— Живу неподалёку, потому и хожу туда.
Девушка подала ему руку и, всё так же улыбаясь, села у столика.
— Пожалуйста, закажите кофе, — сказала она. — Держитесь так, как будто пришли на свидание к любимой девушке.
— Я не выношу, когда женщины вмешиваются в мужские дела, — недовольно проговорил немец.
— Ты, Вилли, совсем не изменился, — сказала девушка громко, когда к ним подошла кельнерша. — А что слышно у тётки Элизабет?
— Не знаю никакой Элизабет, — пробурчал он, когда кельнерша, приняв заказ, отошла от их столика.
— Я тоже не знаю, — ответила с лукавой улыбкой девушка и, быстрым движением взяв со столика пачку сигарет, положила её в дамскую сумочку. — Всё в порядке, как договорились? — спросила она строго.
— Нет, не все, — ответил Рупперт. — Сообщите своему шефу, что послезавтрашняя наша встреча будет последней. Больше я ничем не смогу вам помочь.
— Посмотрим, — ответила она спокойно. — Итак, послезавтра, в это же самое время?
Анна ушла. Рупперт подождал ещё несколько минут, хотя очень спешил. Он уже опаздывал, а профессор фон Хеннинг больше всего в людях ценил пунктуальность. Наконец капитан вышел из кафе и почти бегом направился в немецкий квартал. К счастью, он не заметил Клоса, всё ещё наблюдавшего за кафе.
Пройдя мимо охранника, сторожившего виллу Хеннинга, Рупперт вытер обильно выступивший на лице пот. Он с трудом владел собой и думал только об одном: хоть бы Бенита ничего не заметила. Бениту он боялся больше, чем её отца.
— Профессор ожидает вас уже десять минут, — сухо сказала девушка, подавая Рупперту руку.
Профессор фон Хеннинг занимал прелестный особняк на аллее Роз. В большой комнате, где ещё оставалась старинная мебель в стиле «рококо», размещалась приёмная профессора, в другой, значительно меньшей, — был его кабинет. Там стояли большой письменный стол, журнальный столик, два кожаных кресла и внушительных размеров сейф в углу.
— Прошу вас, господин капитан, запомнить на будущее, что я люблю пунктуальность, — сказал фон Хеннинг, не поднимаясь с кресла.
— Извините за опоздание, господин профессор, — ответил Рупперт.
— Вчера вы много пили, — продолжал профессор. — Прошу вас воздержаться от этого, пока не закончим испытания.
Они подошли к журнальному столику.
— Ознакомьтесь внимательно с этими документами, — распорядился фон Хеннинг. — Как опытный инженер-сапёр, вы должны знать, какого рода испытательный полигон необходим мне…
В эту минуту на пороге появилась Бенита.
— Звонят из Берлина, отец, — сказала она. — Никак не могу переключить.
— Прошу подождать меня, господин Рупперт, — проговорил профессор. — Это очень важный для нас звонок.
Капитан остался в кабинете один. Наконец-то у него появилась возможность окончательно выпутаться из сети, в которую он попал много лет назад. Сейчас он должен использовать этот, может быть, последний шанс, вряд ли когда-нибудь ему представится такая возможность. Правда, в его распоряжении мало времени, но он должен успеть сфотографировать секретные документы, касающиеся испытательного полигона и нового ракетного оружия.
Всё это он передаст им, чтобы уже больше никогда не видеть ни Шмидта, ни ту обаятельную девушку…
Рупперт наклонился над планами и чертежами. Миниатюрный фотоаппарат был у него в нагрудном кармане мундира. Наблюдая за дверью, прислушиваясь к шагам, он сделал несколько снимков, не подозревая, что за ним внимательно следят. В соседней комнате около скрытого портретом фюрера отверстия в стене стоял штурмбаннфюрер Лотар, рядом с ним — Бенита.
На лице Лотара появилась злая усмешка. Он не спускал глаз с Рупперта, который фотографировал секретные документы.
— Я подозревал, — сказал гестаповец, — что польская разведка снова попытается подкупить его. Однажды им удалось сделать это. Мы об этом узнали, к сожалению, слишком поздно, но всё же узнали…
— Что вы намерены теперь делать? — спросила Бенита.
— Посмотрим, фрейлейн Бенита, — усмехнулся Лотар.
Клоса не покидало беспокойство. Когда Мартин докладывал ему о первой встрече Анны с Руппертом, он в волнении ходил большими шагами по комнатке с антикварной утварью.
— Очень легко всё получается, — сказал Клос. — Боюсь, что слишком легко.
— Сомневаешься в подлинности этих документов? — спросил Мартин. — Я считаю, что это большая наша удача, хотя не все ещё планы и чертежи добыты.
Да, это была удача… Но почему Клос никак не мог успокоиться? Рупперт, как утверждал Адам, был завербован перед войной польской разведкой в Берлине, и немецкой контрразведке тогда не удалось напасть на его след. После ареста в Берлине Сосновского, польского резидента, Рупперта оставили в покое и до сего времени с ним не связывались, хотя не упускали из вида. Длительное время он служил в вермахте. Как будто бы всё в порядке…
Если такой опытный сотрудник разведки, как Адам, не допускал возможности какой-либо ловушки со стороны гестапо, следовательно, Клос мог спать спокойно. Нет, не мог, он слишком хорошо знает Рупперта.
Стоит немного попугать капитана, как он сразу же «расколется» и всё расскажет Лотару.
Если у штурмбаннфюрера Лотара появится хоть малейшее подозрение, то…
Завтра в двенадцать Рупперт должен снова встретиться с Анной в кафе Помяловского. Клос охотнее всего не допустил бы этой встречи, но что он мог предложить Мартину взамен?
Придётся снова торчать на Маршалковской и наблюдать за этим кафе. Нелегко заметить агентов гестапо, но если это всё-таки удастся, то он сможет предупредить Анну хотя бы за несколько минут до встречи.
— Нам необходимы ещё планы полигона и чертежи ракетной установки, — сказал Мартин. — И мы будем иметь их завтра, если не случится что-либо непредвиденное.
— В следующий раз кто-нибудь другой должен пойти на встречу с Руппертом, — проговорил Клос. — Анне необходимо на время покинуть Варшаву. Нельзя больше подвергать её такой опасности.
— Хорошо, хорошо, — согласился Мартин. — А как там у тебя с Бенитой Хеннинг?
— В ней не будет надобности, если Рупперт достанет все необходимые нам документы.
— И всё же пока не отказывайся от этой возможности. Мало ли что может случиться…
И Клос не отказался. Бените он звонил уже дважды. Они условились встретиться вечером. Он снова подумал, что Анне необходимо как можно быстрее уехать из Варшавы. Эта работа слишком опасна для неё…
Вечером Клос и Бенита бродили по безлюдным аллеям Уяздовским. Эта на вид беззаботная немка в очках была далеко не глупа. Клос говорил о разрушениях города, но Бениту это мало волновало. Напротив, она дала ему понять, что он слишком много говорит об этом… Что его тон…
Неужели Клос, увлёкшись, допустил ошибку? Он прекрасно понимал, что не имеет права ни на минуту расслабиться…
— Вам жаль Варшаву? — спросила Бенита.
— Нет, — спокойно ответил Клос. — Я человек не сентиментальный.
— Немцы иногда бывают сентиментальными, — возразила она, — это немецкая черта. Даже необходимость разрушения для нас, немцев, — необходимость эмоциональная.
— Может быть, — промолвил Клос и взял Бениту под руку. Она усмехнулась и прижалась к нему. Он подумал, что должен пригласить её к себе, однако сразу же отбросил эту мысль. Ещё неизвестно, будет ли она нужна ему.
В эту минуту послышались шаги патруля. Клос и Бенита уже подходили к углу улицы Пия XI, когда на противоположной её стороне показался какой-то человек Он шёл очень быстро, прижимаясь к стенам домов. Комендантский час давно наступил, и человек должен был спешить.
«Успеет, — подумал Клос, — его не заметят». Однако идущего увидела Бенита.
— Патруль! — громко крикнула она и указала на прохожего.
— Стой! — крикнул старший патруля, и жандармы бросились за ним.
Человек побежал. Жандарм снял с плеча автомат и хладнокровно дал по нему короткую очередь. Бежавший споткнулся и упал на тротуар.
— Пойдём, — сказал Клос, почувствовав капли пота на лице. Руку он держал на кобуре, которую (он только сейчас заметил это) инстинктивно расстегнул.
— Хотел стрелять? — спросила Бенита. — Из пистолета ты не попал бы в него…
Клоса переполняла ненависть к фашистам. Он видел близко лицо этой немки. Она сняла очки, и без них глаза её казались пустыми и бесцветными.
— Пойдём, — повторил Клос.
Бенита как ни в чём не бывало взяла его под руку. Прижалась ещё сильнее, дыша глубоко и взволнованно. И когда Клос дотронулся до её ладони, он почувствовал, что она липкая и холодная.
— Где ты живёшь?
— Ты не знаешь, где живёт профессор фон Хеннинг? Разве твой приятель Рупперт не сказал тебе?
Клос с трудом успокаивался. Он думал теперь только об одном: убивать, убивать, убивать фашистов…
— Рупперт мне не приятель, — ответил он. Каждое слово, произнесённое по-немецки, приносило ему боль. — Я просто с ним знаком, как и со многими другими офицерами.
