— Он требует, чтобы я не медлил с отъездом.
-тогда что ж, тогда у меня к тебе одна просьба: скажи Функу, что берешь меня с собой.
— Я и не мыслю иначе. Какие могут быть препятствия?
— Но ты так ему скажешь?
— Без тебя я не поеду, — твердо заявил Генрих. — ты сейчас единственный близкий мне человек. — Улыбнувшись, он проговорил: — Я даже не могу понять: ведь знакомы мы всего несколько месяцев, а у меня такое ощущение, будто ты мой лучший друг.
— Благодарю тебя, Генрих, — сказал Иоганн.
Генрих пожал протянутую руку, помедлил и обнял Вайса...
Рано утром, как всегда точно, минута в минуту, Иоганн Вайс подал машину к подъезду.
Функ приказал ехать в гавань.
Последние переселенцы должны были отправиться по железной дороге.
Несмотря на это, Функ, пользуясь ранее выданным ему пропуском, каждый день посещал Рижский порт, обходил причалы и просил Вайса фотографировать его на фоне портовых сооружений.
Развалившись на сиденье, Функ заметил одобрительно:
— Аккуратность и точность — отличительная черта немца. Ты был вчера вечером у Генриха Шварцкопфа?
— Да, господин крейслейтер.
— Кто еще там был?
— Дочь профессора.
— Как провели время?
— Берта и Генрих поссорились.
— Причина?
— Генрих дал ей почувствовать свое расовое превосходство.
— Мальчик становится мужчиной. При тебе звонил профессор?
— Да, господин крейслейтер.
— У Генриха испортилось настроение после разговора с профессором?
— Нет, господин крейслейтер, я этого не заметил. Но он был взволнован.
— Чем?
— Разрешите высказать предположение?
Функ кивнул.
— Рудольф Шварцкопф работал под руководством профессора. И сыну Шварцкопфа, возможно, хотелось бы, чтобы некоторые, особо важные работы его отца, выполненные совместно с профессором, не были потеряны для рейха.
— Генрих растет на глазах, — одобрил Функ. — Не только его, но и нас это тоже беспокоит. Но дочь Гольдблата привела в дом латышей, которые представляют советскую власть, и они не разрешили взять бумаги — описали их и опечатали. Мы обратились с протестом к своему консулу.
— Консул, несомненно, потребует, чтобы все бумаги Шварцкопфа были возвращены наследнику.
— Да, так и будет. Но мы рассчитывали вернуть Генриху и то, что не полностью принадлежало его отцу.
— И теперь ничего нельзя сделать?
— Мы думаем, — со вздохом произнес Функ, — что потеряли эту возможность.
— Он взглянул на своего шофера. — Ты мне будешь рассказывать про Генриха все, как сейчас?
— Я это делаю охотно, господин крейслейтер.
— И будешь делать впредь, даже если тебе не захочется. — Он помолчал. — Ты выедешь в Германию вместе с Генрихом. Так мы решили. Ты доволен?
— Да, господин крейслейтер. Я рассчитываю на Генриха, его дядя может помочь мне попасть в тыловую часть. Не очень хотелось бы сразу на фронт.
Функ усмехнулся:
— Ты со мной откровенен. Это хорошо! А то я не мог понять, почему ты так бескорыстно дружишь с Генрихом. Это подозрительно.
В гавани Функ приветствовал служащих порта, поднимая сжатый кулак и произнося при этом:
— Рот фронт!
Но никто не отвечал ему тем же. Рижские портовики хорошо знали, кто такой Функ.
Несколько десятков тысяч немцев, живших в Латвии, имели свое самоуправление: "Дойчбалтише фольксгемейншафт" — "Немецко-балтийское народное объединение", которое расчленялось на отделы: статистический, школьный, спортивный, сельскохозяйственный и другие.
Статистический отдел занимался регистрацией всех немцев по месту жительства. Для этого страна была разделена на районы — "дойчбалтише нахбаршафтен".
В провинции, где жило сравнительно мало немцев, главным образом фермеры, одна нахбаршафт соответствовала области, а в городах Риге, Либаве и других — району. Начальник района назывался нахбарнфюрер. Пять-шесть районов составляли зону — крейс, во главе которой стоял крейслейтер.
Каждый, кто принадлежал к организации, платил в нее членские взносы.
Когда в сентябре 1939 года началось переселение желающих вернуться на родину немцев, "Немецко-балтийское народное объединение" возглавило всю работу с переселенцами. Был составлен план. Назначены для каждой зоны день и час выезда.
За несколько дней до отъезда к переселенцам направлялись плотники, доставались упаковочные материалы. Все имущество, включая мебель, укладывали в ящики и на машинах отвозили в гавань.
Пароходы были германские. Пассажирские суда предоставила немецкая туристская компания общества "Крафт дурх фрейде" — "Сила через радость".
В назначенный день переселенцы на автобусах приезжали в гавань и садились на пароходы, которые следовали в Данциг, Штеттин, Гамбург.
К лету 1940 года переселение в основном закончилось — в Латвии осталась лишь небольшая группа немцев. Это были люди, не пожелавшие уехать, главным образом из-за смешанных браков, и те, кто не хотел жить в Германии по политическим мотивам. Но нашлись латыши, которые, тоже по политическим мотивам, стремились уехать в Германию, и им удалось за весьма крупные денежные суммы оформиться членами "Немецко-балтийского народного объединения".
Изучая деятельность "объединения", работники советских следственных органов установили: некоторые активисты — тайные члены национал-социалистической партии — почему-то не репатриировались с первыми группами. И для того, чтобы их дальнейшее пребывание в Латвии не так бросалось в глаза, они искусственно задерживали отъезд многих лояльно настроенных немцев.
Но когда несколько активистов были уличены в шпионаже, из Берлина пришло распоряжение крейслейтерам общества немедленно завершить репатриацию.
Очевидно, Берлин счел, что целесообразнее убрать свою явную агентуру, чем вызывать впредь и без того достаточно обоснованное недоверие правительства социалистической Латвии.
Но за это время небольшая, правда, группа лояльно настроенных немцев — к ним принадлежал и инженер Рудольф Шварцкопф — решила остаться в Латвии.
Надо полагать, что руководители общества после провала своих агентов понимали, что в рейхе их за это не похвалят, а туту еще несколько немцев не пожелали возвращаться на родину!
Террористический акт был возмездием ослушнику и предупреждением колеблющимся.
Это хорошо понимали работники следственных органов. Но задержать сейчас подозреваемых виновников преступления не представлялось возможным. По межгосударственному соглашению немецкое население должно было беспрепятственно покинуть Латвию. Нарушение договора грозило дипломатическими осложнениями. А прямых улик против Функа и его ближайших помощников пока не было.
Когда Иоганн Вайс пришел в автомастерскую, где он жил в отгороженной фанерой каморке, он застал у себя нахбарнфюрера Папке, который вместе с рабочим-упаковщиком приехал за его вещами. Вайс улыбнулся, поздоровался, вежливо поблагодарил Папке за любезность.
На полу высилась стопка книг, и среди них "Майн кампф" Гитлера, из которой во множестве торчали бумажные закладки.
Папке сказал, беря эту книгу в свои толстые руки с короткими пальцами:
— Это приятно свидетельствует о том, что у тебя на плечах неплохая голова. Но имеется еще одна книга, которая также должна сопутствовать немцу на всем пути его жизни. Я ее не вижу.
Вайс достал из-под матраца библию и молча протянул Папке.
Папке перелистал страницы, заметил:
— Но я не вижу, чтобы ты также старательно читал эту священную книгу.
Вайс пожал плечами:
— Извините, господин нахбарнфюрер, но для нас, молодых немцев, учение фюрера так же свято, как и священное писание. Вы как будто этого не одобряете?
Папке нахмурился.
— Мне кажется, ты об этом собираешься сообщить первому же гестаповцу, как только переедешь границу?
И хотя немцам в Риге, а значит и Вайсу, было ведомо, что нахбарнфюрер Папке — давний сотрудник гестапо, чего тот, в сущности, и не скрывал, Иоганн обидчиво возразил ему:
— Вы напрасно, господин Папке, пытаетесь внушить мне странное представление о деятельности гестапо. Но если мне будет предоставлена честь быть чем-нибудь полезным рейху, я оправдаю это высокое доверие всеми доступными для меня способами.
Папке рассеянно слушал. Потом, будто это не очень его интересовало, спросил безразличным голосом:
— Кстати, как там дела у Генриха Шварцкопфа? Удалось ему получить все бумаги отца?
— Вас интересуют бумаги, принадлежащие лично Шварцкопфу, или вообще все?
Все, — повторил он подчеркнуто, — какие можно было взять у профессора Гольдблата?
— Допустим, так, — сказал Папке.
Вайс вздохнул, развел руками:
— К сожалению, здесь возникли чисто юридические затруднения — так я слышал от Генриха.
