Потом шофер в таксомоторный парк перевелся. Гараж был на другом конце города, и он переехал на другую квартиру, поближе к гаражу. А Настеньке другого жильца порекомендовал — Никезина Петра Афанасьевича. Никезин был молчаливый, суровый, работал много. Поначалу его суровость пугала Настю. Но как-то отремонтировал Петр Афанасьевич баян, стал его пробовать, разыгрался и душевно запел хорошую солдатскую песню. Иначе стала Настя к нему относиться. А когда завел как-то Никезин разговор о том, что он одинок — семья от немца на Смоленщине погибла — и предложил выйти за него замуж, она согласилась. Так стал Никезин хозяином в доме, построенном Алешей Волковым.
…Настя была на работе. Никезин закончил паять, вставил панель в корпус приемника, закрыл заднюю крышку, воткнул вилку в розетку и стал проверять, как работает «Балтика». Приемник действовал отлично на всех волнах. В это время мимо дома прошла машина и дважды коротко просигналила. Никезин, не торопясь, взял приемник, вышел на улицу и остановился, поглядывая, не пройдет ли попутная машина. Несколько минут спустя из-за угла показалось такси. Никезин поднял руку. Машина остановилась, и он сел в нее.
— Отправил? — спросил его шофер.
— Да.
Шофер, правя левой рукой, правой вытащил из кармана куртки папиросу, протянул Никезину и сказал:
— Бери, раскуришь дома в 2.30. Ясно?
Никезин кивнул головой.
Сдав приемник в мастерскую, Никезин, не торопясь, на трамвае поехал домой.
Войдя в свою комнату, открыл сундук, где лежали[]тяжелые кирзовые солдатские сапоги и немецкий аккордеон, точно такой, как висел на стене. Он вынул аккордеон, положил на стол, снял крышку. Затем покрутил пальцами папироску, которую дал ему шофер, вытащил из нее мундштук, расправил его на столе и, взяв лежавшую рядом лупу, навел ее на бумажку. Под лупой отчетливо проступили колонки каких-то цифр.
На столе у Никезина стоял старинный приемник, один из самых первых выпусков «СИ-235». Никезин вытащил из клеммы приемника вилку от антенны, подсоединил ее к своему аккордеону и взглянул на часы. До двух часов тридцати минут оставалось около трех минут. Он слегка перебирал клавиши аккордеона, наигрывая в четверть тона какую-то легкую мелодию, похожую на немецкую песенку «Майн либер Августин», которую обычно отзванивали механизмы, вделанные в старинные настольные часы.
Вытащив откуда-то из аккордеона миниатюрный наушник, Никезин приложил его к уху и, напряженно вслушиваясь, стал отстукивать на клавишах такты. Прошло уже минут восемь, но наушник молчал. Никезин сделал минутный перерыв и вновь стал выстукивать такты. До его слуха донеслись ответные сигналы. Глядя через лупу на колонки цифр, Никезин быстро и отчетливо отбивал какую-то дробь. Он не дошел еще и до половины передачи, как послышался резкий стук в дверь. Никезин продолжал работать. Стук умолк, а несколько минут спустя постучали в окно. Он поднял глаза, увидел за окном лицо жены, но продолжал свою работу. Закончив, отключил от антенны аккордеон, закрыл крышку, запер его в сундук и только тогда пошел отворять дверь.
Настя вошла в дом сердитая и расстроенная.
— Чего это ты полчаса не открываешь, — упрекнула она мужа. — В кои веки раньше домой выбралась постирать, приготовить, а тут вот маячь на улице.
— Поговори мне еще, — гаркнул на нее разъяренный Никезин.
— А ты не кричи, Петр, я и без крика человеческую речь понимаю, — возразила ему Настя.
Никезин размахнулся и ударил жену по лицу своей огромной ручищей, скверно выругался и вышел из дому.
Все шло как по-писаному. В окошке, где выдавалась почта до востребования, Вася получил адресованное ему письмо. Не вскрывая его, он тут же вышел из здания вокзала и поехал на такси в гостиницу. Толстяк уже ждал его.
— Сдавайте ваш паспорт и получайте ключ от номера. К сожалению, мы с вами на разных этажах. Вы на четвертом, если не возражаете. Лифта здесь нет, а мне высоко взбираться трудно, у меня и так пропасть беготни в Москве, ведь мы народ командировочный, сами знаете, как вертимся.
Вася рассыпался в благодарностях.
— Вечером увидимся здесь, — сказал ему толстяк, — В буфете неплохой коньяк. Посидим, поболтаем.
Вася утвердительно кивнул головой и улыбнулся.
Комната была отличная: маленькая, светлая и даже с телефоном. Вася, заперев дверь на ключ, с нетерпением вскрыл конверт. В нем было два билета на завтрашний футбольный матч.
Вася даже забыл на миг о том поручении, которое ему предстояло выполнить на стадионе. Как многие советабадцы, он не был равнодушен к футболу и был очень рад, имея два билета на международную встречу.
Нонне звонить было еще рано. Он не знал, добралась ли она уже до дому. И Вася, повесив через плечо фотоаппарат, как заправский турист, отправился бродить по Москве. Часа через два он позвонил Нонне. Та сказала, что может с ним встретиться ненадолго, так как сегодня она должна быть дома не позже одиннадцати, зато завтра она в его полном распоряжении.
Они встретились на улице Горького, побродили по центру, посмотрели новую кинокартину. Ужинать Нонна отказалась, она торопилась домой. Вася проводил ее и отправился к себе в гостиницу.
На следующий день Вася, как было условлено, встретился с Нонной у входа в ЦУМ. Перекусив на ходу в кафетерии и прихватив с собой, по совету предусмотрительной Нонны, несколько пончиков и кулек карамели, они направились на стадион. Нонна хотела ехать в метро, но Вася настаивал на такси.
— Но это же дорого, — возразила Нонна.
— Чепуха, — пренебрежительно бросил Вася. Он уже начал вести «шикарную жизнь». Вскоре их машина влилась в плотный поток машин, следовавших к стадиону.
Несмотря на то, что до начала матча было больше часа, они с трудом прошли на свои места. Справа от Васи оказался какой-то человек в темных очках и сером костюме. На коленях у него лежала мягкая, фетровая шляпа, придавленная новеньким фотоаппаратом «Зенит», который он слегка придерживал рукой. Вася больше не оборачивался в сторону своего соседа. Все его внимание заняла Нонночка. Она оказалась знатоком футбола. Названия команд, имена нападающих, вратарей, защитников так и сыпались из ее уст. Вася успел узнать, что знаменитый Яшин, прославленный столичный вратарь, страшно высокомерен и не обращает никакого внимания на девушек, от которых ему нет отбоя. Узнал он и подробности о неудачной женитьбе какого-то полузащитника, от которого жена убежала через две недели к защитнику другой команды. Но просвистел свисток судьи, матч начался, и Нонна на короткое время умолкла.
У ворот противников попеременно возникали острые моменты. Трибуны реагировали оглушительными криками на каждый удачный бросок вратарей. Первый тайм окончился с ничейным результатом. В середине второго тайма тройке нападающих хозяев поля удалось прорваться к воротам своих гостей. Но вратарь отбил труднейший мяч, и громкие аплодисменты лавиной обрушились на зеленое футбольное поле.
Вася вытащил коробку папирос, чуть отодвинувшись от соседа, положил рядом с собой на скамью фотоаппарат, пошарив в карманах, достал спички и закурил. Через одну минуту он скорее почувствовал, чем увидел, как закуривает его сосед. Вася чуть нагнулся, будто осторожно стряхивая пепел со своей папиросы, и глянул на соседа. Тот сосредоточенно смотрел на поле и дымил сигаретой. Вася тронул рукой аппарат. Аппарат был на месте. Он переложил себе на колени и, поигрывая ремешком, продолжал наблюдать матч, коротко обмениваясь с Нонной впечатлениями.
За несколько минут до окончания матча многие зрители стали предусмотрительно подниматься с трибун. Поднялись и Нонна с Васей. Такси им найти не удалось.
Возвращались в переполненном метро. Побродив по улице Горького, они отправились в кафе «Националь». Нонна отлучилась, чтобы привести себя в порядок. Вася тоже воспользовался этим временем. Он горел нетерпением узнать, что сейчас содержится в его аппарате. Заперевшись в кабине туалета, он быстро вынул «Зенит» из футляра и открыл крышку. Там лежали деньги. Вася, не считая, спрятал деньги в карман и облегченно вздохнул: поручение-то оказалось совсем пустяковым.
Молодые люди заняли столик поближе к эстраде. С видом заправского знатока Вася, вежливо советуясь с Нонной, заказал напитки и ужин. Вдруг сзади раздался зычный голос с кавказским акцентом:
— Ва! Дорогие! Как я рад, что вы здесь!
Гога, не спрашивая разрешения, легко подхватил стоявший у стены стул и, чуть покачиваясь, — видимо, он уже был под хмельком, — уселся рядом с Нонной.
Васю сейчас меньше всего устраивало общество Гоги, и он принял подчеркнуто сдержанный вид. Но Гога не обращал на него никакого внимания. Заметив Нонне, что она великолепно выглядит и что он просто не в состоянии оторвать от нее глаз, Гога тут же подозвал официанта и попросил дать бутылку коньяку.
