Это определение потянуло за собой воспоминание о том, как клюнул на удочку рассуждений о человеколюбии Пьер Безухов у Льва Толстого…
«По части ханжества и лицемерия масоны поднаторели изрядно», – подумал Колмаков и стал, прикидывать, отчего он понадобился в такую рань генералу.
Митрошенко тоже был у генерала.
– Вы давно из отпуска? – улыбнулся Лев Михайлович, поздоровавшись с майором.
– Еще не был, – ответил Колмаков. – Собираюсь в сентябре… Если товарищ полковник отпустит.
– Отпущу, – махнул рукой Митрошенко. – Я к своим офицерам добрый…
– Я тоже, – сказал Третьяков. – Хочу вас, Николай Иванович, поощрить дополнительной неделей-двумя отдыха… Не возражаете?
– Слушаю вас, – серьезно сказал, внутренне собираясь, Колмаков. Он понимал, что все эти байки начальство заняло неспроста.
– Ладно, давайте к делу, – сказал генерал. – Кое-что прояснилось по части происшествия со шлюпкой «Вишеры». Или запуталось еще больше. Это как посмотреть… Словом, нас официально известили, что неподалеку от порта Ухгуилласун на морском берегу обнаружены останки штурмана Давыдова.
– Он погиб? – спросил Колмаков. – Кто его опознал?
– Никто. Лицо обезображено… Долгое пребывание в воде, прибрежные скалы, волны… Но полиция нашла при нем документы.
– Паспорт моряка, – угадал майор.
– Совершенно верно. Тот самый, что исчез из ящика четвертого помощника капитана. Паспорт тоже пострадал от морской воды, но фамилию и название судна эксперты полиции прочитали. Через агентскую фирму «Эвалд Юхансон и компания», которая взяла на себя организацию похоронного обряда, они связались с нашим посольством. Сейчас принято решение: доставить тело Давыдова, оно уже заключено в цинковый гроб, на родину для погребения
– Родители знают?
– Пока нет. Об истории со шлюпкой «Вишеры» пока вообще никто в городе не знает. Я имею в виду широкий круг лиц. Мы ждали прояснения судьбы Кунина и Давыдова. Наши люди, как вам уже известно, сумели нам сообщить, кем был Кунин на самом деле, хотя подробности его двойной жизни еще уточняются. А вот с Давыдовым… Дело это весьма и весьма темное, Николай Иванович. Пишите рапорт на отпуск и заявление в городское бюро «Интуриста» с просьбой выделить вам путевку за собственный счет… А что? Посмотрите Скандинавию. Совсем не лишнее. А ваш законный отпуск мы вам с Анатолием Станиславовичем продлим. Так что Тамара Ивановна не будет в обиде.
– Я еду в Ухгуилласун?
– Не только. Программа круиза предусматривает там трехдневное пребывание. Теплоход будет ждать туристов в Ухгуилласуне, пока они осматривают страну. В это же самое время там будут находиться представители Балтийского пароходства. Вам надо встретиться заранее, еще здесь, в Ленинграде. А там вы продолжите знакомство. Через них поинтересуйтесь фирмой «Эвалд Юхансон и компания». Вас, мол, занимает организация международной морской торговли и, пользуясь случаем, захотелось узнать, как действует морская посредническая контора, в чем смысл ее работы, каковы функции по контракту с пароходством.
– Понимаю, – кивнул Николай Колмаков.
– Пока оформляйте поездку, готовьтесь в дорогу, – сказал генерал Третьяков. – За это время придет кое-какая информация, мы ждем ее, тогда и состоится предметный разговор.
– «Отпуск» ваш будет трудным и по всей вероятности опасным, – вступил в разговор Митрошенко. – Вы улавливаете, что я имею в виду, Николай Иванович?
– Волков бояться – в лес не ходить, – улыбнулся майор.
Часть вторая
ЩУПАЛЬЦА «ОСЬМИНОГА»
Неизвестная подводная лодка осторожно приблизилась к русской морской границе и, не пересекая ее, мягко опустилась на дно совсем неглубокого здесь Балтийского моря.
Пограничный сторожевой корабль «Громобой» шел в это время по тревоге в квадрат, который находился в пятидесяти милях от того места, куда опустилась на грунт субмарина. Две береговых пограничных заставы зафиксировали многочисленные движущиеся цели на воде, и «Громобой» помчался в этот район на форсированном ходу.
Командир подводной лодки знал об этом, но осторожности ради не торопился приступать к операции. В течение часа лежала его лодка на морском дне, не подавая никаких признаков жизни.
Все было тихо. Гидроакустические приборы субмарины внимательно прослушивали окружающее водное пространство.
– Приступаем к операции, – негромко произнес Джон Бриггс.
Он поднял руку с часами, постучал пальцем по выпуклому стеклу хронометра Shark-men[7], изготовленного специально для подводных диверсантов, выразительно посмотрел на стоявшего по другую сторону перископной шахты командира подводной лодки.
Курт Мюнгаузен, бывший фрегатен-капитан западногерманского военно-морского флота, подавшийся после выхода в отставку во вспомогательное подразделение ЦРУ, молча кивнул. Он отличался крайней неразговорчивостью. Таким Курт Мюнгаузен решил стать еще в школьные годы, когда научился читать и познакомился с довольно свободными интерпретациями приключений своего знаменитого однофамильца.
Сейчас он приблизился к переговорному устройству и произнес только одно слово:
– Mole!..[8]
Так была закодирована экспериментальная операция, для осуществления которой и прибыла подводная лодка к невидимому рубежу морской границы. Далее шли советские территориальные воды, а затем песчаная коса балтийского побережья, покрытая высокими желтыми дюнами.
– Есть «Крот»! – ответил Пит Сигер, отвечавший за инженерную часть операции, и включил в действие систему для заполнения забортной водой шлюзовой камеры.
Подводная лодка, снявшись с грунта и пройдя нужное расстояние, опять опустилась на дно, как раз там, где паслось небольшое стадо балтийской трески. Потревоженные рыбы разбежались в стороны, но вскоре собрались на привлекающий их свет.
Тем временем от субмарины отделился подводный аппарат. Медленно отплыв от массивного тела матери-лодки, он заскользил быстрее, пересек невидимую морскую границу и вскоре исчез в зюйдовом направлении.
– «Крот» пошел! – доложил Курт Мюнгаузен.
– О'кэй! – кивнул Джон Бриггс и повернулся к безучастно наблюдавшему за происходящим Олегу Давыдову.
– У тебя легкая рука, парень, – улыбнулся Давыдову бывший судовой врач. – Пока все идет оки-доки. Надеюсь, наш «Крот» окажется молодцом. Когда-нибудь и тебя эдаким макаром вернем в родные пенаты.
Давыдов не отозвался. Он и прежде был немногословен, а сейчас, оказавшись в логове «Осьминога», совсем замкнулся. Конечно, он мог бы накоротке общаться с Джоном Бриггсом, как-никак бывший друг, но ведь прежде он дружил совсем с другим человеком, которого звали Борис Кунин…
Разумеется, Джон Бриггс понимал это, не пытался восстанавливать прежние отношения, хотя и оказывал Давыдову знаки повышенного внимания, стремился завязать с Олегом, получившим официальную кличку-псевдоним Аргонавт, некие новые связи, уже на иной основе. По-своему он даже любил этого русского парня, несмотря на некоторое разочарование, которое мимолетно возникло у Бриггса, когда неожиданно для всех пропавший без вести штурман явился в морскую брокерную фирму «Эвалд Юхансон и компания» и соответствующе обработанный в «Осьминоге» согласился сотрудничать с ЦРУ.
Конечно, то, что «Осьминог» заполучил ценнейшего в перспективе агента, полностью оправдывало Джона Бриггса в том, что он не позволил Рексу ликвидировать Давыдова, когда тот очутился на катере. Но порою Джон Бриггс ловил себя на том, что сожалеет о появлении штурмана. Уж лучше бы он на самом деле утонул в бухте Ухгуилласун…
Пограничная застава располагалась на бойком месте, между двумя известными на балтийском побережье курортами. Такое соседство создавало пограничникам дополнительную работу и трудности. Попробуй поддерживать контрольно-следовую полосу на пляже, который днем заполняли тысячи людей, да и ночью сюда неудержимо тянуло романтиков и влюбленных. Купаться, правда, в ночное время возбранялось по правилам службы спасения на водах, но как запретишь отдыхающим подходить к кромке воды и любоваться лунной дорожкой, так похожей на серебряный помост, по которому шествовал когда-то Иван Царевич в наивном сказочном фильме?..
– А какая смена лиц в зоне заставы! Это тебе не где-нибудь в малообжитых местах, где пограничники знают в лицо всех местных жителей, где любой посторонний человек вызывает у них профессиональный интерес.
Когда-то капитан Эдуард Тююр, служивший после окончания пограничного училища в Закавказье, а потом в Средней Азии, своих однокашников, попавших на побережье Балтики или Черного моря, насмешливо называл курортниками. И надо же было так случиться, что его перевели служить в родные места, и он сам стал таким курортником.
