— Ты чрезвычайно соблазнительна и оделась как раз к случаю, — говорю я. — Дорогая Мери, у меня такое чувство, что нынче день твоей свадьбы.
Женщина смотрит на меня не то с испугом, не то с радостным оживлением.
— Моей свадьбы?
— Вот именно. И если я о чем-либо сожалею, то лишь о том, что не я буду женихом. Но, между нами будь сказано, роль друга дома тоже имеет свои хорошие стороны…
— Погоди, мой мальчик, а то у меня голова разболится. Можешь сказать мне членораздельно, о чем ты мелешь?
— Это как раз я и собираюсь сделать, — киваю я, протягивая ей свои «зеленые».
Мери Ламур закуривает и разваливается на диване, закинув широкий подол платья, чтоб не помять и чтоб показать мне, что ее бедра одинаково привлекательны в любое время суток.
— Дорогая Мери, волею непредвиденных обстоятельств тебе придется сегодня же утром вступить в брак с нашим другом Марином Младеновым.
— С Младеновым? С этим старикашкой? — негодующе восклицает артистка.
— Вот, вот, — киваю я, — но это пустяки.
— Для тебя пустяки, а мне каково венчаться с ним?
— Не сокрушайся, моя девочка, — успокаиваю я ее. — Говорил ведь я, что моя задача — спасти тебя от грозящей опасности. Нынче твой последний безопасный день. Завтра могут разразиться ужаснейшие вещи. Нам нельзя терять ни минуты. Ты нуждаешься в защите. А в этой стране лучшей защитой служит закон.
— Ради бога, не изворачивайся. Что общего между законом и этим стариком?
— Ты должна иметь надежное убежище на случай покушения на тебя со стороны Димова. А что может служить более надежным убежищем, чем дом такого известного и уважаемого гражданина, как Младенов? Но чтобы Димов не имел права посягнуть на тебя, ты должна находиться там в качестве законной супруги Младенова.
— Если Димов захочет посягнуть, никакие законные основания его не остановят, — не без логики выпаливает женщина. — Он будет караулить у самого выхода и при первой же возможности пристукнет меня.
— Верно, — соглашаюсь я. — Но речь идет о нескольких днях. Я постараюсь обеспечить поддержку властей. А через два-три дня Димова самого могут пристукнуть. Междоусобица все разгорается.
— Мне не хочется выходить за Младенова, — капризно заявляет артистка, ее красноречивый взгляд недвусмысленно говорит мне: уж если так необходимо заключать с кем-то брак, давай лучше заключим его с тобой.
— Видишь ли, Мери, это ведь лишь нечто символическое — формальность перед законом. Подобные браки расторгаются с той же легкостью, с какой заключаются. Хотя, если хочешь знать, от этой связи ты будешь иметь только выгоду. Младенов политический деятель, человек почитаемый, а в скором времени он будет иметь еще больший вес. Благодаря ему ты сможешь появляться в высшем обществе, ходить на приемы, обретешь имя и положение. Притом он человек либеральный, не ревнивец, как твой Димов, и вообще не станет вмешиваться в твою личную жизнь. А то, что он стар, имеет и свою положительную сторону — случись ему завтра умереть, денежки его тут же соединяются с твоими.
— Ты сладкоречив, как поп, — вздыхает Мери. — Хорошо, раз ты считаешь, что так необходимо…
— Крайне необходимо. От этого зависит твоя жизнь.
Я устремляюсь на кухню за кофе, а Мери тем временем обнаруживает, что у нее нет свадебной фаты.
— Символично все это или нет, но я венчаюсь впервые, — вдруг заявляет она, полагая, вероятно, что этот первый брак не останется последним. — Я должна раздобыть фату.
— Найдется и фата. Через полчаса открываются большие магазины. А теперь скажи, как дела с медальоном?
— Да подменила его, как ты мне велел. Вчера ездила на машине за покупками и, прежде чем вернуть ему ключи, сменила талисман.
Допивая свой кофе, я с беспокойством замечаю, что Мери собралась по-своему скоротать оставшиеся полчаса. Она подходит ко мне, и надо мной устрашающе нависает ее огромный бюст. Полные губы награждают меня влажным поцелуем.
— Ты заставляешь меня терять голову, — бормочу я, сдерживая ее пышные округлые плечи. — Жаль, что у нас нет времени. Мне бы не хотелось вот так, украдкой, по крайней мере в первый раз.
Но Мери, очевидно, готова и украдкой, поэтому я тороплюсь отвести ее мысли в другую сторону.
— Ты, наверно, производила фурор на сцене того кабаре…
— И какой еще! — восклицает Мери, уперев руки в мощные свои бока. — Некоторые приходили туда только ради моего номера. Какой номер, господи! Сенсасионнель! Дье тоннер![4] Вообрази — включают красный прожектор, и я выхожу на вращающийся дансинг, залитый красным светом… Но что это за свет!.. С той поры никакой красный свет не кажется мне достаточно красным. Вот, пожалуйста, разве это красный цвет! — восклицает она, хлопая себя по животу, где красуется огромный мак.
Слушая ее, я думаю о том, что отчаянный дальтонизм Мери при подборе туалетов имеет все же какие-то основания.
— Свет красного прожектора падает на меня, а я в одной тонкой тунике, тонкой и прозрачной, как паутина, представляешь! В тунике, сквозь которую все видно… А ведь, можешь мне поверить, было на что посмотреть, потому что, кроме чулок с подвязками, я ничего не носила. Дико визжит оркестр, потом трубы умолкают, ударные отбивают такт, и начинается номер…
Мери Ламур полными руками мягко хлопает в ладоши, воспроизводя запомнившийся такт, и медленно шевелит бедрами, иллюстрируя свой номер, но я вовремя останавливаю ее.
— Дорогая Мери, как бы нам не упустить фату! Церемония в половине девятого.
— Какой ты ужасный, — вздыхает актриса, выведенная из возбужденного состояния. — Как только я начинаю входить в раж, ты тут же обрываешь меня!
— Совпадение, — говорю я. — Простое стечение обстоятельств. Но перед нами еще вся жизнь.
И, слегка подталкивая в пухлую спину, я осторожно направляю ее к выходу.
Я заметил, что самое ничтожное событие делового порядка удается хранить в тайне с неимоверными трудностями. А когда совершается такая вот величайшая глупость, как женитьба Марина Младенова на Мери Ламур, все проходит совсем гладко и остается в тайне.
В назначенный час мы застаем Младенова перед мэрией, где он нервными шагами измеряет тротуар. На нем соответствующий случаю черный костюм, тот самый, в котором он вчера провожал Тони в последний путь. Все же, дабы не было сомнений, что собрался он не на похороны, а на свадьбу, старик разорился на одну белую гвоздику, стыдливо выглядывающую из его карманчика, как носовой платок. Жених, видно, не отваживается особенно щеголять цветком — брак ведь может и не состояться.
При нашем неожиданном появлении из-за угла старик заметно оживляется, хотя и не может скрыть своей растерянности. Он не знает, как ему вести себя, но Мери выводит его из этого состояния, фамильярно взяв под руку. У входа актриса прикалывает фату, глядя в зеркальце, которое я держу перед ней, а Младенов, придя наконец в себя, вдевает гвоздику в петлицу. Потом все трое направляемся к залу, где после звонка Франсуаз все уже готово для церемонии.
Процедура носит деловой характер и свободна от сентиментальных напутствий. Поскольку, кроме меня, никто молодоженов не знает, в роли второго свидетеля выступает один из чиновников и ставит свою подпись; вскоре после этого Младенову вручают копию акта, а я довольствуюсь тем, что запоминаю на всякий случай его номер.
Мы выходим на улицу, и по моему настоянию, хотя и с неохотой, Мери снимает фату и снова засовывает ее в конверт универмага «Лафайет». Затем, выступая как бы в роли посаженого отца, я отвожу супружескую чету в ближайшее кафе и заказываю бутылку шампанского.
— За ваше здоровье, — поднимаю бокал.
— За здоровье нас троих! — поправляет меня Мери, бросив на меня многозначительный взгляд.
— Верно, за нас троих! — добродушно присоединяется Младенов, решив, очевидно, что раз в семье должен быть третий, то пусть лучше этим третьим буду я, а не кто другой.
И поскольку мое собственное мнение по этому вопросу никого не интересует, я, примирившись, тоже поднимаю бокал.
— Пока что, как мы с вами условились, брак остается в полной тайне, — напоминаю я. — Было бы даже неплохо, если бы ты, дорогая Мери, доверила фату мне.
— Не беспокойся. Она не будет валяться в доме где попало. Мери Ламур врасплох не застанешь! — противится женщина, очевидно не желая расставаться со своим украшением.
— Возвращайся к Димову как ни в чем не бывало. Все должно оставаться в полном секрете, — настаиваю я.
— Но ведь так может продолжаться до бесконечности, — кисло замечает старик.
— Так будет продолжаться до тех пор, пока не скомпрометируем и обезвредим Димова. А на это потребуется самое большее два дня. С этой целью я должен иметь возможность сделать маленький обыск. Димов хранит у себя кое-какие секретные документы, и, если удастся их нащупать, мы начисто опозорим его перед шефами, а тогда крышка.
