших бесед с Совестью Эпохи, одной капли, и мы, пошатываясь и придерживая друг друга, выходили вдвоем в магазин, залихватски шутили и с кассиршей, и с продавщицей, вступали в умилительные контакты с такими же ищущими и страждущими. – В крайнем случае идите один, а я посижу под дулом пистолета вашей прекрасной Бригитты. Кстати, чудесный монастырь в ее честь около Пириты в Таллине…
Он с опаской поглядел на меня и задумался.
– Я дам вам денег, – облегчил я его мучительные думы.
– Риточка, сходи, пожалуйста, за виски. Денег не надо, будем считать, что это компенсация за причиненный ущерб.
Бригитта, не произнеся ни слова, тихо удалилась, и мы остались одни.
– Извините, Юджин, что я пошел на этот трюк, но я хотел поговорить с вами строго тет-а-тет.
– Я так и понял, ибо вы не похожи на человека, которому настолько претит кальвадос…
Я проглотил эту колкость, хотя сделал в памяти еще одну зарубочку: “Конту” известны и некоторые, сугубо интимные, особенности покорного слуги, хотя, конечно, глаз Матильды – Маты Хари без труда мог зафиксировать количество шампанского, выпитое кавалером с “Черным Джеком” в кармане во время плясок слонов.
– Прежде всего я хотел бы развеять ваши опасения. Дело в том, что я уже не работаю в Монастыре. Некоторое время назад я попросил политического убежища и связал свою судьбу с американцами.
Он встал и прошелся по комнате, пытаясь скрыть свое изумление. В наступившей паузе заголосили английские напольные часы.
– Как вы можете это доказать? – он даже охрип от неожиданности.
– В этих обстоятельствах подобные вещи недоказуемы. Даже если я предъявлю вам свое письменное обязательство работать на американцев, вы мне не поверите. Кстати, у меня точно такие же основания не верить и вам. А что, если весь ваш переход на Запад – лишь умелая комбинация Монастыря?
Я внимательно следил за его реакцией, хотя, конечно, не верил, что актеры такого класса прокалываются, как воздушные шарики. Он снова сел и улыбнулся милой, даже застенчивой улыбкой – снова играл со мною бес, возбуждая симпатии к проходимцу.
