– Пока ты не переведешь мне название, я туда ни ногой, – шутливо заартачился Бондарь. – Пюхавяйму! Это звучит подозрительно.
– Храм Святого духа, – пояснила Ингрид. – Видишь колокол на стене? На нем начертано: «Я отбиваю одно время для всех – для слуги и служанки, для господина и госпожи, и никто не может меня упрекнуть».
Зайдя внутрь, они притихли, озираясь вокруг. Стены храма по периметру были украшены фресками, а ниже тянулось деревянное панно с резными изображениями святых. Люди, казавшиеся совершенно оглушенными громогласными звуками органа, сидели на деревянных скамейках. На коленях у большинства лежали открытые книги. Сосредоточенно глядя в них, люди шевелили губами.
– Нравится? – спросила Ингрид почтительным шепотом.
– Очень милые прихожане, – одобрил Бондарь. – И такие старательные. Они учатся читать по букварям?
– Не юродствуй! – очень по-русски прошипела Ингрид. – Я спрашиваю тебя про органную музыку!
– Как будто пьяный гармонист играет, только громче и басов побольше. Ни мелодии, ни ритма.
– Органист импровизирует!
– Вот я и говорю: ни мелодии, ни ритма, – упрямо сказал Бондарь, за что удостоился уничтожающих взглядов всех, кто находился в пределах слышимости.
Следующая остановка была сделана на короткой улочке, протянувшейся на пятьдесят шагов, не больше. Она называлась Сайя Кяйк – Булочный проезд, но сдобой тут даже не пахло, поскольку улочка была заполнена сувенирными лавочками. Ингрид вздумалось поискать тут подарок Виноградскому, и каждый продавец вцеплялся в гостей как клещ, упрашивая купить хоть что-нибудь на память. В результате Бондарь обзавелся совершенно дурацким брелоком в виде русалки, а содержимое сумки Ингрид пополнилось янтарными бусами.
– Не уверен, что профессор обрадуется этой обнове, – заметил Бондарь.
– В таком случае бусы придется носить мне, – хмыкнула Ингрид, впервые проявив чувство юмора.
Пройдя сквозь арку, они очутились на площади, со всех концов окруженной пластмассовыми столиками кафешек. Половина сидевших за ними посетителей цедила кофе, а вторая половина сосала пиво из бокалов. Фасады зданий казались декорациями какого-то исторического фильма, на фоне которых люди в современных нарядах выглядели неуместно. По брусчатке бродили раскормленные, как деревенские куры, голуби. Иностранные туристы беспрестанно фотографировали все это и радостно гоготали. Было тепло, чисто и скучно.
– Что скажешь? – трепетно спросила Ингрид.
– Такая площадка имеется в каждом европейском городе, – пожал плечами Бондарь. – Они совершенно идентичны. Хоть в Австрии, хоть в Швеции, хоть в Финляндии.
– Но такой ратуши, как в Таллинне, нет больше нигде.
Имелось в виду мрачное каменное строение с вертикальными щелями окон. Оно походило на громадный сарай под остроугольной черепичной крышей. К торцу здания лепилась башня, высокая и тонкая, как фабричная труба. До половины она была забрана строительными лесами и полиэтиленом, а ее основание опоясывал дощатый забор, обклеенный одинаковыми плакатами. На них была изображена каска русского солдата, продырявленная пулей. Каску оседлал орел, торжествующе раскинувший крылья.
– Что там написано? – спросил Бондарь, вглядываясь в латинские буквы.
– «Никто не забыт, ничто не забыто», – перевела Ингрид.
– Это они верно подметили. Никто и ничто.
– Тогда почему ты злишься?
– Будь моя воля, я бы снес этот забор к чертовой матери. Танками.
– Вас, русских, не поймешь, – пожаловалась Ингрид. – Забор как забор. Через месяц будет отмечаться шестисотлетие ратуши, там ведутся реставрационные работы. В газетах писали, что с чердака убрали двести кубометров мусора и грязи.
– Мусора и грязи тут по-прежнему хватает, как я погляжу, – сказал Бондарь, испытывая сильнейшее желание сплюнуть на вылизанную мостовую. – Пошли отсюда. Обедать пора.
– Я тоже проголодалась. Но потом мы обязательно сюда вернемся.
– Зачем?
– Я давно мечтала побывать в ратуше, – сказала Ингрид.
– Но там ведь ремонт! – удивился Бондарь.
– Только снаружи. Внутрь туристов пускают, я узнавала по телефону.
– Если ты проявишь достаточно нежности и такта…
– Сколько угодно нежности и такта! – Ингрид натянуто улыбнулась. – Вот видишь, мы уже начали цитировать друг друга. Это свидетельствует о том, что мы почти достигли взаимопонимания. Не отставай, а то потеряешь меня и очень об этом пожалеешь!
* * *
Гадая, что же она замышляет, Бондарь поплелся за ней. Нырнув в очередную арку, они остановились перед небольшим ресторанчиком «Олде Отто» со старичком из папье-маше в витрине.
Следующие тридцать минут прошли в сосредоточенном выборе блюд и дружном поглощении оных. Обед, обошедшийся Бондарю примерно в полторы сотни крон, насытил бы любого обжору.
Они выпили три литра разных сортов пива – с корицей, с медом и с травами, отдававшими каким-то лекарством. Слопали по огромному куску жареной свинины. Умяли «картошку по-деревенски», заправленную жареным луком и сырыми яйцами. Наконец, добрались до горы пирожков из сдобного теста, начиненных печенкой, рисом, яблоками, клюквой и еще чем-то не поддающимся определению. Запивали их ликером и кофе, поскольку места для пива в желудках не осталось. Ингрид кстати припомнила байку о хуторянке, которая, варя кофе для заблудившегося помещика, добавила в напиток муки – чтобы сытнее было.
– После этого случая, – сказала Ингрид, – все эстонцы поголовно пристрастились к благородному напитку, называя его «похлебкой после похлебки». Они пили кофе с мукой вплоть до середины прошлого века, хотя не любят вспоминать об этом.
– Забавно, – сказал Бондарь, внимательно вглядываясь в осадок на дне своей чашки. – Ты пробовала такую похлебку? Тебе понравилось?
– Не забывай, что я выросла в Америке.
– А как зовут твоего американского бойфренда?
– У меня нет бойфренда, – отрезала Ингрид. – Кажется, мы совсем недавно говорили на эту тему. Я презираю мужчин. Все мужчины – подонки.
– Почему? – удивился Бондарь.
– Вы думаете только о себе, а нас, женщин, попросту используете в своих целях.
Роль лесбиянки давалась Ингрид легко. Впрочем, любая женщина способна часами рассказывать об обидах, нанесенных ей мужчинами. Особенно захмелевшая. Бондарь налил еще. Ликер, похоже, оказывал на Ингрид отнюдь не расслабляющее действие. Она становилась все более агрессивной. Что ж, это хорошо. В запале человек способен наговорить многое.
– Когда ты говоришь о мужчинах, у тебя сверкают глаза, – заметил Бондарь.
– Это от злости, – потупилась Ингрид.
– Хорошенькая злость! Я видел тебя ночью с каким-то типом. Ты висела у него на шее.
– Неправда! Мы даже не прикасались друг к другу!
– Чем же вы тогда занимались в укромном уголке? – вкрадчиво спросил Бондарь. – И как отнесется к этому Сергей Николаевич, если узнает?
Вопрос загнал Ингрид в тупик. Покрывшись красными пятнами, она промолчала. Было заметно, что ей не хочется выглядеть потаскушкой в глазах Бондаря, но и сказать правду она не может.
Он поспешил усилить нажим:
– Мало того, что сношаться стоя не очень удобно, это вдобавок оскорбляет чувства окружающих.
– Мы не сношались! – возразила Ингрид. – Однако ее шепот не был услышан.
– Ладно, ты обманываешь постылого жениха, это я еще могу понять… Но зачем ты морочишь голову мне? – Бондарь с удовольствием закурил и прищурил один глаз. – Ты утверждаешь, что все мужчины подонки. Что ж, твое право. Но, в таком случае, кто такие женщины? И ты в частности?
Похоже, нападки достигли цели. Одно мгновение казалось, что Ингрид выплеснет свой ликер в лицо Бондарю, но она сдержалась. Здравый смысл возобладал над эмоциями.
– Очень скоро ты все узнаешь, – пообещала Ингрид. – Обещаю.
– Но я хочу услышать правду сейчас, – воскликнул Бондарь.
– На обратном пути.
– Опять двадцать пять! Тогда допиваем и немедленно едем домой. Экскурсия отменяется.
– А ратуша? Мы собирались подняться на башню…
– На бок она мне упала, твоя башня, – грубо сказал Бондарь. – Вместе с ратушей.
– Это последний каприз, честное слово, – взмолилась Ингрид, глядя на него повлажневшими глазами.
– Тогда выкладывай правду да побыстрее.
– Сейчас могу сказать тебе одно: никакая я не американка и в Америке никогда не была.
– Об этом я давно догадался. Продолжай.
– Не могу. Юхан меня убьет.
– Кто такой Юхан?
– Мой старший брат, – тихо призналась Ингрид. Она выглядела очень подавленной и несчастной.
– Так это с ним ты встречалась вчера ночью? – догадался Бондарь.
– Да.
– Почему он на меня напал?
– Вы нам мешаете, ты и твоя жена, – прошептала Ингрид, теребя скатерть. – Юхан опасается, что профессор увлечется твоей Верой, и тогда наши планы рухнут.
– Какие планы?
