Гринько и Стрельнева представили к наградам. Лугаева чуть не уволили, но ограничились выговором. Богемский получил новое звание и даже Татьяну Чаговец представили к награде. Дронго поблагодарили, одновременно сообщив, что более в его услугах не нуждаются, и разрешив поработать последнюю неделю, чтобы завершить все дела. Это сделал лично генерал Филатов. После смерти Гейтлера, казалось, что все самое худшее уже позади. В межведомственной комиссии бурно отмечали успех. Трупы Гейтлера и его подруги идентифицировали. Дело можно было считать закрытым. И только Дронго все никак не хотел успокоиться.
В этот день он приехал на работу в комиссию, уже точно зная, о чем именно будет говорить с Богемским. Всю последнюю неделю он изучал данные экспертов, ездил к патологоанатомам, внимательно читал материалы баллистов и офицеров-минеров. Одним словом, забыв об успешной деятельности комиссии, экспертом которой он сам являлся, Дронго продолжал какую-то загадочную работу, стараясь что-то найти в материалах экспертов, исследовавших место трагедии после взрыва.
Богемский прибыл к десяти часам утра, когда Дронго уже сидел в его небольшой приемной.
— Доброе утро, — поздоровался с ним генерал, — что у вас?
— Хочу с вами поговорить.
— Что еще? Я думал, мы уже закончили наши дела.
— У меня важное сообщение…
— Нашли Гейтлера? Но он уже погиб.
— Нет, я хочу с вами поговорить о другом. Истина мне кажется абсолютно невероятной, однако, возможно, я все-таки прав.
— Какая еще истина?
— Вы меня примете или будем разговаривать в вашей приемной?
— Заходите, — разрешил Богемский.
Когда они вошли и сели в кресла друг напротив друга за небольшим приставным столиком, генерал поинтересовался:
— О какой истине вы говорите?
— Сначала я хочу вас поздравить со второй генеральской звездой.
— Спасибо. Так о чем вы хотели со мной поговорить? Учтите, что официально дело уже закрыто. Сейчас следователи ФСБ пытаются найти «заказчиков» этой чудовищной трагедии. Гейтлер и Хайден убиты, в этом уже нет никаких сомнений.
— Я нашел вашего мертвеца, — сообщил Дронго.
— Не говорите глупостей, — нахмурился Богемский. — Какого еще мертвеца?
— Если вы считаете, что я могу говорить только глупости, то мы можем сразу закончить наш разговор.
— У меня сдают нервы, Дронго, — примирительно произнес Богемский. — Ну что там у вас? О каком мертвеце речь?
— Об исчезнувшем. Сейчас все поясню. В отличие от вас я помню французскую поговорку, что предают только свои. Поэтому я был уверен, что в нашей комиссии работает «крот». Дзевоньский и его группа были лишь прикрытием для него. Даже Гейтлер не знал о его существовании и являлся резервным вариантом. Ведь понятно, что такая мгновенная реакция Истрина и его партнеров в Брюсселе не могла состояться без чьей-то подсказки. Причем сообщение должно было пойти еще до того, как здесь взяли Дзевоньского. «Крот» должен был чувствовать, что кольцо вокруг Дзевоньского сжимается. Вся эта затея с Абрамовым существовала лишь для того, чтобы отвлечь внимание от основного исполнителя, который спланировал нападение на офис Дзевоньского в Брюсселе, дал санкцию на устранение Олеси Бачиньской и ее друга в Италии. Причем этот человек настаивал, чтобы устранение прошло быстро. Не Истрин, а именно этот неизвестный «кукловод» приказал убить Рауля Феррейру и Олесю Бачиньскую, а когда понял, что девушку невозможно убрать, потому что она находится по охраной ФБР, решил сделать все, чтобы выманить ее оттуда.
Меня еще тогда поразила оперативность киллеров. Они знали о нас с Нащекиной все. Практически все. Знали, что нас двое, что у нас нет оружия. Знали, как я отношусь к Нащекиной. В общем, были готовы к нападению и считали, что я выполню их условия. Не сомневаюсь, что потом нас обоих ликвидировали бы. Но устранение Бачиньской позволяло не допустить появления сотрудников ФСБ в Бельгии и ареста Андрея Истрина.
— Все это очень интересно, но о каком мертвеце вы говорите?
— Сейчас узнаете. Итак, мы можем допустить, что противная сторона иногда проявляла чудеса гениальности, заранее рассчитывая все наши возможные ходы. А я в такие совпадения не очень верю. Но как только в Бельгии арестовали Истрина, стало ясно, что «крот» обречен. И тогда этот человек решил устроить взрыв и собственную смерть. Он знал все подробности работы комиссии, заранее обо всем информировал другую сторону и несомненно был лично знаком с Истриным. Поэтому боялся разоблачения. Именно его человек убил Истрина в Берлине.
— У вас есть какие-нибудь доказательства?
— Есть. Этот человек организовал взрыв, чтобы замести все следы. По-своему, он гений, но его погубила одна небольшая деталь. В тот день, когда произошел взрыв, я успел дойти до лестницы.
— Говорите яснее. Я ничего не понимаю. Кого вы подозреваете?
— Кто знал все о работе комиссии? Кто мог выходить и входить в здание через черный ход? Кто мог дать команду напасть на офис Дзевоньского? Кто знал о наших отношениях с Нащекиной и видел, что я ей симпатизирую? Кто?
— Вы говорите о Машкове? — понизил голос Богемский. — Но это невозможно. Нашли его сгоревшие ноги, остатки одежды, обувь, часть черепа. Он погиб. Это абсолютно непреложный факт.
— Погиб, — печально согласился Дронго, — но когда он отсутствовал, его часто замещал другой человек. Его заместитель. Генерал Полухин. Алексей Николаевич Полухин.
— Он тоже погиб, — отмахнулся Богемский. — Я считал вас серьезным человеком, а вы пришли ко мне рассказывать сказки. Это даже неуважительно по отношению к погибшим.
— Вот протокол экспертизы, — достал бумагу Дронго. — Я попросил провести исследование остатков засохшей бурой жидкости на перилах лестницы. Это оказалась кровь четвертой группы. Очень редкой группы. Положительный резус. Группа крови и резус-фактор погибшего Полухина. Это я тоже специально выяснил.
— Не понимаю, зачем вы мне об этом говорите? Понятно, что взрыв был такой силы, что останки могло разметать. Вы же там были, и хотя находились достаточно далеко, даже попали в больницу сразу после взрыва. Что еще вам нужно? Остатки крови Полухина на перилах лестницы только доказывают общепризнанную версию.
— Ничего они не доказывают. До лестницы могла дойти лишь взрывная волна, которая меня и отбросила. А теперь слушайте очень внимательно. Перед тем как пойти в общий зал, Машков позвонил Полухину и доложил, что все уже собрались. Машков предложил ему поехать на допрос, но Полухин заявил, что лучше дождется его, чтобы передать ему все сообщения, а потом уедет. Я слышал все, о чем они говорили. Полухин не знал, что я нахожусь рядом с Машковым. А еще он только что вернулся от стоматолога и сказал, что тот пообещал ему «голливудскую улыбку».
— Все верно. Ну и что?
— У Полухина был запасной ключ. Или ключи, которые ему дал Машков. Я нашел зубного врача Полухина. Мне еще тогда показалось странным, что он был у стоматолога глубокой ночью. Ведь когда я сидел у Машкова, часы показывали около пяти утра. Но самое интересное, что врач действительно работал круглосуточно. И той ночью, примерно в полночь, принял Полухина, который сам попросил его об этом, объяснив, что днем очень занят на работе. Торопился…
— Правильно. Мы проверили всех погибших. Следственная группа ФСБ изучала их последний день буквально по минутам, но ничего не нашла. Полухин договорился с врачом и поехал к нему глубокой ночью. Пробыл там долго. Все верно. И это основание для ваших подозрений?
— Врач снял ему протез, на который были посажены три зуба, чтобы потом имплантировать на это место новые зубы. Это последнее достижение технологии стоматологов. Так хотел сам Полухин, — напомнил Дронго. — И вот еще один любопытный момент. После взрыва среди фрагментов тел был найден тот самый зубной протез Полухина с тремя зубами.
— Верно. И вы думаете, что он нарочно его туда подкинул? — Богемский криво усмехнулся. — Вы подозрительный тип. Посмотрите внимательно протоколы экспертов. Многие тела сгорели, но им удалось найти не только зубы погибшего, но и фаланги двух его пальцев левой руки. Вот здесь в документе все написано. Их тоже проверяли эксперты. Группа крови совпала. Генетический код, ДНК — они все проверили. Это пальцы Полухина.
— Не сомневаюсь. Но именно это вызвало у меня наибольшее подозрение. Фаланги нашли, а других останков не обнаружили.
— Вы противоречите сами себе, — рассердился Богемский. — То так, то эдак.
— Ничего подобного. Просто хочу обратить ваше внимание на этот факт. Фаланги двух пальцев. Экспертиза пришла к однозначному выводу, что зубной протез и эти фаланги пальцев принадлежали Полухину. Убедительно?
— Вполне. Для меня во всяком случае.
— А он на этом сыграл и вас подставил. У него были запасные ключи. Он в моем присутствии сообщил Машкову, что скоро у него будет «голливудская улыбка». А затем попросил разрешения остаться на заседании комиссии. В тот день он намеренно уехал ночью, чтобы привезти взрывчатку и заложить ее в стол. Он уже точно рассчитал, что должен исчезнуть. И не просто исчезнуть, а «погибнуть», чтобы его никто не искал. Представляю, как ему трудно было решиться на такой поступок. Он заложил взрывчатку в стол. Полухин был единственным человеком, кроме Машкова, кто имел право подходить к этому столу. Затем вернулся к себе, отсек два пальца и снова прошел в зал заседаний. Ему оставалось только подбросить куда-нибудь в угол зубной протез и фаланги. Все. Его задача была выполнена. Конечно, думаю, Полухин принимал обезболивающие препараты, но очевидно все-таки испытал сильный шок. И поэтому допустил крохотную ошибку. Когда он выходил из здания, то не заметил, как испачкал кровью перила лестницы. Должно быть, наложил слишком слабую повязку.
