— О, вот вы где, господин маршал. Вас опять к телефону. Теперь из Парижа.
— Видите, ма-амзель? Они не оставят меня в покое. — Роммель очаровательно улыбнулся. — Может быть, продолжим позже?
— Конечно, — согласилась Женевьева.
Он вышел. Прим мельком улыбнулся ей и последовал за маршалом. Она поспешила через другую дверь, вышла в прихожую и быстро поднялась по главной лестнице.
Когда она вошла в спальню, Шанталь уже ждала ее. На кровати лежали черный свитер и пара темных брюк.
— Вы опоздали, — рявкнула она. — Уже десять минут девятого!
— Не беспокойтесь. Быстро помогите мне снять платье. — Шанталь расстегнула молнию, и белое чудо соскользнуло на пол. Женевьева быстро влезла в брюки и натянула через голову свитер. Серебряный, украшенный ониксом, портсигар скользнул в один карман вместе с ключом, фонарик — в другой. Она повернулась: — Теперь вперед!
Шанталь крепко поцеловала ее в щеку.
— Действуй и возвращайся невредимой, Женевьева Треванс.
Женевьева удивленно уставилась на нее:
— Когда вы узнали?..
— Вы с графиней думаете, что я дура? Глупая старая Шанталь? Я меняла вам пеленки, когда вам не было и года, моя девочка. Думаешь, я не знаю, в чем разница между вами теперь?
Но сейчас им было не до объяснений. Женевьева улыбнулась и проскользнула между занавесками в темноту, на балкон. Было очень тихо, музыка раздавалась где-то вдалеке. Ей снова было двенадцать лет, и она сбегала ночью с Анн-Мари, чтобы путешествовать в темноте, потому что ей хватало на это решимости. Она перелезла через балконную ограду, твердо встала на кирпичную кладку и быстро спустилась вниз.
Когда она заглянула за угол, на террасе было тихо и пусто. Пятнадцать минут девятого. Она двинулась к третьему сводчатому окну, взялась за створки и толкнула их. Как всегда, окно открылось не сразу.
Библиотека утопала в темноте, но звуки музыки слышались здесь немного громче. Женевьева включила свой фонарик и отыскала на стене портрет Елизаветы, одиннадцатой графини де Вуанкур. Она смотрела сверху на Женевьеву, удивительно напоминая Гортензию. Женевьева сдвинула портрет вверх на шарнирах, под ним открылся сейф. Ключ мягко повернулся в замке, и дверца отошла в сторону.
Сейф, как она и ожидала, был забит бумагами. Она запаниковала, сердце готово было выскочить из груди, но вдруг она увидела кожаный дипломат с единственной надписью «Роммель», вытисненной на крышке золотыми буквами. Женевьева дрожащими руками быстро открыла его. В нем была только одна папка; раскрыв ее, она нашла то, что искала: фотографии карт расположения орудий и оборонительных прибрежных укреплений. Поставив дипломат на место, она положила папку на стол Прима и включила настольную лампу. Потом достала портсигар. И вдруг совершенно отчетливо услышала голос Прима за дверью. Никогда в жизни она не действовала так быстро. Женевьева закрыла дверцу сейфа и, хотя запереть его уже не было времени, вернула портрет на место. Потом выключила лампу, забрала фонарик и папку. Она была уже между занавесками, когда в замке начал поворачиваться ключ, и успела закрыть окно как раз в тот момент, когда дверь открылась и зажегся свет. Женевьева заглянула в щель между занавесками и увидела, как Прим вошел в комнату.
Она постояла в темноте на террасе, размышляя о случившемся, но выбора у нее не было. Она скользнула за угол и полезла обратно вверх, на свой балкон.
Шанталь задернула за ней шторы.
— Что случилось? — спросила она встревоженно. — Что случилось?
— Пришел Прим. Чуть не поймал меня. Я не смогла сфотографировать документы и займусь этим сейчас. — Она положила папку на туалетный столик и принесла торшер, чтобы было больше света.
— А что же ты будешь делать с ними потом?
— Спущусь туда снова. Надеюсь, Прим ушел на галерею, и я смогу все вернуть на место, пока пропажу не обнаружили.
— А Эрих?
— Нам остается только уповать на обаяние Маризы. — Она взяла портсигар, раскрыла папку и начала снимать, как учил ее Крэйг Осборн. Шанталь переворачивала страницы. Двадцать снимков, сказал он ей, но листов в папке оказалось больше. Их тоже нужно было снять. Когда она закончила, в дверь постучали. Женщины замерли. Шанталь прошептала:
— Я заперла дверь.
Стук повторился, ручка двери задергалась. Женевьева поняла, что лучше ответить.
— Кто там? — спросила она. Никто не ответил. Она толкнула Шанталь к ванной: — Ступайте туда и сидите молча.
Шанталь повиновалась. Женевьева спрятала папку в ближайший ящик шкафа и протянула руку к своему платью. Послышался звук вставляемого в замок ключа, дверь распахнулась, и вошел Прим.
Он сел на край столика, положив ногу на ногу и, внимательно глядя на Женевьеву, протянул руку:
— Отдайте ее мне.
— Боже, о чем вы?
— Папку, которую вы только что взяли из дипломата маршала Роммеля. Я могу, конечно, обыскать вашу комнату, но уверен, что это сделали вы. Больше некому. Да еще это ваше загадочное переодевание…
— Ладно, — резко прервала его Женевьева, открыла ящик и взяла папку.
Он положил ее рядом с собой.
— Сожалею, что все произошло именно так.
— Тогда вы занимаетесь не своим делом. — Она взяла портсигар и достала "Житан".
— Я не выбирал его, но хочу, чтобы между нами была ясность: я знаю, кто вы.
Она глубоко затянулась, чтобы успокоиться.
— Я не понимаю вас.
— Ваши глаза, Женевьева, — мягко сказал он. — Вы никогда не избавитесь от этого. Тот же цвет, что у нее, но свет в них… совершенно другой. Да и все остальное — как будто то же самое и одновременно совершенно другое.
Женевьева стояла, не в силах вымолвить ни слова, ожидая, когда упадет топор.
— Они научили вас всему, — сказал Прим. — Разве не так? При условии, конечно, что наш друг Дизар будет выполнять роль гида и ментора, но оставили без внимания один важный факт, самый важный. Тот самый, который сразу дал мне понять, что вы не можете быть Анн-Мари Треванс.
Не удержавшись, пойманная с поличным Женевьева выпалила:
— И что же это?
— А то, что она работала на меня, — просто сказал он.
Она села, из последних сил пытаясь в сложившихся ужасных обстоятельствах контролировать себя. Прим раздвинул занавески на окне, и дождь застучал по стеклу невидимыми пальцами, как будто Анн-Мари была снаружи и пыталась войти в комнату. Он продолжал говорить, не оборачиваясь:
— Но есть еще кое-что, о чем вы просто не могли знать: еще до того, как вы появились здесь, мне сообщил о вас один из наших агентов в Лондоне, «крот», проработавший в ИСО достаточно долго.
Это был настоящий удар.
— Я не верю вам!
— Это правда, уверяю вас, но к этому мы вернемся позже. Давайте поговорим о вашей сестре. — Он обернулся. — Когда мы обосновались здесь, то знали, что не привлечем к себе особого внимания, так что я поспешил послать в Лондон своего агента, который больше подходил для этой работы, чем Анн-Мари Треванс. — Он задернул занавески и повернулся. — Анн-Мари была кем угодно, но только не дешевкой.
— И что же дальше?
Он продолжил спокойным голосом:
— Она передавала в ИСО достаточно информации, чтобы всех удовлетворять. Конечно, большая часть ее сообщений была не такой уж важной. Она использовала одного мужчину, который, как мы знали, участвовал в Сопротивлении, и мы его не трогали. Я даже позволил ей завербовать Дизара — для полноты картины. Потом Лондон узнал о весьма важном совещании и предпринял беспрецедентный шаг. Ее позвали туда, и я приказал, чтобы она отправилась на встречу.
— А она всегда исполняла то, что вы ей приказывали?
— Ну конечно. У нас, видите ли, была Гортензия, маленькая слабость Анн-Мари. Единственное звено, связывающее ее с вами, это любовь к вашей тетушке.
Женевьева посмотрела ему прямо в глаза.
— Единственная причина, заставлявшая ее все это делать. Неужели вы не понимаете?
Он покачал головой:
— Я не думаю, что вы когда-либо хорошо знали вашу сестру.
Дождь сильнее забарабанил по стеклу. Женевьева сидела молча, не в силах говорить, так велико было напряжение.
— Зная, что вы играете со мной, я счел разумным заняться Дизаром.
— Рене? — прошептала она.
— Да, сообщение, которое сорвало его с места так спешно, послал я. Когда он добрался до места, его уже ждал Райсшлингер со своими людьми.
— Где он сейчас? Что вы с ним сделали?
— Он застрелился, — ответил Прим. — Очень быстро, в голову, прежде чем мы успели его разоружить. Чтобы защитить вас, как мне кажется. Он, должно быть, знал, что долго в руках Райсшлингера не продержится. У каждого человека есть предел терпения, наступающий рано или поздно. Но это не имеет значения. Наш человек в Лондоне дал нам всю необходимую информацию. Наш «крот» в ИСО. Тот самый доктор Баум, которого, я думаю, вы знаете. Единственной проблемой было то, что он уже какое-то время работал на другую сторону, и я это знал. Видите ли, у меня в Лондоне есть более надежный источник информации.
