Залив шириной примерно в три четверти мили имел серповидную форму. Его голубая поверхность была подернута легкой зыбью от северо-восточного ветра, зарождающегося в пятистах милях отсюда, над Мексиканским заливом, и отправляющимся оттуда в свое длинное путешествие по всему миру.
В миле от того места, где они стояли, у рифа, словно сторожившего залив, проходила линия бурунов; между ними была узкая полоска тихой воды, представлявшая собой единственный проход к стоянке. В самом центре залива, прямо из воды, вырастал вверх на сто футов остров Сюрпризов; с востока на его берег лениво накатывались небольшие волны.
Остров, почти идеально круглый, выглядел как большой сероватого цвета торт, лежащий на голубой фарфоровой тарелке, увенчанный сахарной глазурью.
Прямо за прибрежными пальмами теснились хибары рыбаков, а в полумиле от них виднелся зеленый склон острова. Куоррел протянул руку в сторону тростниковых крыш избушек, терявшихся среди деревьев. Бонд взял у него бинокль и вгляделся. Кроме тонкой струйки дыма, уносимого ветром, не было видно никаких признаков жизни.
У самого берега вода имела бледно-зеленоватый отлив, и сквозь нее просвечивал белый песок. Дальше начиналась темно-синяя полоса, которая приобретала бурый оттенок у нижнего обреза рифа, находившегося в пятидесяти ярдах от острова и обращенного к нему широким полукругом. Затем вновь вода становилась темно-синей с аквамариновыми пятнами. Куоррел сказал, что осадка «Секатура» составляет примерно тридцать футов. Слева, посередине западной оконечности залива, сразу за узкой полоской пляжа, среди деревьев пряталось местечко под названием Бью Дезерт. Здесь будет штаб боевых действий. Куоррел описал его местоположение, и Бонд в течение десяти минут изучал трехсотярдовую полосу воды между деревушкой и стоянкой «Секатура».
В общей сложности Бонд потратил полчаса на разведку, а затем, не приближаясь к своему новому дому и даже к деревушке, вернулся вместе со спутником к машине, и они поехали назад по главной дороге вдоль берега.
Они проехали через прелестный, весь утопающий в банановой листве городок Оракабесса и через Очо Риос с его гигантским заводом по переработке бокситов. Затем два часа спустя показался Монтегю Бэй. Был февраль, курортный сезон в полном разгаре. Деревушки и большие отели переживали пору золотой лихорадки, которая будет кормить их в течение остальной части года. Они остановились у дома отдыха на другой стороне широкого залива, пообедали, а затем тронулись вновь, направляясь к западной его оконечности. Предстояло еще два часа езды по полуденной жаре.
Местность была болотистой, и с тех пор, как Колумб ненадолго бросил якорь в заливе Манате, ничего, по сути дела, здесь не изменилось. Индейцев племени ороки сменили ямайские рыбаки, но в остальном время, кажется, остановилось.
Бонд подумал, что красивее пляжа он в жизни не видел: пятимильная гряда белого песка, с одной стороны уходившая в море, в сторону бурунов, а с другой, до самого горизонта, — бесконечные пальмы. К ним были привязаны выкрашенные в серый цвет лодки, громоздились розоватые кучи старых ракушек, а из соломенных рыбачьих хижин, расположенных в тенистых местах между болотами и морем, вился дымок.
Среди хижин, в густых зарослях травы, на сваях стоял дом — по виду коттедж, куда в выходные дни наезжают служащие Вест-Индской цитрусовой компании. Сваи понадобились как средство защиты от термитов, а окна были забраны сетками от москитов. Бонд проехал по разбитой дороге и остановился у дома. Пока Куоррел приводил в порядок его будущее жилище. Бонд обмотался полотенцем и пошел через пальмы к берегу, находящемуся буквально в двадцати ярдах от дома.
Целый час он плавал и лежал в теплой, ласковой воде, раздумывая об острове Сюрпризов и его тайне, проходя в уме шаг за шагом эти триста ярдов, вступая в сражение с барракудами, акулами и иными морскими хищниками, со всеми, кто вошел в гигантскую книгу моря, которую никому в жизни не прочитать до конца. На пути назад, в маленькое деревянное бунгало. Бонда впервые атаковали москиты.
— Увы, избавить вас от этого не могу, капитан, — увидев пятнышки у него на спине, ухмыльнулся Куоррел. — Но скажу, что сделать, чтобы кожа не чесалась. Прежде всего надо принять душ и смыть соль. Вообще-то они больно кусаются только вечером, но соль — их всегдашнее лакомство.
Когда Бонд вышел из ванной, Куоррел достал старою мензурку и протер укусы какой то бурой жидкостью, пахнущей креозотом.
— Нигде в мире нет столько мошкары и москитов, — сказал Куоррел, — но если у вас есть эта штука, — он кивнул на мензурку, — ничего не страшно.
Наступили короткие тропические сумерки, а затем на небе зажглись звезды, появилась луна в три четверти, и море сделалось почти безмолвным. Однако неожиданно в вышине столкнулись два сильных потока воздуха, и от этого зашелестели пальмы.
Куоррел мотнул головой в сторону окна.
— Ветер Гробовщика, — заметил он.
— Как это? — удивленно спросил Бонд.
— Моряки называют его ветром «взад — вперед», продолжал Куоррел. — В ночное время, с шести до шести, Гробовщик выдувает с острова дурной воздух. Затем каждое утро начинает дуть Ветер Лекаря и накачивает остров свежим морским воздухом.
Куоррел хитровато взглянул на Бонда.
— Похоже, у вас с Гробовщиком одна и та же работа, капитан, — сказал он полушутя-полусерьезно. Бонд отрывисто рассмеялся.
— Хорошо хоть работаем мы в разное время.
Снаружи запели сверчки и цикады, а огромные мотыльки облепили металлические сетки на окнах, жадно вглядываясь в две керосиновые лампы, свисающие с потолка.
Время от времени мимо домика, направляясь к единственному здесь бару у оконечности залива, проходили рыбаки или весело щебечущие девушки. Никто не ходил поодиночке из страха перед привидениями и телятами-перекати-поле, ужасными огнедышащими существами, со связанными цепями ногами, которые набрасываются на прохожих из травы.
Куоррел готовил сочное блюдо из рыбы, яиц и овощей — обычной в этих краях пищи, — а Бонд, устроившись под лампой, перелистывал книги, которые достал для него в библиотеке местного института Стрейнджуэйз: две книги — Биба и Аллина — о тропических водах и их обитателях и две — Кусто и Хасса — о подводной охоте. Впереди — трехсотярдовое путешествие водой, и подготовиться к нему следует должным образом, ничего не оставляя на авось. Бонд знал, с кем имеет дело, и можно было не сомневаться, что с технической точки зрения оборона острова Сюрпризов организована идеально. Вряд ли тут используется обычное оружие, вроде винтовок или взрывчатки. Контакты с полицией мистеру Биту ни к чему. От закона он предпочитает держаться подальше.
На следующий день Бонд приступил к тренировкам под строгим наблюдением Куоррела. Каждое утро он проплывал милю в сторону пляжа, а оттуда бегом возвращался к бунгало. Около девяти они отчаливали, и влекомая единственным парусом лодка живо доставляла их к побережью двух других заливов — Кровавого и Апельсинового, — где песчаная полоса обрывалась у отвесных скал и небольших пещер, а почти рядом с берегом из воды вырастали рифы.
Здесь они оставляли лодку, и в маске, вооруженный гарпуном и старомодным подводным ружьем, Бонд под руководством Куорелла отправлялся в захватывающее подводное путешествие. Условия были близки к тем, с которыми ему предстояло столкнуться в Заливе Акул.
Они плыли почти рядом. Куоррел, погружаясь в стихию, давно ставшую для него вторым домом, двигался без видимых усилий. Вскоре и Бонд научился не бороться с морем, но двигаться в едином ритме с течениями и потоками, как бы применяя тактику дзюдо, только под водой.
В первый день Бонд вернулся домой, весь исцарапанный. Куоррел ухмыльнулся и принялся обрабатывать ему кожу какими-то снадобьями. Каждый вечер он в течение получаса массировал Бонда, втирая ему в тело пальмовое масло и рассказывая между делом о рыбах, встретившихся сегодня, о повадках обитателей моря, о том, например, как рыбы меняют цвет, попадая в воду, окрашенную кровью.
Он тоже никогда не слышал, чтобы рыбы нападали на человека, разве что от отчаяния, либо если почуяли запах крови. Он сказал, что в тропических водах рыбы редко бывают голодны и используют свою грозную амуницию, как правило, не для нападения, а для защиты. Правда, признал он, есть одно исключение — барракуда.
— Подлая рыба, — так отозвался о ней Куоррел. — Бояться ей нечего, кроме болезни, ибо никто больше не может развить в воде скорость в пятьдесят миль в час и ни у кого нет таких острых и ядовитых зубов. Однажды они подстрелили десятифунтовую барракуду. Она долго кружила вокруг, то отплывая и сливаясь с общим серым фоном, то вновь возвращаясь — спокойная, почти недвижная в верхних слоях воды, она как бы всматривалась в них своими тигриными глазами с такого близкого расстояния, что видно было, как шевелится бахрома жабр, блестят на немного опущенной, страшной нижней челюсти, острые, как у волка, зубы.
