Со мной кто-то заговаривал, отпускал комплименты блузке, со всех сторон сада слышалось непрерывное тарахтение радостных голосов. У меня счастливая судьба. Да, господин Эшенден, наверное, ошибся — впервые за все время нашего с ним общения, или заболел. Мне нечего здесь делать. Зато я попала в такое место, куда нормальный человек не приезжает. Ну, и что же не порадоваться? Меня кормят отличным поросенком просто потому, что я есть, и потому, что им скучно, а тут — новые люди.
Вики маршировала по саду под руку с внушительным джентльменом без признаков талии, вела его прямым ходом к поросенку: видимо, это и есть неподкупный Элпидио Кирино, главный финансист президента. Ну да, вот она мне драматично показывает на него глазами.
Некто Помона Гомес — дико оживленная светская дама неопределенных лет — завела со мной разговор о том, что отсюда и до первых чисел января никто в этой стране уже не работает, праздники следуют непрерывно. А февраль — это месяц карнавалов. Ну, а март… Да, в общем, я и без нее все это уже поняла.
— Сладости! — поставила меня перед неизбежным фактом возникшая откуда-то из глубин сада Вики. — У нас вчера приехал целый докар из гасиенды… докар — это вроде вашей калесы с лошадью… привез рис свежего урожая. А, подождите!
Вики всплеснула руками.
— А куда же они девались? Я хотела вас с ними познакомить. Вот так было и в школе, а мы все из Ассумпсьона — отвернешься, а эти две сестры со своим завтраком, пан де саль с маслом и сахаром и персик из сада, куда-то забились в угол, и не найдешь. Так, в саду их не видно. А давайте обойдем весь дом! Заодно покажу нашу коллекцию испанской мебели. И если эти две негодницы не заперлись вдруг в тайфунной комнате под полом, то…
И мы идем в дом.
Мы маршируем по лестнице из сада, проходим в распахнутые двери цветного стекла — с витражами в виде ананасов и пальмовых листьев; я снимаю чинелы, в одних чулках чувствую себя беззащитной, двигаюсь неслышно по идеальному полу твердого дерева, мужские голоса из большой залы… Какая-то дверь. Комната с испанской мебелью. И они, двое, молча и неподвижно стоят, оперевшись на барокковый буфет.
Дверь захлопывается за моей спиной. Вики здесь больше нет. Я в ловушке. Сейчас кто-то опять захочет отрезать мне голову.
Конечно, я их знала. Достаточно почитать два-три местных издания в течение пары недель, и вы не можете их не знать. Эти два лица будут смотреть на вас со страниц светской хроники, и не только ее.
Итак, двое. Одна — ну конечно моя Лола невероятно красивая девушка, а тут совсем другая красота, даже без испанского плоеного воротника, обрамляющего голову. Но воротник этот как бы незримо присутствует, на его фоне — удлиненное умное лицо, разлетевшиеся приподнятые брови и странное отсутствие выражения, почти маска. А воротник мне грезится потому, что я уже видела это лицо, и вовсе не в светской хронике, а у отца Артуро в гулких коридорах Сан-Августина. Только это было мужское лицо на старинной картине.
Урданета. Фели, то есть Фелисиссима Урданета. А, да она же замужем, ее теперь зовут Урданета-Сармьенто. Одна из самых знаменитых красавиц Манилы, из тех самых, кому и в голову не придет участвовать в каких-то конкурсах.
И вот эта, вторая. Маленькая, почти карлица. И не только не красивая, а по-своему даже пугающая. Тоже знакомое лицо — загнутый крючком нос, горящие ехидным огнем глаза, высокий лоб. Это же Эдди! Эдди в женском облике. Ну да, у звезды здешнего света Фели есть сестра, Кончита. Вот и она.
— Вики в восторге от того, что там, у британцев, оказывается, тоже есть местисы, такие как мы, — легко сказала Фели. — А ведь и правда, интересно. И мы действительно рады вас видеть.
— Брось, дорогая, мы тут числимся чистыми испанками, — немедленно заспорила с ней Кончита.
— А разница только в том, что здешние чистые испанки и испанцы — это те, у кого пока еще есть дома в Испании, а прочие — те, у кого недавно появились дома в Америке, — чуть склонила к ней голову Фели (как же она странно говорит — будто не до конца проснулась).
Кончита насмешливо улыбнулась.
— Но если вы и правда почти член нашей семьи… — продолжила старшая сестра.
— Большой, большой семьи, — уточнила Кончита.
— То пора рассказать вам некоторые ее тайны, — завершила Фели.
— Тетушка после встречи с вами мучила нас целый вечер, очень огорчалась, — пояснила сестра.
Ах, вот как. Я уже все понимаю. Тетушка София Урданета. Эдди. Конечно, Эдди.
— Остановите нас, если это тяжелая для вас тема, — вдруг чуть посмеялась Фели. — Хотя на самом деле что уж тут тяжелого. Всего-навсего мужчины. Девушки все время о них друг с другом говорят, вот и мы…
— Лелаки, — с непередаваемым выражением произнесла Кончита. — Говорят, у вас, в Малайе, коренные жители их тоже так называют? Ну вот. Что вы хотите. Лелаки и есть.
— Понимаете, в каждой семье есть свои… Эдди хороший мальчик. Но он, как бы это сказать, не получился. Мы просто хотели сказать вам насчет денег.
— Что?! — поразилась я. — Да нет, вы все неправильно поняли. У меня прекрасный муж.
— У нас тоже, — заметила малышка. — Но тем не менее… Приехать в далекую страну и делать тут то, что хочется, — и разумно платить за это, если знаешь, что делаешь, — да что же в этом необычного?
— Но Эдди тут ни при чем, потому что совсем, совсем другое, другой, и я не знаю… — неожиданно сказала я, сразу же пожалев об этом: да что со мной творится? — и замолчала.
— Найти вам хорошего исповедника? Вы ведь католичка, как и мы, не правда ли. И тогда все просто.
— Я с этого начала, — призналась я. — Отличный исповедник.
— Очень разумно, — сказали сестры в один голос, и обе засмеялись.
— Но я не поверю, чтобы Эдди — и брал деньги, — прервала я паузу. — Да еще вот так…
— А пока и не брал, — прошелестела Фели. — Просто мы боялись, вдруг уже и до этого дошло.
Я молчала, и мне было очень грустно.
— Галеона не будет? — сказала я наконец. — И не было. А вот это очень, очень жаль.
— Это отдельная история, — задумчиво проговорила Фели. — Никто из серьезных людей не доверит ему ни сентаво, конечно. Были причины. Поработал в банке, и… ну неважно. Это, наверное, не конец его истории или истории галеона, а пока — ну не давайте ему слишком много денег, вкладывайте их, допустим, в рудники Бенгета — мы все так делаем. Это просто. Акции растут каждый месяц. «Бенгет майнинг», «Бенгет консолидейтед» — там наши люди.
Я поняла, что получила очень серьезную информацию. И поблагодарила обеих Урданета взглядом. А они поняли, что я поняла.
— Надо признать, — сказала я после паузы, оживая и начиная рассматривать мебель — а она и вправду была великолепна, — что Эдди ни разу ничего не попросил.
— Так он и не будет просить! — вдруг засияла Кончита. — Он умный. Он сделает так, что вам просто захочется ему что-то дать. Вы ведь уже хотите, чтобы галеон отправился в путь, не правда ли?
— Но он не отправится, — прикоснулась я к витой деревянной колонне на шкафу.
Тут на лице Фели наконец появилось отчетливое выражение — что-то между досадой и уважением.
— О галеоне написала «Лос-Анджелес таймс», — заметила она. — «Крисчен сайенс монитор». А еще японцы — чтобы американцы не дремали. Этот проект уже нельзя так просто утопить. Он своего добился.
— Поймите, он ведь все-таки Урданета, — сказала сестра. — Это и наше имя. Наша семья.
— Умный мальчик, — прошептала Фели, медленно покачивая головой. — Ах, какой умный. Нет, теперь уже нам придется сделать совсем по-другому…
— И когда все сделаем, сообщить об этом мужчинам, — сверкнула выпуклыми дьявольскими глазами Кончита. — А сейчас — Вики убьет нас, если мы не пойдем наслаждаться ее сладостями. Нет, правда. Она чуть не сама их готовила. Мы обречены.
Я улыбнулась и направилась к двери, сестры — как и я, в чулках — эскортировали меня с двух сторон до самого порога, где служанка, как я заметила, выстроила в аккуратный ряд все туфли людей, пришедших из сада.
— Чинелы, какая прелесть! — восхитилась Фели, глядя на мои манипуляции. — И абсолютно разумно. Вы действительно уже одна из нас.
Десертом оказался клейкий рис, тот самый, из гасиенды, в коричневом сахаре и кокосовом молоке. А также — да, все-таки они гордые дети малайской расы… потому что это…
— Это же бубур чача! — провозгласила я, указывая Вики на ряд выстроенных горшочков.
— Это вовсе даже гуинатан! — возмущенно вскинула она руки. — Традиционное блюдо на Тодос лос Сантос. Когда все святые входят маршем. Это куски камоте, габи и саба-банана…
— Я не знаю, что такое камоте, хотя подозреваю, что это наш сладкий картофель! — не давала ей спуску я. — И все сварено в кокосовом молоке и с кокосовыми сливками. В керамическом горшочке должны быть банановые листья для вкуса. Так?
