Маленькая лампочка, подвешенная под самыми сводами, горит все время; свет ее чуть пульсирует.
Карцев сыт, отдохнул, полностью экипирован — на нем такой же вязаный свитер, брюки и шапочка, что и у Глюка. Одежду тоже принес рыжебородый — бросил на койку, показал рукой: одевайся! Вспомнив что-то, ушел и вернулся с парой войлочных туфель — швырнул их под ноги Карцеву и молча стал у двери.
Карцов натянул брюки, с трудом просунул голову в узкий воротник свитера, надел туфли.
Глюк сел на кровать, поднял штанину на левой ноге.
— Пощупай, — распорядился он, шлепнув себя по голени, — пощупай и определи, что здесь было, если ты действительно врач.
Карцов опустился на корточки, осторожно коснулся толстого иссиня-белого колена своего стража.
— Не здесь. — Глюк покрутил головой. — Ниже бери.
Руки Карцова скользнули к икроножной мышце, исследовали голень.
На кости было утолщение. Пальцы тщательно ощупали кость, промяли мышцы.
— У вас был перелом, — сказал Карцов. — Косой закрытый перелом, скорее всего, обеих костей. А лечили вас плохо: большая берцовая кость срослась не совсем правильно… Я не ошибся?
Глюк промолчал.
— Когда это случилось? Лет пять назад?
— Шесть…
Все это происходило вчера, на третий день пребывания Карцова в гроте.
А сегодня, тотчас после завтрака, Глюк вывел пленника из пещеры. За дверью их ждал радист.
И вот они идут узким извилистым коридором. Лампочки, подвешенные на вбитых в скалу крючьях, едва светят, надо зорко глядеть под ноги, чтобы не оступиться.
Провожатые останавливаются у овальной двери. Глюк тянет за железную скобу. Дверь открывается.
Большая пещера. Вверху обилие сталактитов, стены сравнительно гладкие, пол в центре покрыт брезентом, под которым угадывается что-то мягкое.
Посреди пещеры подобие стола, возле него несколько складных табуретов и шест с поперечиной. А на шесте нахохлился серый какаду — настоящий, живой!
Карцову чудится: вот попугай встрепенется, захлопает крыльями, прокричит «Пиастры, пиастры!» — и в пещере появится колченогий Сильвер…
Но попугай неподвижен. А вместо героя «Острова сокровищ» к столу подходит Абст.
Он вышел откуда-то сбоку, кивком показал Карцову на табурет, сел сам.
Лязгнула дверь: конвоиры ушли.
Протянув руку, Абст пододвигает попугаю блюдечко с кормом, перекладывает на столе книги. Так проходит около минуты.
— Ну, — говорит Абст, подняв голову и оглядывая Карцева, — как чувствуете себя?
— Спасибо, хорошо.
— Сколько вам лет?
— Двадцать девять.
— Двадцать девять, — повторяет Абст. — Кажетесь вы значительно старше. Много пережили? Что же с вами случилось?
Карцов может быть опознан только по голосу: противник не видел его лица. Поэтому он ведет себя соответственно. На корабле союзников рядом с нацистским диверсантом находился человек, истерически выкрикивавший английские и русские слова. Теперь же перед Абстом спокойный, рассудительный мужчина, чья речь нетороплива и тиха, немецкий язык безупречен.
— Я бы хотел спросить… — Карцов с любопытством разглядывал пещеру. — Где я нахожусь?
— Вы у друзей. — Абст простодушно улыбается.
— Это я понимаю. Но кому я обязан спасением? Я уже совсем было потерял надежду, и вдруг… Что это за грот?
— Скоро узнаете. Всему свое время. А пока спрашиваю я. Итак, вы назвались врачом?
— Я невропатолог.
— И вы немец?
Задав последний вопрос, Абст видит: тень пробежала по лицу сидящего перед ним человека. Покоившиеся на коленях руки задвигались, пальцы так сжали друг дружку, что побелели фаланги.
Он повторяет вопрос.
— Да, я немец, — тихо отвечает Карцов. — Но я мирный человек и никогда…
— Как вас зовут?
Готовясь к беседе, Карцов решил, что возьмет фамилию и имя своего школьного друга. Он отвечает:
— Ханс Рейнхельт.
— Хорошо, — говорит Абст. — Итак, Ханс Рейнхельт, в какой части Германии вы жили? Назовите город, улицу, номер дома. Укажите близких, соседей. Меня интересует все.
— К сожалению, о Германии я знаю лишь по рассказам отца и учебникам истории и географии.
— Значит, вы немец, но жили за границей?
— Да.
— Эмигрант?
— Сын эмигранта.
— Хорошо, — повторяет Абст. — Назовите страну, ставшую вашей второй родиной.
Карцов выдерживает паузу.
— Говорите же!
— Я из России.
— Из России? — все так же невозмутимо продолжает Абст. — Даже родились там?
Карцов кивает.
— Немцами были и отец ваш и мать?
— Да.
— И они живы?
— Мать умерла. Отец был жив.
— Был жив… Как это понять?
— Его мобилизовали в русскую армию. Где он, жив ли, мне неизвестно.
— А сами вы? — Абст кончиком языка проводит по нижней губе. — Тоже служили в их армии? Или служите?
— Простите! — Карцов встает. — Простите, но я не знаю, с кем веду разговор. Вы хорошо владеете языком. Лучше даже, чем я. Но вы не похожи на немца. Да и откуда взяться немцам здесь, за тысячи миль от границ Германии!.. Где я нахожусь? Что вы сделаете со мной?
— Что я сделаю с вами? — Абст осторожно поглаживает попугая, поправляет цепочку на его лапке. — Это зависит только от вас. От того, насколько вы будете откровенны в своих признаниях.
— Но в чем я должен признаться?!
— Расскажите, как вы здесь очутились.
— Но…
— Не теряйте времени.
Карцов отказывается. Он уже сказал достаточно. С ним могут делать все, что угодно, но он не раскроет рта, пока не узнает, к кому он попал, что за люди его допрашивают.
Проговорив это, он замолкает. Он ждет, чтобы Абст принудил его отвечать. Тогда все, что он скажет в дальнейшем, прозвучит убедительнее.
— Хорошо, — соглашается Абст. — Я командир секретного германского учреждения, особой воинской группы. Вы находитесь в нашем убежище. Вот и все, что я могу сообщить.
Абст видит: собеседник удивлен, растерян, все еще сомневается.
Усмехнувшись, он протягивает руку к одной из кнопок в углу стола.
— Пост номер один, — звучит в динамике голос Глюка. — Слушаю, шеф!
Абст касается пальцем еще одной кнопки.
— Пост номер два, — раздается в ответ, и Карцов узнает голос Вальтера.
— Проверка. — Абст убирает руку, обращается к Карцову: — Хватит или все еще сомневаетесь?.. Впрочем, — иронически добавляет он, — противники могли выучить немецкий язык с одной лишь целью — обмануть такую важную персону, какой несомненно являетесь вы!
Карцов начинает рассказ. Он называет город на Каспии, где родился и вырос, номер дома и квартиры своего школьного товарища, приводит подробности его биографии. Это точные сведения. Если Абст располагает возможностью перепроверить их, за результат можно не опасаться.
Мысленно Карцов просит прощения у Ханса и его отца. Оба они — настоящие патриоты, антифашисты. Рейнхельт-старший добровольцем ушел на фронт в первые же недели войны. Что касается Ханса, то он болел и поэтому был мобилизован сравнительно недавно…
Абст слушает не перебивая. Он все так же сидит за столом, его глаза полузакрыты, руки опущены на колени. Можно подумать, что он дремлет.
Зато попугай в непрестанном движении. Им вдруг овладел приступ веселья. Чешуйчатые лапки с крепкими изогнутыми коготками так и бегают по насесту, массивный клюв долбит цепочку, которой птица прикована к шесту. Цепочка звенит, попугаю это нравится — на время он замирает, наклонив голову, будто прислушиваясь, и вновь начинает метаться.
Вот попугай неловко повернулся, цепочка захлестнула вторую лапку. Сорвавшись с насеста, он повисает вниз головой. Абст встает, распутывает птицу и водворяет на место.
— Продолжайте, — говорит он. — Итак, четыре месяца назад вас мобилизовали. Что было дальше?
— Меня направили в Мурманск. Вы знаете этот порт?
— Вы офицер?
— Да, мне присвоено звание капитана медицинской службы. Я бы не дезертировал, но…
— О, ко всему, вы еще и дезертир! — Абст улыбается. — Ну-ну, что же заставило вас покинуть военную службу у русских? Рассказывайте, это очень интересно.
— Я прибыл в часть. А вскоре выяснилось, что она готовится к отправке на фронт.
— Этого следовало ожидать… Что же, не хотели воевать против своих? Патриотические чувства не позволили вам обнажить оружие против немцев?
— Да.
— Очень похвально. А что помешало бы вам по прибытии на фронт взять да и перейти к немцам? Вы не подумали о такой возможности?
— Перебежчику мало доверия. Особенно если это перебежчик от русских. Впрочем, вы это отлично знаете. Вы сами выловили меня в океане, доставили сюда, хотя я и не просил об этом, а сейчас смеетесь надо мной, не верите ни единому моему слову. Что ж, за это не упрекнешь. Будь я на вашем месте, вероятно, поступил бы так же.
