— Какая прелесть, а? — воскликнул он, и его бегающие серо-зеленые глазки сделались вдруг ясными, как у младенца. — Прямо из стихотворения Уолтера Севеджа Лендора.
— Ботаника — любимая наука моего мужа, — сказала миссис Кейпор. — Иногда я даже посмеиваюсь над ним. Он помешан на цветах. Часто бывает, что нам не хватает денег расплатиться с мясником, потому что он потратился на букет роз.
— Qui fleurit sa maison, fleurit son coeur,[36] — изрек Грантли Кейпор.
И действительно, несколько раз Эшенден был свидетелем того, как, возвратившись с прогулки, Кейпор с медвежьей, не лишенной, впрочем, обаяния грациозностью вручал престарелой миссис Фицджеральд букетик душистых горных ландышей, и то, что он узнал от миссис Кейпор теперь, придавало еще большую значимость этим скромным подношениям. Его любовь к цветам была искренней, и, вручая их старой ирландке, он делал ей очень ценный, со своей точки зрения, подарок, свидетельствовавший о большой душевной теплоте. Эшендену ботаника всегда представлялась скучной материей, однако Кейпора, который говорил о цветах с огромным увлечением, слушать было интересно. Чувствовалось, что он много занимался этим предметом.
— За всю свою жизнь я не написал ни одной книги, — признался Кейпор. — Их и без меня уже написано предостаточно; если же на меня нападает вдохновение, я довольствуюсь сочинением газетных статей — занятием куда более прибыльным, хотя и менее почтенным. Впрочем, если удастся задержаться здесь на более длительный срок, я, может, и напишу книгу о диких цветах Швейцарии. Есть у меня такая задумка. Как жаль, что вы не приехали сюда раньше! Цветы были совершенно восхитительны. Увы, для того чтобы их описать, нужно быть поэтом, я же всего-навсего жалкий газетчик!
Как ни удивительно, этот лжец был способен на искренние чувства.
Когда они вошли в ресторан с великолепным видом на горы и озеро, Кейпор первым делом прямо из горлышка осушил бутылку ледяного пива. Пил он с таким удовольствием, что на него любо-дорого было смотреть. Невозможно было не испытывать искренней симпатии к человеку, который умеет ценить простые радости. Их превосходно накормили яичницей и горной форелью. Даже миссис Кейпор была потрясена девственной красотой пейзажа (горный трактир напоминал швейцарское шале — каким его изображали в путеводителях начала прошлого века) и держалась с Эшенденом не столь враждебно, как обычно. Как только они сели за столик, она разразилась восторженными немецкими восклицаниями; теперь же, расслабившись от еды и питья, она вновь окинула взглядом окружавшее их великолепие, и на глаза ее навернулись слезы. Она прикрыла лицо рукой:
— Я понимаю, это ужасно, и мне должно быть стыдно, но сейчас, несмотря на эту кровавую и несправедливую бойню, я не испытываю ничего, кроме счастья и благодарности.
Кейпор стиснул ее руку и — кажется, впервые — перешел на немецкий язык, называя ее ласковыми именами. Все это выглядело нелепо, но трогательно. Оставив супругов наедине, Эшенден вышел из таверны в сад и сел на скамейку, предусмотрительно поставленную здесь для туристов. Горы и озеро выглядели, в сущности, несколько искусственно, но впечатление вместе с тем производили большое и в этом смысле напоминали музыкальное сочинение, которое не отличается ни сложностью, ни изяществом и тем не менее задевает за живое.
Сидя на этой уединенной скамейке, он раздумывал над тайной предательства Грантли Кейпора. Эшендену всегда нравились странные люди, Кейпор же был странен до чрезвычайности. Было бы глупо отрицать, что у него имелись положительные качества. Его добродушие не было показным, это был, безусловно, сердечный, по-своему обаятельный человек. Кейпор всегда был готов оказать услугу; Эшенден имел возможность часто наблюдать, как он ведет себя со старым полковником-ирландцем и его женой — единственными, не считая супругов Кейпор и Эшендена, постояльцами гостиницы. Кейпор терпеливо слушал скучнейшие рассказы старика о войне в Египте, был неизменно предупредителен с его супругой. Теперь, познакомившись с ним поближе, Эшенден ловил себя на том, что относится к нем; скорее с любопытством, чем с неприязнью. Маловероятно что этот человек стал шпионом из корыстных побуждений — человек он был непритязательный, и того, что он зарабатывал в фирме по перевозке грузов, ему с его хозяйственной немкой женой наверняка хватало; когда же началась война, у людей непризывного возраста недостатка в работе не было. Быть может, Кейпор — один из тех, кто предпочитает окольные пути прямым, испытывает удовольствие, обманывая и лукавя; возможно также, что шпионом он стал не из ненависти к стране, которая засадила его за решетку, и даже не из любви к жене-немке, а из желания рассчитаться с сильными мира сего, которые даже не подозревали о его существовании. Не исключено и то, что стать предателем Кейпора заставило ущемленное самолюбие, чувство, что его способности не получили должного признания, или же просто подлое, мелкое желание напакостить, навредить. Он был прирожденным мошенником, и, хотя уличен был всего дважды, легко можно было вообразить, что имелись и другие случаи мошенничества, оставшиеся безнаказанными. Интересно, как относилась к этому миссис Кейпор? Супруги были так близки, что она не могла не знать о его махинациях. Испытывала ли она за него стыд (в ее честности сомневаться не приходилось), или же воспринимала его аферы как причуду любимого человека? Делала ли она все возможное, чтобы не дать мужу осуществить задуманное, или же закрывала глаза на то, чему не могла помешать?
Насколько упростилась бы жизнь, если бы все люди делились на хороших и плохих, насколько проще было бы вести себя с ними! Кто же такой Кейпор — хороший человек, делающий зло, или плохой человек, делающий добро? И каким образом эти несочетаемые черты могут сочетаться в душе человека? Ясно было одно: угрызения совести Кейпора не мучили, свое подлое, отвратительное дело он делал с удовольствием. Он был предателем, который получал удовольствие от своего предательства. Хотя Эшенден всю жизнь самым тщательным образом изучал человеческую природу, теперь, в зрелые годы, ему начинало казаться, что в людях он разбирается еще меньше, чем в детстве.
Р., разумеется, сказал бы ему на это: «Какого черта вы тратите время на весь этот вздор? Этот тип — опасный преступник, и ваше дело — его обезвредить».
И был бы, в сущности, прав. Эшенден пришел к выводу, что попытка перевербовать Кейпора ни к чему не приведет. Хотя он, без всяких сомнений, с легким сердцем предал бы и своих нынешних покровителей, доверять ему не следует. Его жена оказывает на него слишком большое влияние. Вдобавок, вопреки тому, что он иногда говорил Эшендену, Кейпор в душе наверняка был убежден в победе Германии и хотел быть на стороне победителей. Что ж, в таком случае Кейпора действительно необходимо обезвредить — вот только как? Вдруг у него за спиной раздался голос:
— Вот вы где! А мы уж вас обыскались.
Эшенден обернулся и увидел чету Кейпор, которые приближались к нему, держась за руки.
— Так вот почему вы сидите с таким рассеянным видом, — сказал муж, и его взгляд скользнул по горам. Жена всплеснула руками.
— Ach Gott, wie schön! — вскричала она. — Wie schön![37] Когда я смотрю на это голубое озеро и снежные вершины, мне хочется вслед за Фаустом вскричать: «Остановись, мгновенье!»
— Согласитесь, здесь сейчас гораздо лучше, чем в Англии с ее военными заботами и тревогами, — сказал Кейпор.
— Гораздо лучше, — признал Эшенден.
— Кстати, у вас были сложности с выездом из страны?
— Нет, никаких.
— А я слышал, на границе сейчас свирепствуют.
— Не знаю, у меня никаких проблем не возникло. По-моему, англичане их не волнуют. Паспорта проверяли спустя рукава.
Кейпор и его жена переглянулись. Интересно, что бы это значило? Было бы странно, если б Кейпор задумал съездить в Англию как раз тогда, когда Эшенден сам пытался его туда заманить. Спустя некоторое время миссис Кейпор предложила отправиться в обратный путь, и они, разговаривая, стали спускаться вниз по тенистым горным тропкам.
Эшенден старался не пропустить ни одного слова. Впрочем, сделать он все равно ничего не мог (и раздражался из-за собственной пассивности), оставалось только следить за супругами во все глаза и ждать подходящего момента. И вот спустя несколько дней произошел эпизод, окончательно убедивший его в том, что он не зря был начеку. На утреннем уроке миссис Кейпор неожиданно обмолвилась:
— Мой муж сегодня уехал в Женеву. По делам.
— И надолго? — поинтересовался Эшенден.
— Нет, всего на два дня.
Лгать умеют далеко не все, и Эшендену показалось (он сам бы не мог объяснить, почему именно), что миссис Кейпор сказала ему неправду. Чувствовалось, что это сообщение стоило ей некоторых усилий, хотя для Эшендена подобная новость не должна была представлять никакого интереса. Он тут же подумал, что Кейпора вызвали в Берн к грозному шефу германской разведки, и, когда представилась возможность, как бы невзначай спросил у подавальщицы:
