Началась другая, легкая жизнь, появились наряды, безделушки, Анджелу то и дело выбирали «королевой бала», она все чаще блистала в салонах лучших домов Бледа. И как было отказать обворожительному Эдуарду Эйхе в сущих, как ей казалось, пустяках: то передать несколько смешных непонятных слов, или записочку, или какую-нибудь безделушку приехавшему на отдых сановнику, дипломату, военному; посплетничать с дамами и выведать, что у генерала Н. любовница жена министра, что дипломат К. увлекается наркотиками, а супруга принца Павла в связи с председателем Совета министров красавцем Стоядиновичем…
Вскоре Анджеле пришлось выполнять и более серьезные поручения, порой совсем неприятные. Эйхе становился все более требовательным и даже грубым. Когда Анджела отказывалась «услужить ему», он давал ей пощечины, а однажды, включив магнитофон, заставил слушать компрометирующие ее записи и пригрозил, что не только ее опозорит и засадит в тюрьму; он потребовал от Анджелы сфотографировать находящийся у мужа в столе список коммунистов местной организации и передать ему. И она все исполнила. К счастью, список оказался далеко не полным.
Легкая жизнь превратилась для Анджелы в каторгу. Эйхе заставил ее встретиться в отдельном номере гостиницы «Еловица» с живущим там постояльцем, чтобы вытащить у него из портфеля какие-то бумаги и, когда он заснет, передать их дежурной горничной. На этом Анджела и провалилась. Произошел скандал, который едва удалось замять. Звонко Янежич уже давно подозревал жену в предательстве, с тех пор, как обнаружил исчезнувшие из стола списки товарищей. Раскусив и инициатора, Звонко Янежич доложил обо всем в исполнительный комитет партии. Было решено воздействовать на Анджелу.
«Пусть выпьет горькую чашу до дна! — подытожил секретарь бледского комитета партии Иван Зупан, впоследствии организатор Сопротивления под кличкой Нестор. — Анджела должна искупить свою вину. И ты, Звонко, тоже!»
Постояльцем из отеля «Еловицы» оказался один из коммунистов, а горничной там была Мария Хорват.
Вскоре после начала войны резидента Эйхе-2 сменил шеф бледского гестапо Гельмут Розумек. И вот теперь Анджела, встречаясь с ним, уже сообщала о всех их разговорах партизанам.
Анджела знала, что капитан СС милуется и с другими женщинами и у всех, как и у нее, выведывает сведения о коммунистах и партизанах. Он — так же, как и ее, — посылает женщин выполнять задания, грозя им арестом, лагерем и даже расстрелом. А попасть в тюрьму Бегунье или в лагерь, все догадывались, было равнозначно смерти.
Теперь Анджеле приходилось хитрить, изворачиваться уже не из желания надуть мужа. Она оставалась осведомителем Гельмута, изо всех сил старалась показать вид преданной, влюбленной до безумия, покорной и послушной, но в этой игре шла на страшный риск, ибо сама выведывала у капитана сведения для коммунистов. Опытный, но самонадеянный немец верил в свою неотразимость и подавлял возникавшие иногда подозрения к «глупенькой словеночке».
А «глупенькая словеночка» не была глупой.
Как-то за обедом, когда Розумек допивал свою бутылку вина, Анджела, подсев к нему поближе и указывая мизинчиком на далекую гору, видневшуюся сквозь деревья парка, сказала:
— Вон видишь, гора зеленеет. Называется она Стргаоник. На самом ее верху пастбище для овец. Чуть пониже пастушьи колибы, в них прячется кое-кто из евреев, бежавших из «Еловицы». В том же краю формируется партизанский отряд, которым командует югославский офицер. Говорят, будто некий местный патер призывает всех старокатоликов вставать на защиту Словении против немцев.
— Откуда это тебе известно, моя дорогая? — встрепенулся Розумек, ласково пожимая плечо Анджелы.
— Вчера приехала погостить двоюродная сестра, Рожинка, она замужем за кузнецом из Млина, и рассказала…
У Гельмута загорелись глаза. По приезде в Блед он с первых же дней старался отыскать ту ниточку, которая привела бы его к еврейскому золоту, не раз расспрашивал о золоте Анджелу. Розумек не сомневался, что привезенное сюда из Германии в 1937 и 1938 годах золото наспех запрятано где-нибудь в окрестностях Бледа или в самом городе, а может быть, и в озере. И каждый раз, когда он из окна любовался его синими водами, ему приходило на ум: «Золото лежит где-то тут, наверное, все глубже погружается в песок бочонок, наполненный старыми доппелькронами с изображением Вильгельма II или австрийскими дукатами».
— Эх, патера упустили, — подумал вслух Розумек. — Он наверняка что-нибудь знает о золоте…
Патера взять не удалось; оставленная в его доме засада тоже ничего не дала. Никто не заглянул в дом жупника. Посланный карательный отряд прочесал гору Стргаоник и вернулся ни с чем.
Розумек понимал, что кто-то предупредил патера. Но кто? Гельмут подозрительно разглядывал в упор опрятную, красивую Анджелу, скрытое подозрение шевелилось в его сознании, но разве он мог поверить в «предательство» любовницы! Это все равно, что подозревать самого себя…
* * *
Спустя несколько дней от командира усташского отряда Рачича пришло донесение в Блед, начальнику гестапо Гельмуту о том, что к ним в «чету» добровольно явился летчик, майор югославской армии, бывший белоэмигрант, казак, в свое время воевавший на стороне Врангеля против большевиков, некий Аркадий Попов. «Упомянутый Попов просит свидания с вами, господин гауптштурмфюрер, чтобы сделать важное сообщение».
Отряд усташей находился в Рибно, недалеко от Бледа. Аркадий был поселен в комнате небольшого дома вместе с двумя офицерами-усташами. В отряде соблюдалась строгая дисциплина… Но к русскому летчику-майору сам начальник отряда, бывший эмигрант-хорват, прибывший в Югославию в числе четырехсот из Флорентийской провинции вместе с Павеличем в апреле 1941 года, Миливой Рачич относился доброжелательно.
На сообщение о том, что русский летчик просит встретиться с шефом гестапо в Бледе Гельмутом Розумеком, уже на четвертый день пребывания Аркадия Попова в отряде был дан ответ, чтобы он завтра же явился в Блед. Явка в гестапо была назначена на час дня, но Аркадий хотел уйти из Рибно как можно раньше утром, поскольку намеревался провести еще две операции: отнести и по дороге в город оставить в условленном месте кое-какие медикаменты, которые ему случайно удалось утащить в амбулатории у вечно пьяного фельдшера; а также сообщить связной Вере-киоскерше о том, что через два дня, а именно в среду, их усташский отряд при поддержке немецкой роты пойдет на задание окружать Стргаоник с трех сторон — с Рибно, Село и Почех.
Было холодно, дул пронизывающий ветер, спасала только подбитая мехом кожанка да офицерские добротные брюки. В горах шел дождь со снегом.
Спрятав под большим дубом, неподалеку от села Млино, медикаменты, Аркадий чуть ли не бегом пустился в Блед, ругая на чем свет стоит погоду.
«Поскорей бы добраться до виллы "Лока" к Марии Хорват, чаем бы напоила!»
Попову не повезло, Мария Хорват была на работе, а идти в «Топлицу» опасно. Оставалось бродить по городу и кстати поглядеть на руины королевского дворца, где немцы собирались построить корпуса нацистской партийной школы и возвести величественный памятник древнегерманскому и скандинавскому верховному существу, дающему победу Вотану, или Водану, или Одину. Аркадию хотелось где-нибудь перекусить. В киоске «Дела» связной тоже еще не было. Приходилось и ее дожидаться. Но главное — предстоящий визит в гестапо.
В точно назначенное время Аркадий явился к отелю «Парк». В самом роскошном люксе, на втором этаже, находился рабочий кабинет Розумека. Сюда и привели Аркадия.
Отель «Парк» с первых же дней заняло гестапо, быстро приспособив подвальные помещения для своих черных дел.
Аркадий Попов, высокий, плечистый, в армейской форме, спокойно вошел в сопровождении двух гестаповцев в кабинет, щелкнул каблуками, с достоинством поклонился и отрапортовал:
— Майор 2-й Земунской эскадрильи, летчик Попов Аркадий в ваше распоряжение прибыл!
«Бравый офицер, какая выправка, настоящий пруссак! — подумал Розумек, разглядывая могучую фигуру майора. — И какой богатырь! Какая грудь, какие ручищи, казак-белогвардеец!» — Покосившись на сидящую в стороне за отдельным небольшим столиком Анджелу, которая должна была стенографировать допрос, ревниво заметил про себя: — «Такой молодец ей понравится! Все бабы таковы… Впрочем, у меня власть…»
Пройдясь по кабинету, заглянул в стоящее в углу большое зеркало. Розумек часто, особенно когда оставался один, любовался собой.
— Где вы до сих пор находились, господин Попов?
— Мой самолет был сбит, я тоже пострадал и провалялся в постели больше четырех месяцев.
— Где? У кого?
— Полагаю, принять чью-то помощь пострадавшему не является преступлением в любом цивилизованном государстве.
