— Это будет шикарно, мистер Калебджян. — И, пока он звонил в гараж своему троюродному брату в Пера, они подошли через холл к грязному ларьку со сластями и стали раздумывать, не купить ли ему коробку конфет.
Большой ослепительный отель с кафельными полами, с интернациональным обслуживающим персоналом и с рестораном, отделанным в стиле Голубой мечети, был построен еще до войны; теперь, когда правительство уехало в Анкару, а Константинополь ощущал соперничество Пирей, репутация отеля во всем мире стала хуже. Персонал урезали, и можно было бродить по большому пустому холлу, не встретив ни одного рассыльного, да и звонки упорно не звонили. Но в бюро обслуживания, как всегда, элегантный Калебджян не поддавался общему упадку.
— Мистер Карлтон Майетт приехал, Калебджян?
— Нет, поезд опаздывает. Может быть, подождете?
— А у него номер с гостиной?
— О, конечно! Рассыльный, проводи господина в номер мистера Майетта.
— Передайте ему мою визитную карточку, когда он приедет.
Американки решили не дарить Калебджяну коробку с турецкими сластями, но он был такой любезный и милый, что им хотелось чем-нибудь отблагодарить его. Они стояли раздумывая, пока он неожиданно не появился возле них.
— Ваше такси прибыло, леди. Я дам шоферу все указания, вы увидите, он в высшей степени надежный.
Калебджян проводил их на улицу и проследил, чтобы они благополучно отбыли. Неторопливое уличное движение и суета, подобная оседающей всюду пыли, не утихали; Калебджян вернулся в безмолвный холл. На миг отель показался ему почти таким же, как в былые времена в разгар сезона.
В течение четверти часа никто не появлялся; ранняя муха, захваченная холодом, умирая, с шумом билась об оконное стекло. Калебджян позвонил наверх, в комнату экономки, проверить, включено ли в номерах отопление, потом сел, сжав руки между коленями, ни о чем не думая и ничего не делая.
Вращающиеся двери завертелись — вошла группа людей. Майетт появился первым. Джанет Пардоу и Сейвори следовали за ним; три носильщика несли багаж. Майетт блаженствовал. Он чувствовал себя в своей стихии, международный отель, хоть и сильно поблекший, был привычный для него оазис. Кошмар в Суботице потускнел и стал призрачным, когда он увидел, что Калебджян спешит к нему навстречу. Он был доволен, что Джанет Пардоу видит, как его принимают в лучших заморских отелях.
— Как поживаете, мистер Карлтон Майетт? Мы бесконечно счастливы.
Калебджян пожал Майетту руку, низко поклонился, его ослепительно белые зубы сверкали неподдельным удовольствием.
— Рад видеть вас, Калебджян. Управляющий, как всегда, отсутствует? Это мои друзья, мисс Пардоу и мистер Сейвори. Весь отель держится на Калебджяне, — объяснил он им. — Вы нас удобно устроите? Проследите, чтобы в комнате мисс Пардоу была коробка сластей.
— Меня встречает дядя… — неуверенно начала Джанет Пардоу, но Майетт отверг ее возражения:
— Может и подождать один день. Сегодня вечером вы будете здесь моей гостьей.
Он снова начал распускать павлиний хвост, черпая уверенность в пальмах, колоннах и в почтительности Калебджяна.
— Вам дважды звонили, мистер Карлтон Майетт, и какой-то джентльмен ожидает вас в вашем номере.
— Хорошо. Дайте мне его карточку. Позаботьтесь о моих друзьях. У меня мой обычный номер?
Он быстро прошел к лифту, растянув губы в веселую улыбку. Ведь за последние дни случилось слишком много такого, что вызывало сомнения и было трудно понять, а теперь он снова занялся своим делом. «Наверное, это Экман», — подумал он, не дав себе труда посмотреть на карточку, и вдруг твердо решил, что он ему скажет. Лифт тяжело поднялся на второй этаж, посыльный повел Майетта по пыльному коридору и отворил дверь. Солнце заливало комнату, в открытое окно до него доносились гудки автомобилей. С дивана поднялся приземистый блондин в твидовом костюме.
— Мистер Карлтон Майетт? — спросил он.
Майетт удивился. Он никогда не видел этого человека. Посмотрев на визитную карточку, он прочел: «Мистер Лео Стейн».
— А, мистер Стейн.
— Удивились, увидев меня? Надеюсь, вы не считаете меня совсем уж безрассудным?
Он казался очень добродушным и сердечным. «Совсем как истый англичанин», — подумал Майетт, но незнакомца выдавал нос, нос со шрамом, ставший прямым после операции.
Враждебность между евреем, не скрывающим своей национальности, и евреем, маскирующим ее, сразу же выразилась в обворожительных улыбках, сердечных рукопожатиях, в отведенных друг от друга глазах.
— Я ожидал увидеть нашего агента.
— Ах, бедный Экман, бедный Экман, — вздохнул Стейн, покачав белокурой головой.
— Что вы имеете в виду?
— То, зачем я пришел. Попросить вас пойти повидать миссис Экман. Я очень беспокоюсь за нее.
— Вы хотите сказать, он умер?
— Исчез. Не вернулся домой вчера вечером. Очень странно.
Было холодно. Майетт закрыл окно и, засунув руки в карманы шубы, зашагал взад и вперед по комнате: три шага в одну сторону, три в другую.
— Ничего удивительного. Думаю, он не смог бы держать ответ передо мной, — медленно произнес он.
— Несколько дней назад он признался мне, что чувствует ваше недоверие к нему. Он был обижен, очень обижен.
— Я никогда не доверяю еврею, ставшему христианином. — медленно, тщательно подбирая слова, сказал Майетт.
— Ну, послушайте, мистер Майетт, ведь это несколько категорично, — возразил Стейн, испытывая некоторую неловкость.
— Допускаю, что, может быть, он в своих переговорах пошел дальше, чем поставил меня в известность, — сказал Майетт, остановившись посреди комнаты спиной к Стейну, но так, что ему была видна вся фигура Стейна, до колен отраженная в зеркале с позолоченной рамой.
— О, переговоры, — отражение Стейна в зеркале было не столь невозмутимым, как его голос, — они ведь закончены.
— Он сообщил вам, что мы не будем покупать?
— Но он купил.
Майетт кивнул. Он не удивился. За исчезновением Экмана должно было скрываться многое.
— Я в самом деле беспокоюсь о бедном Экмане. Мысль, что он, возможно, покончил с собой, для меня невыносима, — медленно сказал Стейн.
— Думаю, вам не надо беспокоиться. Наверно, он просто ушел от дел. Немного слишком поспешно.
— Понимаете, он был встревожен.
— Встревожен?
— Ну, у него появилось такое чувство, что вы ему не доверяете. А потом, у него не было детей. Он очень хотел детей. Много поводов для тревог. Надо быть милосердным.
— Но я же не христианин, мистер Стейн. Я не верю, что милосердие — основная добродетель. Могу я взглянуть на документ, который он подписал?
— Конечно.
Мистер Стейн вытащил из кармана твидового пиджака длинный конверт, сложенный пополам. Майетт сел за стол, разложил на нем листы и стал внимательно читать. Он не делал никаких замечаний, лицо его ничего не выражало. Трудно было представить, как он был счастлив, вернувшись к цифрам, — в них он разбирался, и они не испытывали никаких чувств. Окончив чтение, он откинулся на спинку стула и стал разглядывать ногти; перед выездом из Лондона он сделал маникюр, но они уже снова требовали к себе внимания.
— Как прошло ваше путешествие? Надеюсь, беспорядки в Белграде вас не коснулись? — спокойно спросил Стейн.
— Нет, — рассеянно ответил Майетт.
Это была правда. Все то непонятное, что произошло в Суботице, казалось ему нереальным. Очень скоро он обо всем забудет, — ведь все это не связано с обычной жизнью, да и необъяснимо.
— Вы, конечно, понимаете, что мы можем найти лазейку и расторгнуть это соглашение?
— Не думаю. Бедняга Экман был вашим доверенным лицом. Вы дали ему право вести переговоры.
— Он не получал полномочий подписывать соглашение. Нет, мистер Стейн, боюсь, вам от этого не будет никакой пользы.
Стейн сел на диван и скрестил ноги. От его твидового костюма пахло трубочным табаком.
— Я не хочу вам ничего навязывать. Мой девиз: никогда не подводить своего собрата дельца. Я бы тут же расторгнул соглашение, мистер Майетт, если бы это было справедливо. Но, видите ли, раз уж бедняга Экман подписал этот документ, фирма Моулта отказалась от переговоров. Теперь они уже не повторят свое предложение.
— Но мне-то известно, насколько Моулты заинтересованы в изюме.
— Ну, видите ли, при таких обстоятельствах, скажу вам по-дружески, мистер Майетт: если вы расторгнете это соглашение, мне придется за него побороться. Можно закурить?
— Возьмите сигару.
— А можно, я закурю трубку?
Он начал набивать трубку светлым мягким табаком.
— Я полагаю, Экман получил за это комиссионные?
— Ах, бедняга Экман! Я и вправду хотел бы, чтобы вы навестили миссис Экман. Она очень обеспокоена, — неопределенно ответил Стейн.
— Ей нечего беспокоиться, если он получил достаточно крупные комиссионные.
