Первые минуты мы оба молчали, хотя нам было о чём поговорить. Мы понимали, что, быть может, кто-нибудь бродит тут во мраке, дожидаясь, чтобы мы вышли от Дианы. Поэтому мы добирались до площади молча. Было уже за полночь, и сказать, что город казался спящим, значило бы не воздать должного месту и времени. Город просто-напросто куда-то провалился. Не было никакого Грэтли. Мы ползали в огромной неведомой пещере, и только кружки слабого фосфоресцирующего света освещали нам путь. Когда по площади кряхтя проезжал грузовик, казалось, что он свалился сюда из какого-то другого мира. Снова мне чудилось, что я с завязанными глазами странствую в аду.
— Куда мы пойдём, Нейлэнд? — спросил Периго — голос во мраке, не больше.
— Можем пойти ко мне. Но, если вы не возражаете, я бы хотел заглянуть по дороге в полицейское управление. Инспектору Хэмпу обо мне всё известно — он до некоторой степени помогал мне в работе, — и мне надо сказать ему пару слов, а если мы его не застанем, всё равно, я позвоню по телефону.
— Обо мне там не знают, — сказал Периго. — Но если и узнают сейчас, пускай. Не имеет значения.
— Никакого, — согласился я и объяснил ему, как убийство Олни столкнуло меня с Хэмпом. Периго ничего не знал об Олни. Пока я рассказывал ему всю историю, мы успели добраться до городской площади, где помещалось полицейское управление, и я стал искать боковую дверь, которая открыта всю ночь. Войдя внутрь, я, к своему удовольствию, убедился, что дежурит сегодня констебль, который не раз видел меня у инспектора. Он сказал, что начальник скоро вернётся (насколько я понял, инспектора вызвали на место какого-то происшествия) и что мы можем подождать в комнате рядом с его кабинетом.
Комната, освещённая резким светом двух ламп без абажуров, была пропитана смешанным запахом карболки и застоявшегося табачного дыма. Огонь в камине погас. Мы с Периго сидели на двух маленьких — по крайней мере для полицейского — стульях и зевали. Периго выглядел столетним старцем, а я чувствовал себя семидесятилетним. Он признался, что очень устал.
— С этим проклятым делом столько приходится бегать и болтать, — сказал он, — что к концу дня я совершенно выдыхаюсь. В следующий раз буду разыгрывать немощного, больного старика, чтобы все приходили меня навещать. Только никто, конечно, не придёт! Но изображать человека, который постоянно развлекается и развлекает других, без преувеличения, вредно для здоровья. Если так называемые социальные паразиты ведут такую жизнь, им нелегко достаётся пропитание. К счастью, прежнее занятие научило меня обходительности со всякого рода невыносимыми людьми. Знаете, Нейлэнд, ведь у меня был антикварный магазин.
— Знаю, — усмехнулся я. — Я сразу же навёл о вас справки.
— Я просто по собственному желанию ушёл на покой. Хотел писать… Потом решил, что должна же и для меня найтись какая-нибудь оборонная работа. И мой племянник, который работает в военной разведке, посоветовал мне заняться борьбой со шпионажем. Должен вам сказать, что, несмотря на множество всяких «но», я всё же этим делом увлекаюсь. А с вами как было?
Я вкратце рассказал. Потом спросил, как ему удалось мгновенно убедить Диану Экстон, что он работает на нацистов.
— Вы знаете, какой у них сейчас условный знак?
— Нет. Мне, разумеется, известны некоторые прежние их знаки, — сказал я. — Но я догадывался, что они уже изменены, и это тормозило работу. Правда, на сей раз мне не понадобилось притворяться, что я принадлежу к «посвящённым», потому что я разыгрываю недовольного обывателя, канадца, которому, в сущности, наплевать на войну, и поэтому его можно купить или… — Я ухмыльнулся. — Или соблазнить.
— Я действовал приблизительно в том же духе, только соблазнять меня уже вряд ли кому придёт в голову, — сказал Периго. — Впрочем, я даже в этом отношении, как вы могли заметить, позаботился о небольшой приманке, на которую очень охотно клюют нацисты. Поверьте, Нейлэнд, никогда я раньше не имел привычки румяниться, жеманно шепелявить, вообще вести себя, как старый педик… Да, так я хотел сказать о знаке. Сегодня утром я был в Лондоне и узнал их новый знак и пароль. Сейчас покажу вам. — Он положил на моё запястье указательный и средний пальцы своей правой руки, растопырив их буквой «V». — Затем вы говорите: «V» означает «Victory» — победа, и не с маленькой буквы, а с большой. Это пароль. Поняли? Тогда второй великий умник кладёт указательный палец левой руки поперёк этих двух поднятых пальцев, так что «V» превращается в опрокинутое «А», и изрекает: «Прекрасно. Я это запомню». Что вы скажете, а? Боже мой, в каком идиотском мире мы живём! И подумать только, что миллионы жизней зависят от таких вот штучек! Но ничего не поделаешь. Ну-ка, Нейлэнд, прорепетируйте. Это вам может скоро пригодиться.
Я прорепетировал, и он похвалил меня. Затем продолжал:
— Я хотел поймать на эту удочку вашу Экстон, потому что я уже некоторое время подозреваю её и она, кажется, изрядно глупа. Пытался ангажировать её на сегодняшний вечер, а когда узнал, что она обедает с вами, попросил одного подполковника авиации, который в курсе всех моих дел, устроить вечеринку и пригласить её. Там я пустил в ход новый знак, она сразу поверила и настояла, чтобы я приехал к ней и посмотрел на предполагаемое пополнение. Я, разумеется, не был в вас уверен, так же как и вы во мне. Скажите, Нейлэнд, как это вы так быстро её раскусили?
— Ну, она, как вы уже заметили, глупа и вдобавок настолько ослеплена самомнением и своим нордическим величием, что не соблюдает никакой осторожности. Во-первых, она явно не из тех женщин, которые открывают подобного рода магазины. Она сказала мне, что сняла помещение за бесценок, а я через пять минут выяснил, что она врёт. Во-вторых, она даже не даёт себе труда подделываться под такую женщину — вспомните хотя бы её гостиную… В-третьих, с её происхождением и связями она, безусловно, могла бы занять видное место в руководстве одной из женских вспомогательных служб. Вот это бы ей как раз подошло. Но этого не случилось, потому что её не было в Англии. Она жила припеваючи в нацистской Германии, ездила в Нюрнберг, и Геббельс говорил, что она похожа на вагнеровскую героиню; потом её привели к присяге, обучили двум-трём приёмам, а в первые дни войны приказали ехать в Америку и всячески вредить нам. Из Америки ей было предписано вернуться в Англию и открыть магазин, где она может быть весьма полезна…
— Но почему именно магазин? — спросил Периго. — Ведь это действительно совсем не её дело. Деньги у неё, надо полагать, есть, почему же ей не предписали снять дом где-нибудь недалеко от города и завлекать молодых офицеров? По примеру нашего общего друга миссис Джесмонд, — засмеялся он. — Вы, конечно, знаете, что та для нас интереса не представляет.
— Да, она только обделывает делишки на чёрном рынке. Она просто красивая, избалованная, развратная тварь, — вскипел я вдруг. — Нас она не интересует, но я бы хотел, чтобы её до конца войны заставили работать судомойкой в рабочей столовой.
— Полно вам, Нейлэнд, — запротестовал Периго. — Она прелестная, декоративная женщина…
— Обществу слишком дорого обходятся эти прелестные, декоративные женщины, — сказал я. — И я видел слишком много других женщин, которых мир этой Джесмонд спихнул в уличную канаву. А между тем каждая из них стоит сотни таких миссис Джесмонд. Пускай же отныне все миссис Джесмонд либо работают, либо подыхают с голоду.
— Вы слишком озлоблены, Нейлэнд, — сказал он мягко и посмотрел на меня внимательно и дружелюбно. — Я это почуял с первой встречи. Что-то было в вашей жизни такое… — Он закончил выразительным жестом.
— Ладно, не обо мне сейчас речь, — оборвал я его резче, чем хотелось. — Мы говорили о Диане Экстон. Её магазинчик, я уверен, не простое прикрытие. Нацисты не так уж глупы, хотя и не такие великие умы, какими их считает эта идиотка. Я предполагаю — и упоминание о цветах в книжке Олни подтверждает мою догадку, — что «Магазин подарков» заменяет нацистам почтовую контору. Эти букетики искусственных цветов в окне служат для передачи сообщений человеку, который будто мимоходом останавливается поглазеть на витрину.
— Так же, как восхитительные руки и ноги мамзель Фифин, — вставил Периго с улыбкой. — Вы догадались и об этом, разумеется?
— Да. И заметил, что вы тоже это поняли. Кстати, я сегодня видел Фифин.
Я рассказал о встрече с Фифин и незнакомцем со шрамом на левой щеке. Периго о нём ничего не знал, и вообще я пришёл к заключению, что вся картина ему менее ясна, чем мне. Я не сказал ещё ни слова о моих главных двух подозрениях и решил пока не говорить. Я полностью доверял Периго, но намекнул, что разумнее каждому из нас идти своим собственным путём.
— А что вы скажете о Джо? — спросил Периго.
Я рассказал о зажигалке, которую Джо будто бы нашёл десять дней тому назад, но которая, несомненно, была снята с трупа Олни. Рассказал и об окурке в лавке Силби. Подчеркнул, что Диана знакома с Джо гораздо ближе, чем хочет показать. Спросил, не знает ли Периго, чем занимался Джо после того, как разбомбили ресторан Борани и до приезда в Грэтли.
