– Вот это сказано очень точно.
Голдфингер проигнорировал реплику.
– Если бы вы были свободны от государственной службы, с вашим розыскным талантом вам удалось бы обнаружить по всему миру останки тех, кто желал мне вреда или кто пытался убрать меня.
Как я уже сказал, таких людей было много, и вы, мистер Бонд, увидели бы, что их останки похожи на то, что остается от ежей, размазанных на дороге колесами автомобилей.
– Очень поэтическое сравнение.
– Я поэт в своих действиях, мистер Бонд, а не в словах. Всем своим действиям я стараюсь придать наиболее оптимальную форму. Но это просто к слову. Я хотел донести до вас, что тот день, когда вы впервые встали на моем пути, был вашим самым несчастным днем, ведь хоть и незначительно, вы повредили маленькому проекту, над которым я работал. В тот раз кто-то другой получил «poena», которая предназначалась вам. Око за око, но в тот раз не ваше. Вам повезло, и если бы вы обратились за консультацией к оракулу, он бы сказал вам: «Мистер Бонд, вам очень повезло. Держитесь подальше от Аурика Голдфингера. Это очень могущественный человек. Если бы мистер Голдфингер хотел уничтожить вас, ему достаточно было бы шевельнуть мизинцем».
– Вы очень живо излагаете ваши мысли.
Бонд повернул голову. Большая огненная мячеподобная голова слегка наклонилась вперед. Круглое луновидное лицо было бесстрастным и равнодушным. Рука потянулась к панели управления и нажала на рычаг. В конце стола, на котором лежал Бонд, раздался металлический скрежет, быстро перешедший в гудение, а потом в почти неслышный свист. Бонд отвернулся. Насколько быстро он умрет? Может ли он каким-то образом избежать смерти? Один его друг пережил пытки в гестапо. Он рассказывал Бонду, как пытался покончить с собой, задержав дыхание. Сверхчеловеческим усилием воли задержав дыхание на несколько минут, он впал в бессознательное состояние, но вместе с потерей сознания отключилась и воля. И врожденный инстинкт, тяга к жизни заставила легкие снова заработать. Но попробовать можно. Ничто другое не поможет ему не чувствовать боли, пока не наступит благословенное небытие. Смерть была единственным выходом. Он знал, что не сможет умолять Голдфингера и потом спокойно жить, даже если, что весьма маловероятно, от Голдфингера можно откупиться правдой. Нет, ему нужно придерживаться своей хилой легенды и надеяться на то, что тем, кто после него пойдет по следу Голдфингера, повезет больше. Кого выберет М.? Наверное, 008, второго по списку убийцу в их маленьком отделе из трех человек. Он был сильным агентом, более осторожным, чем Бонд. М. узнает, что Голдфингер убил Бонда, и даст 008 разрешение убить его в ответ, 258-й в Женеве введет его в курс дела, закончив отчетом Бонда о первом визите на «Энтерпрайз Аурик». Да, судьба настигнет Голдфингера, если Бонд будет держать язык за зубами. Если же он расколется, Голдфингер выйдет сухим из воды. Этого допустить нельзя.
– Ну, мистер Бонд, хватит любезничать, – голос Голдфингера стал резким. – Пойте, как говорят мои чикагские друзья, и вы умрете быстро и безболезненно. И девушка тоже. А не запоете, ваша смерть будет как один долгий крик. А девушку я отдам На Все Руки, как кота, на ужин. Что вы предпочитаете?
– Не будьте идиотом, Голдфингер. Я сказал друзьям в «Юниверсал», куда я иду и почему. Родители девушку знают, что она поехала со мной. Я навел справки об этом вашем предприятии перед тем, как идти сюда. Наш путь легко проследить. «Юниверсал» – могущественная фирма. Полиция вами займется через несколько дней после нашего исчезновения. Давайте договоримся. Вы делаете глупейшую ошибку. Мы с девушкой абсолютно невинные люди.
– Боюсь, вы не понимаете, мистер Бонд, – произнес Голдфингер скучным тоном. – Что бы вам ни удалось узнать обо мне, а я думаю, узнали вы немного, это капля в море. Я связан с огромными предприятиями. Отпустить кого-нибудь из вас было бы верхом глупости. Это не подлежит обсуждению. Что касается полиции, то я буду счастлив принять их у себя. Те из моих корейцев, кто умеет разговаривать, будут молчать, так же как и мои электрические печи, где мы сожжем вас и все ваши принадлежности при температуре две тысячи градусов.
Нет, мистер Бонд, выбирайте. Может быть, я подтолкну вас к принятию решения (скрежет пилы усилился). Теперь пила приближается к вашему телу со скоростью дюйма в минуту. А пока, – он глянул на На Все Руки и поднял палец, – небольшой массаж. Для начала только первой степени. Вторая и третья степени более убедительны.
Бонд закрыл глаза. Тяжелый звериный запах корейца обволакивал его. Большие жесткие пальцы методично и аккуратно начали обработку. Нажим здесь одновременно с нажимом там, внезапное сжатие, пауза, затем быстрый резкий удар. Бонд сжал зубы, рискуя сломать челюсть. От боли у него перед глазами заходили круги. Скрежет пилы становился все громче. Этот звук напомнил Бонду о давних летних вечерах дома в Англии. Дом? Вот его дом, этот кокон опасности, в котором он предпочитает жить. А здесь он будет похоронен в углу плавильной печи с температурой 2000oС. Боже, упокой душа джентльмена из Секретной службы! Какую бы эпитафию он себе выбрал? Каким должно быть его знаменитое последнее слово? У человека нет выбора при рождении, но он может сам выбрать, какой смертью ему умирать. Да, это хорошо должно выглядеть на надгробной плите – не «Уметь жить», а «Уметь умереть».
– Мистер Бонд, – в голосе Голдфингера появилась напряженная нотка. – Неужели это так необходимо? Только скажите мне правду. Кто вы? Кто вас сюда направил? Что вам известно? Потом все будет очень просто. Вам обоим дадут по таблетке. Никакой боли. Все равно что принять снотворное. А иначе это будет так грубо, грубо и мучительно. Разве это честно с вашей стороны по отношению к девушке? Разве это соответствует кодексу чести английского джентльмена?
На Все Руки остановился. Бонд медленно повернул голову на голос и открыл глаза.
– Голдфингер, мне больше нечего сказать, потому что нечего говорить. Если мое предложение вас не устраивает, я сделаю другое. Девушка и я будем работать на вас. Как насчет этого? Мы с ней способные люди. Вы могли бы нас хорошо использовать.
– И получить нож, даже два в спину? Благодарю покорно, мистер Бонд, нет.
Бонд решил, что пора замолчать. Пора было собирать всю волю в кулак и держаться, пока не умрет. Бонд вежливо сказал:
– В таком случае вы можете поиметь самого себя.
Он выдохнул весь воздух из легких и закрыл глаза.
– Даже я не могу этого, – ответил с юмором Голдфингер. – Теперь, поскольку вы выбрали путь стоика, а не слизняка, я должен получить как можно больше от вашего решения. Придется сделать ваш путь как можно более тернистым. На Все Руки, вторая степень.
Пила приближалась. Теперь Бонд ощущал ветерок между колен от ее вращения. Руки снова коснулись его тела.
Бонд считал медленный пульс, который заполнил казалось, все тело. Он был похож на тяжелый ритм электростанции в другом конце завода, но постепенно замедлялся. Если бы он мог затихать побыстрее. Что за идиотская воля к жизни, которая отказывается подчиняться мозгу? Что заставляет мотор работать, когда бак уже пуст? Но ему нужно освободить голову от мыслей, как тело от кислорода. Он должен превратиться в вакуум, глубокий колодец небытия.
Свет по-прежнему пробивался сквозь веки. По-прежнему он ощущал нарастающее давление в висках. По-прежнему жизнь билась у него в ушах.
Сквозь стиснутые зубы пытался прорваться крик.
Умирай, черт возьми, умирай, умирай, черт возьми, умирай, умирай, умирай...
Крылья ангелов, райский хор, песнь небесных глашатаев – что еще следовало ему помнить о рае? Все полностью соответствовало услышанному им во младенчестве: ощущение полета, тьма, звучание миллионов арф. Ему действительно стоит попытаться запомнить хотя бы кое-что. Так, теперь посмотрим, что дальше, за вратами рая...
Глубокий отеческий голос звучал в ушах:
– Говорит капитан. (Ну-ну. Кто это? Святой Петр?) Мы идем на посадку. Пристегните, пожалуйста, ремни и погасите сигареты. Спасибо.
Должно быть, их много, отправляющихся вместе. Интересно, а Тилли тоже здесь? Бонд смущенно дернулся. Как ему представить ее другим? А может, это большое пространство со странами и городами? У него, вероятно, там будет не больше шансов встретить какую-нибудь из своих бывших девушек, чем на Земле. Но все-таки была куча публики, с которой он предпочел бы не встречаться... А может быть, поскольку здесь так много любви, это не имеет значения? Возможно, здесь человек любит всех девушек, однажды встреченных? Хм. Тяжелое дело.
И с этими неземными мыслями Бонд снова погрузился в бессознательное состояние.
Следующее, что он ощутил, было приятное чувство покачивания. Он открыл глаза, но тут же закрыл их снова, ослепленный солнцем. Голос сзади над ним произнес:
– Глянь-ка, друг. Этот скат значительно более мокрый, чем кажется.
