– В том, что это опасно.
– Это не подвох, – сказал Мелендес, – это прикол.
* * *
* * *
* * *
Карл улыбался редко. Окружающие думали, это оттого, что у него нет чувства юмора. Они ошибались, просто многие вещи не казались ему смешными. Чаще всего он ощущал беспокойство. Выглядел Карл внушительно, у него были огромные мускулистые руки, но только действия, поступки помогали ему сохранить относительно приличное состояние духа. Ему нравились небольшие задания, точнее, их нагромождения.
Это было приятно.
Сидеть и ждать – неприятно.
Карл сидел в машине, положив руки на рулевое колесо, сидел неподвижно, только взгляд переводил из зеркала заднего вида на лобовое стекло. Таково распоряжение Джанеуэя, и Карл намерен выполнить его, потому что связываться с Джанеуэем опасно: если Карл совершит ошибку, Джанеуэй донесет.
Улица скрывалась в кромешной тьме: бесполезно было что-либо разглядывать. Когда полдюжины негритосов неожиданно появились сзади, Карл удивился – насколько он вообще мог удивляться.
Нет. Не негритосы, понял он, испашки. Полдюжины или больше, наверное, семеро, одетые странно, совсем почти не одетые, все как один без носков, двигались группой за вожаком.
Хорошо бы, они шли ко мне, подумал Карл. Может, увидят человека, сидящего в машине, и попытаются ограбить. Карл взглянул на двери, убедился, что ни одна из них не заперта. У него был с собой только нож, но он сомневался, что нож ему понадобится для испашек. Схватить первого за руку, шарахнуть им по остальным и продолжать в том же духе, пока хруст ломающихся костей не обратит их в панику и бегство.
Группа остановилась перед домом этого еврея. Какое-то время Карл раздумывал, не выйти ли ему из машины. Напугать их как следует. Увидят его, такого огромного, да в темноте – сразу разбегутся.
Джанеуэй таких указаний, конечно, не давал. Он велел ждать Леви, и если тот появится, взять его. Я так и сделаю, решил Карл. А пока пусть Эрхард занимается испашками.
Эрхард со своего места в глубине подъезда увидел, как шайка остановилась у входной двери, и ему стало страшно. Будучи хромым, он неохотно вступал в драку.
Шайка тем временем уже собралась у двери подъезда. Эрхард отступил в глубь коридора в подъезде. Наверное, надо как-то предупредить Джанеуэя, но они не договорились о сигналах на такой случай. Кто мог подумать о такой ситуации? Да и пока не о чем говорить Джанеуэю. Кучка каких-то испанских подростков у подъезда, может, они живут здесь, у пуэрториканцев всегда много детей...
Один из парней взломал дверь подъезда.
Надо сказать Джанеуэю, подумал Эрхард. Но как? Чтобы сходить к нему, надо пройти к лестнице, а она начинается как раз у двери подъезда. А если они откроют дверь? Он же окажется беззащитным перед этими испанцами, они же растерзают его.
Это не мое дело, успокоил себя Эрхард. Мое дело – стоять тут тихонько и следить за пожарным ходом. Если Леви попытается проникнуть в свое жилище этим путем, вот тогда надо будет действовать, убить его, если потребуется. Эрхард стрелял плохо, к тому же пистолет производит слишком много шума, а шума он терпеть не мог. С близкого расстояния он, конечно, попадет в Леви. Если надо, еврея он всегда убьет. Это понравится Сцелю. Довольный, Сцель раздавал награды; недовольный, мог распять...
Дверь подъезда открылась.
О Господи, ужаснулся Эрхард. А если они пришли за мной? Я могу застрелить нескольких. Но не всех. А что потом остальные сделают со мной? Он боялся пуэрториканцев, когда по вечерам ехал один в подземке. Одна только мысль о них, пинающих его изувеченное тело, была мучительна для него. Джанеуэй. Джанеуэй. Это имя заполнило его сознание. Теперь это дело Джанеуэя, он-то знает, как поступить.
Шайка бесшумно пошла вверх по лестнице.
Эрхард вытер с лица неожиданно выступивший пот, прислушался к звукам шагов. Слава Богу, теперь решать и действовать не ему. Теперь это проблема Джанеуэя.
Джанеуэй стоял во мраке дальнего угла лестничной площадки, напротив двери Леви. Услышав шаги, он решил, что это полиция, но не огорчился. Леви, наверное, ведет полицию, но это не тревожило его. Во-первых, он работал в Отделе и легко мог это доказать. Во-вторых, их человека убили вчера вечером на этом самом месте, так почему бы ему не быть здесь, в засаде, выслеживая, делая все, что ему, черт возьми, положено по работе. Он хочет отомстить за смерть коллеги, и полицейские всегда поступают точно так же. А если Леви начнет предъявлять мелодраматичные обвинения – что ж, парень прошел через ад, брат умер у него на руках, кто будет утверждать, что сможет перенести такую ночь и остаться в здравом рассудке?
Шаги приближались.
Шестеро, прислушавшись, подсчитал Джанеуэй. Потом он внес поправку: семеро. И ясно, что не полицейские. Полицейские не могли бы двигаться так тихо.
Тогда кто же?
Стало как-то не по себе, но Джанеуэй соображал быстро, особенно в экстренных ситуациях, никто в Отделе не умел так быстро реагировать на изменение ситуации, как Джанеуэй.
Семеро, всего на этаж ниже него.
Поднимаются.
Все это чертовски раздражало, злость Джанеуэя была скорее от бессилия, чем от приближения опасности. В конце концов это не то положение, которое он обдумывал бы целый год. Больше негде искать этого Леви. Логика подсказывала, что он должен прийти сюда за каким-нибудь хламом. Не самое лучшее решение, но не противоречит логике. Вообще Леви сейчас в плохом состоянии – избитый и порезанный, так что от него нельзя ждать разумных решений.
Семеро... кто они, черт возьми?!
Джанеуэй от удивления открыл рот, когда они поднялись на площадку.
Семеро мальчишек?
Джанеуэй присмотрелся. Нет, не мальчишки, постарше, но маленькие, по-видимому, от четырнадцати до восемнадцати, пуэрториканцы, шайка пуэрториканцев. Какого черта им тут надо?!
Вожак как бы в ответ на его вопрос принялся взламывать дверь в квартиру Леви.
Джанеуэй стремительно шагнул к ним, надеясь ошеломить их внезапностью, припугнуть и прогнать.
– Нормально, – сказал он и достал пистолет, чтобы они могли хорошенько рассмотреть его, – а теперь пошли отсюда, быстро!
Подростки повернулись к нему, все, кроме вожака. Именно на него смотрел Джанеуэй: дави лидеров, толпа разбежится сама.
Вожак медленно повернулся к нему, оторвавшись от своей работы. Он взглянул на Джанеуэя, на его пистолет.
– Сунь его себе в зад, козел, – сказал вожак.
Джанеуэй подумал, что к таким репликам не готовят в школах оперработы. Вожак вновь принялся за работу.
Двое из взломщиков уже держали в руках оружие. Нет, не настоящее, конечно, не такое, как у Джанеуэя, но, по-видимому, сейчас им трудно что-нибудь доказать. Численное преимущество – семеро на одного – в их пользу, и они не боятся его, совсем не боятся. Тут вожак открыл дверь, и они все проскользнули в квартиру Леви.
Джанеуэй шмыгнул мимо открытой двери, вниз по лестнице. Ясно, что оставаться здесь дальше – пустая трата времени. Придется кончить Леви на озере. Не идеальная ситуация, конечно, потому что к тому времени уже рассветет, а убивать всегда легче в темноте. Но, однако ж, оставалось только это, он уже опробовал все возможное. Так что остается только озеро. Теперь дело за Эльзой привести его туда.
Бэйб в нерешительности стоял перед входом в «Кауфманз». Должно быть, теперь где-то около шести, только-только начало рассветать. Бэйб взглянул вдоль 49-й улицы, потом вдоль Лексингтон-авеню, убеждаясь, что он еще в безопасности.
Параноик!
А как еще назвать человека, который крадется по городу на рассвете в коротком плаще и кроссовках? Да никто не собирается нападать на тебя в «Кауфманзе». Это известное место, людей не похищают из круглосуточных аптек. Бэйб сделал глубокий вдох – и воздух ножом резанул по оголенному нерву. Да нет, он не параноик, просто измотался совсем. Толком и не спал с тех пор, как пришел Док, а когда это было, и было ли вообще?..
Бог ты мой, неужели только двадцать четыре часа назад его брат появился из темноты со словами: «Не убивай меня, Бэйб»? Неужто прошло только шесть часов после его смерти?
Стрелки часов в витрине «Кауфманза» показывали 5.51, самое время зайти, купить гвоздичное масло, потом ждать Эльзу. Бэйб зашел в аптеку и замер на полпути к отделу.
А что, если на гвоздичное масло потребуется рецепт?
Бэйб стоял у продуктового отдела, который простирался вдоль одной стены аптеки. Опять приступ паранойи? Да нет, что бы там ни было такое в этом гвоздичном масле, то, что так успокаивало боль, явно было наркотиком, а любой наркотик дают только по рецепту. Гвоздичное масло – неслабая штука, если оно так легко заглушает боль, тут ясно как день, что дело не с аспирином имеешь.
Надо было сообразить что-нибудь основательное, ну-ка, ну-ка... У меня же был рецепт, но я забыл его дома, в бумажнике.
Не годится. «Сходи за бумажником», – вот что скажет аптекарь.
