И вот теперь эта встреча… И с кем?! Поверить в то, что Кильтман не ведал, кто будет сидеть рядом с ним?
Мамсуров, усмехнувшись, произнес:
— Случай опять свел нас.
— Увы, это не случай, — отозвался Кильтман. — Когда организаторы форума посетили меня, уговаривая принять участие, я вдруг вспомнил о вас и выдвинул условие. Им это понравилось — усадить в зале рядом тех, кто воевал друг против друга.
Неужто провокация? Не спеши, Хаджумар, не спеши.
— Но по натуре я стал скептиком: был уверен, что вы не отзоветесь…
Не торопись, Хаджумар. Выслушай, спроси, чем же руководствовался Кильтман, выдвигая условие?
— Все последние годы я мысленно беседовал с вами. — Кильтман пристально посмотрел на Мамсурова. — Провидение нас трижды столкнуло друг с другом.
«Трижды? — усмехнулся про себя Хаджумар. — Ошибаетесь, господин генерал. Пять раз».
— Во имя чего? Меня упорно мучает эта мысль.
— Мы не могли не столкнуться, — кивнул головой Хаджумар. — Вы боролись против идеи, которую защищал я.
Ему вспомнились встречи с Кильтманом и в Испании, и в одной из европейских стран… И вот пятая встреча. И вновь на чужой земле. И он, генерал Мамсуров, мирно сидит сейчас рядом с Кильтманом, не ставшим другим за все эти долгие годы. И он произнес:
— Все наши встречи закономерны. Кроме… сегодняшней.
Кильтман нахмурился.
— Не намекаете ли вы на то, что мое присутствие здесь выглядит несколько… хм… странно?
Хаджумар серьезно кивнул головой.
— Вся наша жизнь, господин Кильтман, была, по сути дела, посвящена другому. Генерал Кильтман и война, генерал Кильтман и пепелища, генерал Кильтман и… простите… смерть — это звучит привычно… Но генерал Кильтман и… мир. Это немыслимо!
— Позвольте! — возразил Кильтман. — Вы тоже генерал, и тоже ходите в мундире, и в руках у ваших солдат были не детские побрякушки, а оружие, которое несло огонь и гибель… Ваша артиллерия тоже стреляла снарядами, ваши Пулеметы посылали очереди свинцовых пуль, ваши самолеты бомбили не шоколадками и тортами, а бомбами, взрывы которых рушили здания и рыли воронки глубиной до десяти метров. Оттого, что оружие находилось в руках ваших солдат, оно не становилось безобидным.
— Да, и мы берем в руки оружие. Мы тоже, когда требуется, нажимаем на курок. Но спросите меня: ради чего? И я отвечу: ради того, чтобы этого больше не было.
— Вы все еще верите, что человечество может жить без войны? — Кильтман не стал скрывать своего изумления, он смотрел на собеседника широко открытыми глазами. — Как можно? Вся история человечества — сплошная череда зла и насилия. Да возьмите те семь десятилетий, что проскочили у нас на глазах. Из года в год насилие усиливалось. Крупные державы поглощали мелкие, сильные личности брали власть в свои руки, заставляли массы поклоняться себе… Это происходит не только в каких-то отдельных странах. Это явление общее, повсеместное… Не перебивайте, пожалуйста, меня. На каждый ваш факт добра я приведу десятки, нет, сотни фактов зла и насилия. В этом — все человечество! Мир содрогается от того, что творится на Ближнем Востоке, в Центральной Америке. Масштабы насилия становятся все глубже, а круг пострадавших — шире. И это характерно не только для международной политики. Посмотрите на деяния мафии, террористов, бизнеса. Группы вооруженных молодчиков бродят по паркам и улицам, грабят стариков и издеваются над женщинами и подростками. Мир всегда поклонялся силе, а теперь вообще не представляет себя без власти сильных над слабыми.
— Наконец я узнаю вас, генерал Кильтман, — произнес Хаджумар. — Вы заговорили своим языком.
— Я всегда говорил своим языком, — гордо вскинул голову Кильтман. — Эти мысли — мои убеждения. Так устроен мир, и ничто не в состоянии его изменить. Говоря вашими фразами: так было, так есть, так будет. Это естественное состояние мира, и я твердо убежден, что шел единственно верной стезей — оружием доказывал, что я и моя отчизна сильны и нам предназначено быть не жертвой истории, а властителями мира.
— Когда вы мчались по дорогам Европы, сметая все на своем пути, у вас, конечно, не было никаких сомнений в своей правоте. Но после Сталинграда не задумались ли вы?
— После Сталинграда… — прикрыл на минуту глаза Кильтман, — я понял, что допущен просчет, и цена ему — крах Дойчланда. Я мечтал о смерти. Я не хотел видеть, как война шагает, разрушая города, по моей родине. Было страшно. И это чувство не прошло до сих пор. Нет, нет, мы не слабы — моя Германия вновь выпрямилась и зацвела. Но мы, как это ни горько сознавать, не свободны в своих помыслах и делах.
— Иными словами, вы поняли, что глубоко заблуждались? Служили не той цели?
— Неправда. — Кильтман повернулся всем телом к Хаджумару. — У меня ясная цель в жизни — я служил и служу Германии. Не вздумайте убедить себя, что я нахожусь здесь потому, что собираюсь перейти в ваш лагерь. Это не так. Я здесь потому, что — как заявили мне эти крикуны — это требуется Германии, моему народу.
— Скажите откровенно, как вы стали военным?
— В том нет тайны. Военный мундир я выбрал не сам. Задолго — даже не за годы, за столетия до моего рождения — судьба избрала его для меня. И когда я впервые столкнулся с тем, к чему, к каким лишениям принуждает военная форма, я своим детским умом ужаснулся. Я даже бежал домой. Я, потомок Кильтманов, тайно покинул корпус. Но вскоре на смену слабости пришло прозрение; я понял: мир взрослых надо принимать таким, каков он есть. И я стал верным воином своей родины…
Устроители форума поприветствовали собравшихся в зале, особую благодарность каждый из них счел нужным выразить прибывшим из-за рубежа. Начались выступления. Манера у ораторов была разная: кто говорил горячо, захлебываясь словами, кто сухо, подчеркнуто бесстрастно, — но у всех сквозили тревога и боль; каждым владело предчувствие всемирной катастрофы.
— …Земля перегружена взрывчаткой, — предупреждающе поднимал палец известный физик-атомщик. — На каждого европейца приходится ядерный заряд, мощность которого превышает шестьдесят тонн тринитротолуола. От него не скрыться и в глубоком подземелье…
— …Крылатые ракеты чудовищны по конструкторским замыслам, — доказывал бесстрастным голосом изобретатель из Великобритании. — Они идут по-над самой землей, и их траектория меняется в зависимости от рельефа местности. Практически невозможно перехватить и уничтожить эти носители смерти…
Мамсуров слушал с интересом даже тех, чьи рассуждения были до нелепости наивными, ибо основывались не на науке, а на случайных житейских ситуациях. Внимание же генерала Кильтмана раздваивалось: он то приникал к наушникам, в которых можно было, нажав на кнопку, услышать перевод речей на одном из шести европейских языков, то неторопливо поворачивался к соседу — его так и распирали воспоминания.
— Сегодня каждый должен видеть разницу между прежними войнами и будущей, — говорил епископ из Дании. — Будущая война — это не борьба за победу, ибо победителей не будет. Все и вся погибнет. Будущая война — это катастрофа не отдельных народов, а всего человечества…
Несколько мгновений Кильтман молча переваривал эти слова, потом посмотрел на Хаджумара:
— А вы, советские военные, понимаете, что мы с вами возьмем с собой в могилу все человечество? И тех, кто только вступает в жизнь, и тех, кто…
— И тех, кто еще не родился, — подсказал Хаджумар. — Оратор прав: атомная война уничтожит и будущее. Этим она отличается от прежних…
— …Когда наступит тишина, понятия «победа» и «гибель» станут идентичными, — предсказывал датчанин. — Невероятно, но факт — никто не скажет: я победил. Люди успеют лишь проклясть того, кто первым нажал кнопку…
— Вы не задумывались, почему в тридцать шестом мы пришли на помощь испанцам? — спросил Хаджумар Кильтмана. — Мы тогда уже знали, что произойдет цепная реакция, и поэтому ее необходимо в зародыше предотвратить…
— Вы думаете, истоки сегодняшней ситуации там? — ужаснулся этой мысли Кильтман и покачал головой: — Нет, нет, разве мы ставили перед собой конечную цель — гибель человечества? И вы, и мы мечтали о победе — каждый о своей… Будем откровенны. Вы генерал, и я генерал. И вы, и я, отдавая приказ идти в бой, посылали людей на гибель. Когда выигрывают бой, погибших не считают. Но если потерпите поражение, вам вспомнят и то, в чем вы не виноваты! Я проиграл — вот вам и легко по-своему трактовать факты прошлого…
Чем дольше длился форум, тем сильнее раздирали его противоречиями ораторы. Каждый выдвигал свое средство спасения мира. Были и серьезные предложения, и наивные, и просто курьезные:
— Господа! Сравните две цифры: двадцать девять минут и пять минут, — гремел в микрофон ученый из Франции. — За двадцать девять минут ракетоносец преодолевает расстояние от Америки до территории СССР. Тем же «Першингам-2» и крылатым ракетам требуется всего пять минут, чтоб достичь границ СССР и государств Западной Европы. Всего пять минут! Случись непредвиденное и сработай автоматический механизм пуска, через две минуты средства слежения сообщат противной стороне, что ракета летит на них. Если компьютер ошибся в США, то еще будет двадцать семь минут на то, чтобы двум правительствам связаться, объясниться, избежать цепной реакции, предотвратить ответный удар. Можно еще успеть уладить недоразумение… Но когда времени всего пять минут! Пять минут! Тут же последует удар возмездия всей мощью. И через пять минут Европа перестанет существовать. Через пять минут, господа! Отсчет этих пяти минут может начаться сию минуту, — ужаснулся ученый. — Может, уже начался?!
