Добрались мы до моей квартиры без всяких приключений, бар мой ломился от самого изысканного спиртного, и уже через полчаса мой гость получил лошадиную дозу сильнодействующего снотворного, по моим расчетам, он разлепил бы глаза не раньше, чем через тридцать часов, когда я уже любовался бы видами Финского залива со стороны Хельсинки. Вскоре он начал зевать, тереть глаза, клевать носом, посерел и побледнел, потянулся к диванчику (а я все поигрывал наживой: вот-вот приедет друг, человек он обязательный, обидится, если мы его не встретим, впрочем, можно и вздремнуть на полчасика, чувствуйте себя как дома, дорогой товарищ!), примостился на нем и тут же ровно и сладко захрапел. Я снял с него ботинки, любовно укрыл пледом, потушил свет и вышел в соседнюю комнату.
Паспорт профессора я прощупал, еще когда вешал его пиджак на плечики в прихожей, и тут же приступил к работе, пустив в дело весь инструментарий старика Фокусника. Тренировки мои не прошли впустую, и через пару часов я уже любовался своей фотографией на чужом паспорте, скрепленной официальной печатью. Часы показывали два, старт прошел отлично, Рубикон был перейден. Поезд уходил в восемь вечера, кассы открывались в десять утра (как известно, билет за границу у нас можно получить только по паспорту), я немного вздремнул, тщательно выбрился, намазал лицо заграничным лосьоном (это действует на окружающих, иностранцы пахнут по-другому), переоделся в добротные европейские одежды, оставил на всякий случай записку, чтобы профессор дожидался моего возвращения, и около девяти выскользнул на тихие воскресные улицы. В десять часов я уже всунул свою благоухающую физиономию в окошечко вместе с паспортом.
– Будьте любезны, билет по брони… – говорил я с легким и приятным акцентом.
Миловидная девушка за окошечком порылась в своих бумагах и вдруг рявкнула грубым гортанным голосом, превратившим ее личико в дышащую злобой рожу запущенной старой ведьмы.
– Да, бронь в Хельсинки имеется, но тут также и бронь на Берлин на среду… Как это понять?!
– Какой Берлин?!
– Бронь на ваше имя… Разве вы не заказывали? Что вы мне голову морочите?!
– Тут, видимо, какая-то ошибка…
– У нас не бывает ошибок! – отрезала фурия и вышла с моим паспортом из комнаты.
Да, Алекс, наша родина суетна и непредсказуема, все неустойчиво, все движется по сумасшедшим законам диалектики, все течет, и нет никакого порядка, один произвол, и в его бушующем пламени человек чувствует себя лишь дрожащим кусочком пепла. Можете себе представить, какие страшные минуты я пережил в ожидании красавицы, и она появилась под предводительством невыспавшегося человека, походившего по всем гнетущим внешним параметрам на сотрудника службы безопасности.
– Через кого вы заказывали билет в Хельсинки? – спросил он хмуро.
– Через сотрудника нашего посольства. – Я назвал первую болгарскую фамилию, которая пришла мне в голову.
Человек осмотрел меня сверху донизу, как смотрят врачи на вошедшего в комнату голого новобранца.
– Странно… В Хельсинки и затем в Берлин. Две брони… Как же так? – Я покрылся холодным потом.
– Видимо, это заказали без моего ведома, – залепетал я. – Посол говорил, что сразу же по возвращении я должен срочно выехать в Берлин, – мысль моя лихорадочно билась, как птица в клетке, – я пробуду в Хельсинки буквально несколько часов, вернусь и тут же уеду в Берлин.
Человек молчал и что-то прикидывал, явно раздраженный самим фактом таких стремительных передвижений; не о безопасности он думал, а просто завидовал, что кто-то другой, а не он имел возможность так свободно пересекать границы.
– Это очень важное дело… Я могу сейчас позвонить послу… Если можно, я выкуплю сразу два билета… – Терять мне уже было нечего, а на наших чиновников слова “посол”, “министр” оказывают магическое воздействие.
– Ну… если так… Что ж, выдайте ему билеты!
И он удалился, грозно и величественно, и ворчащая фурия подчинилась его приказу. Часы показывали одиннадцать, я вышел на улицу и вытер вспотевшее лицо носовым платком. И вдруг, Алекс, мне нестерпимо стало жалко и себя, и свою семью, и город, который я покидал навсегда, – замелькали в голове картинки прошлого, радостные и сентиментальные: речные кораблики с культурником (два прихлопа, три притопа), любимая станция метро со скульптурами солдат, рабочих и крестьян, идиллические обветшалые церкви, фонари вдоль бульваров, уродливые, но такие близкие сердцу трамваи…
Юджин замолчал, горло ему перехватил спазм. Он снял очки и долго протирал их специальным фланелевым тампоном. Нет, он не играл, он действительно плакал, впрочем, при надобности я мог разыграть сцену и почище, особенно хорошо удавались мне внезапные взрывы гнева – я их важно называл пароксизмами гнева, – плакал я гораздо хуже, но навернуть слезу мог без всяких усилий.
Юджин глубоко вошел в настроение и даже драматически стиснул руки.
– Что мне соборы Петра и Павла? Что мне заваленные товарами магазины? Я ведь не рвусь в миллионеры и вполне удовлетворялся нашей квартирой и машиной… И все, больше мне ничего не нужно, о даче мы и не помышляли, обожали иногда летом выезжать с палаткой, и детей к этому приучили. У тещи в деревне большой дом, свой огород, корова… И я решил в тот момент тут же вернуться домой, извиниться перед болгарином, что-нибудь придумать насчет друга. Но здравый смысл тут же поборол внезапный порыв, такое находит на меня часто… ведь я дурак!
Юджин вдруг захохотал, спрятал свой мощный нос в пивной кружке, поперхнулся и так закашлялся, что казалось, вылетят изо рта у него и бронхи, и легкие.
– В общем, я поездил по городу, простился со знакомыми местами, со скамейкой у тихих прудов, где мы впервые поцеловались с женой, сходил в зоопарк (его любил мой отец и вытаскивал меня туда каждый раз, когда приезжал в столицу), пообедал плотно в том самом отеле, где я по поручению Карпыча танцевал с француженкой около фонтана, посматривая на свое отражение в зеркальном потолке, – там началось мое “падение” там пришло и воскрешение, – сейчас все казалось милым, безвозвратно ушедшим прошлым.
С вокзала я на всякий случай решил позвонить к себе домой. К моему ужасу, трубку поднял профессор:
– Что случилось, Юджин? Куда вы исчезли?
– Вы так сладко спали, что я не рискнул вас будить. Меня срочно вызвали на работу… произошла авария, – плел я все это с искренним волнением, – ждите меня, я скоро вернусь и захвачу своего приятеля.
– Но почему вы заперли меня? Я не могу выйти! – Профессор с трудом сдерживал негодование.
– Дело в том, что у меня специальный замок… от воров. Как вы себя чувствуете? Я сейчас приеду…
– Очень плохо. Не понимаю, что со мной произошло… Скажите, Юджин, куда исчез мой паспорт?
– Какой паспорт?
– Который лежал у меня в боковом кармане.
– Я не понимаю, о чем вы говорите… – Я из кожи вон лез, стараясь разыграть удивление. – Зачем мне ваш паспорт?
– Но он был у меня в кармане… он всегда там.
– Возможно, вы оставили его дома… Дождитесь, пожалуйста, моего приезда!
Он недовольно бурчал; я положил трубку, внутри все клокотало.
Юджин глубоко вздохнул, нырнул своей оглоблей в бокал пива и словно забыл обо мне.
Елки-палки, ничего мы толком не умеем делать, думал я, даже элементарное снотворное изготовить не в состоянии, црушники, гады, такие штуки вкалывают своим подопытным кроликам – секретаршам, что они друг у друга секретные документы воруют, закладывают в девочек целые программы, и готовы они под гипнозом продырявить пулей насквозь хоть президента, а у нас… если бы какое-нибудь серьезное психотропное средство, а то всего лишь снотворное! Психотропные тоже подводят, сам я однажды сел в лужу, поверил Центру и распил с одним объектом бутылку арманьяка, предварительно проглотив нейтрализующую таблетку, и что? Объект, как ожидалось, не выложил мне свою переполненную секретами душу, а впал в состояние крайней веселости, а я чуть не уснул, и только целый кувшин крепчайшего кофе вынул меня из размягченного состояния.
– И вы не вернулись назад? – спросил я главного фигуранта дела “Конт”, когда он выплыл из бокала. – А если бы он тут же позвонил в соответствующие органы?
– Я не рассчитывал на такую прыть. В любом случае он начал бы с офицера безопасности посольства. Было воскресенье, все уезжают за город. Наконец, все выглядит со стороны не так просто: человек попал в чужую квартиру. Как? Почему? Пьяный он или трезвый? Наконец, профессор считал, что я работаю в “ящике”. Стали бы искать “ящик”… Учтите, дело было в воскресенье! Нет, я рассчитал верно! Впрочем, в тот момент я об этом не думал, я летел к цели, как фанатичный камикадзе.
В купе меня ожидал очередной сюрприз. Навстречу поднялся добродушный на вид мужчина, представившийся как сотрудник болгарского посольства. У меня чуть язык не отнялся, но, мгновенно сориентировавшись, я представился как польский профессор. Мой спутник, к счастью, принадлежал к распространенной породе неутомимых говорунов, готовых общаться хоть со стеной, лишь бы она не мешала им высказаться: он фонтанировал до полуночи, пока я не залез под одеяло. Сначала я попытался заснуть, но сердце мое громыхало так громко, словно отстукивало последние миги жизни, я раскрыл книгу, но буквы плясали перед глазами. Так я и пролежал до самой границы, вслушиваясь в стук колес. Что делает профессор? Взломал дверь? Вызвал по телефону своих друзей? Пришло ли ему в голову, что я использовал его паспорт для побега? Сколько времени потребуется на перекрытие пограничных пунктов? На мгновение я заснул, и вдруг возникла та самая миловидная мордашка в кассе, брызжущая слюной, а рядом профессор. Он размахивал своим, а теперь моим паспортом, а она кричала своим гортанным хамским голосом: “Он в Хельсинки убежал!”
