— Какой мерзавец, — гневно сказал Мохов, — там погиб мой старший брат. Он сдал их всех.
— Война, — напомнил Дронго, — противоестественное событие, противное самой природе человека, когда позволено все. Убийства, грабежи, насилие, ложь, обман. Место, где происходит взращение грехов. Еще никто и никогда не становился на войне лучше. Человек ожесточается, превращаясь в дикого зверя. Плохие становятся худшими, хорошие плохими, а самые лучшие погибают. Разве вы не знаете, какой ущерб душам молодых солдат нанесли все эти войны? Две чеченских войны приучили народ к большой крови, сделали равнодушными к чужой боли, к чужим страданиям. И породили целое поколение циников и мерзавцев. С обеих сторон. Вспомните, сколько зарабатывали на этой войне политики и бизнесмены, как торговали убитыми и живыми, заложниками и трупами. Плата за войну — самая страшная. Потерянными душами. Когда все дозволено и бога нет.
Мохов недовольно взглянул на Савеличева.
— Придется тебе заново оформлять свое уголовное дело. И нужно будет отпустить этого грузина. Я тебе с самого начала говорил, что не верю в такого убийцу, а ты мне все «факты» и «факты». Вот тебе настоящие факты.
— Я тоже думаю, что до суда не нужно доводить дело, — вставил Славин, — иначе его просто вернут на доследование. Зачем вам такой брак в работе? Я думаю, что будет правильно, если мы освободим Тевзадзе еще на этой стадии. Мне кажется, что прокурор не будет возражать против его освобождения.
— Не будет, — кивнул Медведев, — только Кичинского жалко. Хороший мужик был. Совестливый. Сам себе приговор вынес. Вот такие люди у нас работают.
— И, наконец, самое главное, — сказал Дронго. — Даже если я ничего бы не нашел, мне кажется, что в двадцать первом веке нужно верить в науку, господин Савеличев. Вы же знали, что Тевзадзе трижды проверяли на этом «детекторе». И он трижды показывал, что несчастный Вано Ревазович Тевзадзе не убивал полковника Проталина. Что он говорит правду. Но вы все равно с упорством, достойным лучшего применения, снова и снова отвергали результаты экспертов и не принимали их за основу. По-моему, это неверно. Нужно больше доверять науке.
— Тебе лучше уходить из следователей, — посоветовал Мохов, — только не в прокуроры, как ты хочешь. Там ты еще больше дров наломаешь. А в юрисконсульты. Как раз на мебельном комбинате сейчас вакансия появилась. И платят они хорошо. Можешь туда перейти, я думаю, мы все попросим Вано Ревазовича тебя принять на эту работу.
Савеличев чертыхнулся и, выйдя из квартиры, громко хлопнул дверью. Все заулыбались. Гаджиев вышел из спальни, подошел и встал рядом с Дронго. Он улыбался, показывая все тридцать два зуба.
— Хорошо, — сказал он. — Зачем невиновного человека сажать? Неправильно. Хорошо, — снова сказал он, — все на свои места встало.
Когда Умар рассказал обо всем Геннадию Кичинскому, тому показалось, что привычный мир начинает меняться. Словно поблекли все живые краски окружавшей его действительности. Оказалось, что вся его жизнь на протяжении последних двенадцати лет была одним сплошным позором и обманом. Он даже не мог себе представить, что тогда в Чечне капитан Проталин заранее сообщил о маршруте, по которому пройдет новгородский ОМОН. За это капитан получил сто сорок тысяч долларов. Большие деньги, по меркам девяносто четвертого года. Все получилось так, как было запланировано. Небольшой «уазик» с самим Проталиным и двумя его спутниками боевики пропустили. По остальным грузовикам и машинам ударили из гранатометов. В этом аду никто не мог выжить. Оставшихся добивали автоматными очередями.
Кичинский получил пулю в плечо и стонал, перекатываясь по земле. Проталин должен был отходить в лес вместе с Широбоковым, который не был посвящен в детали операции, но обязан был прикрывать своего офицера. Увидев раненого Кичинского, Проталин хотел оставить его на дороге. Но быстро сообразил, что спасение раненого даст гораздо больше дивидендов и сделает их побег еще более убедительным. Он схватил Кичинского и потащил на себе в сторону леса. Никто не стрелял им в спины.
Через несколько дней о разгроме новгородского ОМОНа написали все газеты. Многие корреспонденты задавали вопрос: каким образом удалось так легко разгромить целый отряд хорошо вооруженных бойцов? Откуда боевики могли узнать маршрут продвижения? Но больше всего журналисты отмечали трех героев, один из которых отныне превращался в живую легенду. Это был Степан Проталин, вынесший на своих плечах раненого офицера.
Проталин вернулся в Новгород, купил себе «Мерседес», который передал родственникам, быстро сообразив, что такая машина вызовет ненужные вопросы у проверяющих органов. Затем так же быстро приобрел себе квартиру в «доме миллионеров». Казалось, что все должно быть хорошо. Его карьера напоминала стремительный, почти вертикальный взлет. Его любили женщины, его уважали сослуживцы, он становился признанным и непререкаемым авторитетом для всех оперативников. Он действительно был смелым и мужественным. Но воспоминания о Чечне всегда оставались с ним, как мучительное напоминание о его предательстве.
Он не мог предположить, что спустя столько лет эта история снова всплывет. Но Умар, который выступил тогда посредником между ним и руководителем отряда боевиков, неожиданно вышел из колонии, где отсидел девять с лишним лет, и появился в Рязани. Именно тогда Умар рассказал обо всем Геннадию Кичинскому. Именно тогда подполковник Кичинский едва не сошел с ума от свалившейся на него новости. Получалось, что его вытащил с поля боя предатель, который погубил всех его товарищей, оставил сиротами столько детей и вдовами столько молодых женщин. Кичинский позвонил Проталину и потребовал объяснений. Испуганный полковник назначил встречу на конспиративной квартире за полчаса до прихода туда Вано Тевзадзе.
Кичинский явился на квартиру и потребовал объяснений. Проталин жалко оправдывался.
— Ты негодяй, — убежденно говорил Кичинский, — из-за тебя погибло тридцать девять человек. Ты продал их за пачку долларов. Продал своих друзей.
Командиром отряда был подполковник Мохов, старший брат руководителя городской милиции, который собирался уходить на пенсию и уже послал рапорт с просьбой об отставке. Проталин не хотел, чтобы его предательство стало известно в городе. Он вытащил свой пистолет и начал размахивать им, доказывая Кичинскому, что может застрелиться, но сохранить свою честь. Конечно, он блефовал. В какой-то момент он просто положил оружие на столик и начал объяснять Кичинскому, что все играют по таким правилам и его поступок был не предательством, а обычным бизнесом. Этого Кичинский выдержать не мог. Он схватил оружие полковника и выстрелил ему в сердце. От болевого шока Проталин потерял сознание. Кичинский вытер оружие и бросил его на пол, уходя из дома.
Через несколько минут, когда в дом уже входил Вано Тевзадзе, Проталин пришел в себя. Он попытался дотянуться до оружия, но вместо этого свалил полку с книгами, которая упала с громким грохотом. Все, услышавшие этот грохот, решили, что это был первый выстрел. Затем Степан Проталин поднял пистолет и выстрелил в стену над дверью. На большее он уже не был способен. Пистолет выпал из его руки, и он умер, не увидев, как в квартиру уже входит Тевзадзе.
Вошедший Вано Ревазович схватил пистолет и обежал все комнаты, чтобы найти возможного убийцу и защитить знакомого человека. Но по лестнице уже поднимались сотрудники милиции, и он бросил оружие на пол. На нем сохранились отпечатки пальцев умершего Проталина и стоявшего над ним Вано Тевзадзе.
Кичинский вернулся в Рязань. Он не находил себе места, считая, что не имеет права жить за погибших друзей, которых сдал предатель Проталин. Так продолжалось довольно долго. И когда позвонил Дронго, который сообщил, что выезжает в Рязань, Кичинский даже обрадовался. Неопределенность закончилась. Он не имел права получать в подарок жизнь от подонка и предателя, который сдал тридцать девять человек. К тому же он понимал, что убил Проталина без суда и следствия. В этот вечер он привез свой китель со всеми наградами — орденами и медалями, попрощался со всеми сотрудниками, надел свой мундир и застрелился. И даже оставил записку своей семье. Кичинский считал, что поступает правильно, ведь после убийства Проталина он автоматически превращался в преступника.
Он застрелился ровно за полчаса до появления Дронго, чтобы не встречаться с человеком, который мог узнать его тайну. Кичинский решил, что будет правильно, если никогда и никому не расскажет о том, что с ним произошло и за что он убил Проталина. Но два билета на поезд в Новгород он послал Дронго, так как был уверен, что эксперт сумеет все правильно понять. Ведь его билеты, которые он послал, были с указанием конкретной даты и времени поездки. Чтобы все стало еще более понятным, он на них расписался. Это было самое убедительное доказательство возмездия, настигшего полковника Проталина.
