— Посадите своего приятеля. — Он говорил по-немецки, но с сильным акцентом.
Я повернулся, спустил ноги Падильо на пол, посадил его, но он сразу повалился вперед. Мне пришлось помочь ему откинуться на спинку сиденья. Его вырвало прямо на форму, а под правым ухом я увидел рваную рану, из которой сочилась кровь. Я сел рядом с Падильо и посмотрел на мужчину с пистолетом и угрями на носу.
— Пожалуйста, никаких глупостей, — предупредил он. — Не пытайтесь изображать героя.
— Никаких глупостей, — согласился я и выплюнул кусочек губчатой резины, болтающейся у меня во рту. Затем выковырял воск из носа. Тут уж было не до светских манер. Выплюнул я и другой кусок резины. Сорвал усы.
Мужчина с пистолетом с любопытством наблюдал за мной, но ничего не сказал. Я уже отметил, что сидели мы в «хамбере», автомобиле английского производства, с деревянными панелями, встроенными в спинки передних сидений, легко трансформирующихся в чайные столики. Или столики для коктейлей, если не хотелось чая. Модель эта изготавливалась на экспорт, потому что руль находился слева. Рядом с рулем я заметил переносную рацию в корпусе из серого металла. И поспорил сам с собой, что точно такой же рацией оснащен и зеленый «кадиллак». Я выглянул в заднее окно. Теперь в рощицу оттаскивали «шевроле». Кто-нибудь найдет его завтра, а может, через неделю. Высокий негр из Франкфурта предчувствовал, что больше не увидит своего железного коня, и нам следовало принять это к сведению. И не рваться в Бонн, а поехать с ним, выпить пива и поговорить о достоинствах автомобилей различных марок.
Второй мужчина уселся за руль. Повернулся, оглядел нас, хмыкнул и завел мотор. Мы ехали следом за другим «хамбером». В нем тоже сидели четверо. На заднем сиденье — Симмс и Бурчвуд.
У Рейна мы повернули налево и поехали вдоль берега. Через полмили съехали на автостоянку с несколькими столиками и мусорным баком. Каменные ступени вели к маленькой пристани, у которой покачивался катер длиной в восемнадцать футов. Зеленый «кадиллак» приехал на площадку раньше нас.
Наш шофер остановил машину, вылез из кабины, о чем-то поговорил с водителем другого «хамбера», на котором привезли Симмса и Бурчвуда. Тот также покинул рабочее место и прогулялся к «кадиллаку», доложиться мужчине, что сидел на заднем сиденье. Неприятный тип с пистолетом и угрями на носу оставался с нами. Еще один мужчина сидел на переднем сиденье второго «хамбера». Наверное, с двумя пистолетами.
Наш шофер вернулся и что-то произнес на абсолютно незнакомом мне языке. Тип с пистолетом, однако, все понял и велел мне помочь Падильо выйти из машины. Падильо открыл глаза и пробормотал: «Я могу идти сам», — но без должной убедительности. Я обошел «хамбер», открыл дверцу, помог ему сойти на землю.
Тип с пистолетом дышал мне в шею.
— Вниз по лестнице. Усаживайтесь в катер.
Я перекинул руку Падильо себе за шею и полуснес-полусвел его вниз.
— Ты прибавил несколько фунтов, — заметил я, помогая ему перебраться в катер.
Он тут же плюхнулся на одно из сидений. Уже совсем стемнело. Симмс и Бурчвуд спустились на пристань, перешли на катер. Посмотрели на Падильо, согнувшегося в три погибели.
— Он сильно расшибся? — спросил Симмс.
— Не знаю, — ответил я. — Он почти ничего не говорит. Как вы?
— С нами все в порядке, — и он сел рядом с Бурчвудом.
Наш шофер прошел на нос, встал за штурвал. Завел мотор. Он кашлянул и мерно загудел на нейтральных оборотах. Мы просидели пять минут, вероятно, чего-то ожидая. Я проследил за взглядом человека за штурвалом. На другом берегу Рейна трижды зажегся и погас свет. Мужчина взял фонарь, укрепленный на приборном щитке, и трижды включил и выключил его. Это сигнал, решил умник Маккоркл. В кабине зеленого «кадиллака» вспыхнули лампочки. Кто-то открыл заднюю дверцу, вылез из машины и направился к лестнице. Спустился на пристань. Невысокого росточка, толстый, коротконогий. В темноте я не мог разглядеть лица, впрочем, необходимости в этом не было. Мааса я узнал и так.
Маас приветственно помахал мне рукой с пристани и залез в катер. Водитель второго «хамбера» отвязал причальный конец, и катер выплыл в Рейн, взяв курс к верховью.
Я подтолкнул Падильо в бок.
— Нашего полку прибыло.
Он поднял голову, глянул на Мааса, весело улыбавшегося ему с сиденья на корме.
— О Боже! — и Падильо вновь уронил голову на руки, лежащие на коленях.
Маас о чем-то переговаривался с водителем второго «хамбера». Еще двое мужчин расположились у другого борта катера и курили. У них на коленях лежали пистолеты. Симмс и Бурчвуд сидели рядом и смотрели прямо перед собой.
Наш рулевой сбросил скорость и подвел катер к какому-то судну гораздо больших размеров. Вниз по течению, в полумиле от нас, светились окна американского посольства. Зовущие, обещающие полную безопасность, но, к сожалению, недоступные для нас. А подплыли мы к самоходной барже, стоящей на якоре в пятидесяти футах от берега и, судя по высоте ватерлинии, тяжело нагруженной. Такие баржи постоянно курсируют по Рейну между Амстердамом и Базелем, с выстиранным бельем, радостно полощущимся на ветру. Они принадлежат семьям. На них рождаются дети и умирают старики. Их обитатели едят, пьют, совокупляются в компактных каютах под палубой на корме, общий размер которых не превышает размера небольшого американского дома на колесах. Длина баржи, к которой мы подплыли, была не более 150 футов. Наш рулевой заглушил двигатель, и течением нас понесло мимо кормы к носу баржи.
Кто-то осветил нас фонарем и бросил канат. Мужчина на корме, сидевший рядом с Маасом, поймал его и подтянул катер к веревочной лестнице с деревянными перекладинами. Маас поднимался первым. С одной из перекладин нога его соскользнула. Я надеялся, что он упадет, но на барже его подхватили и затащили на борт. Двое мужчин с пистолетами уже встали, и один из них указал на лестницу Симмсу и Бурчвуду. Они сразу все поняли и последовали за Маасом. Падильо поднял голову и смотрел, как Симмс и Бурчвуд карабкаются по лестнице.
— Сможешь залезть? — спросил я.
— Нет, но придется, — ответил Падильо.
Мы встали, и я пропустил Падильо первым. Он схватился за перекладину и начал тянуть себя вверх. Я поддерживал его снизу, а чьи-то руки подхватили его сверху. Я тоже едва ли поднялся бы сам, но те же руки, пусть и не слишком нежные, помогли мне. На барже горели лишь габаритные огни, ручной фонарь отбрасывал на палубу светлое пятно.
— Вперед, — скомандовал голос над ухом.
Маленькими шажками, вытянув руки перед собой, я осторожно двинулся в указанном направлении. Внезапно возник светлый прямоугольник — открылась дверь, ведущая в жилые помещения на корме. Я увидел спину Мааса, спускающегося по трапу, держась рукой за перила. За ним последовали сначала Симмс и Бурчвуд, затем — Падильо и я. Катер тем временем отвалил от баржи. Двое мужчин с пистолетами остались на борту. Они замыкали нашу маленькую колонну.
Трап привел нас в комнатку размером семь на десять футов. Головой я едва не задевал потолка. У переборки притулились две койки, покрытые клетчатыми пледами. Падильо стоял рядом с ними. Я обратил внимание, что он уже избавился от парика и прочих маленьких хитростей фрау Коплер. Лицо его стало таким же, как всегда, если не считать цвета кожи. Бурчвуд и Симмс держались вместе, не отходя далеко от Падильо.
Маас сидел у торца складного стола, который при необходимости убирался в стену. Он улыбнулся и кивнул мне, а его колени нервно стукались друг о друга, как у толстого мальчика, пришедшего в гости, которому хочется в туалет, но он боится пропустить мороженое и торт. У другого торца стола стоял еще один стул, а за ним виднелась дверь.
— Привет, Маас, — поздоровался я.
— Господа, — он хихикнул и вновь покивал. — Похоже, мы встретились вновь.
— Позвольте задать вам один вопрос?
— Разумеется, герр Маккоркл, сколько угодно.
— В «кадиллаке» была такая же рация, как и в «хамбере», да?
— Совершенно верно. Мы просто загоняли вас с автобана в нашу маленькую западню. Просто, но эффективно, не правда ли?
Я кивнул.
— Вы не будете возражать, если я закурю?
Маас картинно пожал плечами. Я достал пачку сигарет, дал одну Падильо, вторую взял сам, мы прикурили от спички. Маленькая дверь в глубине комнатки открылась, и спиной вперед вошел мужчина в черном пиджаке и серых брюках. Он все еще что-то говорил по-голландски человеку, оставшемуся в другой : комнате. Затылок его покрывали черные блестящие волосы. Он закрыл дверь и обернулся, блеснули роговые очки. По внешнему виду я мог бы дать ему и тридцать, и сорок, и пятьдесят лет, но в одном сомнений у меня не было: перед нами стоял китаец.
Он остался у двери, пристально глядя на Падильо.
— Привет, Майк, — наконец прервал он повисшую в комнатке тишину.
